Сергей Шхиян - Нити судьбы
— А такое ты когда-нибудь видел? — поинтересовался я, вытаскивая кинжал. — Работает безо всякой электроники!
Афганский кинжал, добытый мной в бою, выглядел, прямо скажу, страшновато. На востоке знали, чем и как напугать противника: кривой, со сходящим в острие клинком, он тускло блестел смертью.
Генерал прервал свой боевой танец и отступил. Лицо его, как и вчера после пожара, посерело, сделалось старым.
— Ты не посмеешь меня тронуть! Меня, старого человека?! Никогда. У тебя рука не поднимется! — негромко сказал он побелевшими губами, потом не удержался от угрозы. — Тебе это даром не пройдет!
— Какая мне разница, сколько зарезать гадов, одного или десяток? — грустно сказал я, примеряясь куда лучше ударить клинком. — Семь бед, один ответ! Всё равно мне отсюда живым не выбраться, а помереть с тобой за компанию будет не так обидно.
— Погоди, погоди, — бормотал Перебатько, отступая, — что мы звери, ведь всегда можно договориться!
Я уже не раз наблюдал, как многие люди, облачённые властью, оставшись без полномочий и помощи холуев, терялись в самых простых ситуациях, Привычка загребать жар чужими руками полностью лишала их даже самых элементарных навыков самозащиты. Бывшие почти всегда ломаются первыми и опускаются ниже всех прочих.
— О чем нам с тобой говорить, я тебе больше не верю. От тебя кроме пакостей всё равно ничего не дождёшься, — грустно сказал я. — Зачем мне иметь за спиной пятую колону!
— Погоди! Ну что ты выделываешься! — начал он и тут же заюлил. — Ты не знаешь, я очень большой человек! От меня многое зависит! Если ты меня грохнешь, то сделаешь большую ошибку! Ты не думай, я хороший человек! — торопливо говорил он, отдаляя завершающий штрих наших отношений.
— Вижу, я спас тебе жизнь, а ты меня продал даже не за тридцать серебреников, а просто так.
— Ошибся и признаю! — заговорил он, проникновенно предано заглядывая в глаза. — Да, это была моя большая ошибка! На ошибку имеет право каждый! Скажи, что делать и я все для тебя сделаю! А тебя правда пуля не берет?
Мне кажется, осуждать Александра Богдановича, не скажу за трусость, скорее за некоторую робость, которую он проявил в этот момент, будет не совсем корректно. Стоит только представить нашу с ним себе ситуацию, и каждый здравомыслящий человек признает, что сохранить хладнокровие, когда на тебе надеты не первой свежести трусы, а на тебя наступает заросший щетиной жлоб со здоровенным кинжалом в руке, очень не просто.
— Значит, хочешь жить? — спросил я, загоняя бедного старика в угол.
— Хочу, — честно признался он. — Проси что хочешь, только не убивай!
— Ладно, тогда прикажи, чтобы немедленно сняли блокаду дома.
Перебатько тотчас пощелкал себя пальцем по уху, где у него была спрятана телефонная раковина и начал скороговоркой отдавать команды:
— У меня осложнения, — бормотал он, — немедленно убрать, я говорю немедленно убрать оцепление, и переходите к третьему варианту!
Абонент, как мне показалось, его не понял, потому что Александр Богданович дальше говорил раздраженно, невольно повышая голос.
— Говорю тебе, я тебе приказываю, перейти к третьему варианту! Родичев, ты что глухой? К третьему!
Неизвестный мне Родичев и тут, вероятно, что-то недопонял, потому что генерал еще больше повысил голос:
— Я тебе сказал, перейти к третьему… у меня осложнения! Он меня взял в заложники! В обыкновенные! Что значит, не можешь запустить третий? А кто может? Он как там оказался? Ладно, дай мне его…
— Перетекеев, это я. Узнал? Приказываю немедленно снять оцепление и перейти к третьему варианту. Что? Да, говори.
Слушать Перетекеева ему пришлось долго. Я мог только следить за выражением лица Александра Богдановича, и представлять о чем идет разговор. Генералу приходилось нелегко. И правду говорят: «Тяжела ты шапка Мономаха». Наконец он не выдержал и взорвался:
— Как это снайперов нет? Ты что мне голову дуришь, какие еще у них стрельбы?! Кто приказал? Я такого не помню. Ладно, давай опять Родичева.
— Ну, как с такими людьми можно работать! — пожаловался он мне и заорал генеральским покриком:
— Родичев, это я. Выполнение операции возложено на тебя? Так какого ты… я тебе что приказал? Хочешь неполного соответствия?
Я уже не рад был, что затеял всю эту канитель и почувствовал себя на совещании лишним. На генеральские крики прибежала хозяйка и смотрела на нас испуганными глазами.
— Если нет снайперов, сам лезь на крышу! — вопил, между тем, Перебатько.
— Что случилась? — спросила меня Анна.
— Генерал хочет, чтобы меня застрелили снайперы, а их отослали на тренировку, — объяснил я.
— А кинжал вам зачем?
— Хочу зарезать Александра Богдановича.
Перебатько каким-то чудом отвлекся от руководства операцией, услышал, что я сказал и неожиданно сник.
Он посмотрел на нас с хозяйкой старыми усталыми глазами и сказал неведомому Родичеву:
— Все отменяется, уводи людей.
Однако и этого Родичев, скорее всего, не понял, и генерал вновь взорвался непарламентскими выражениями. Потом обратился ко мне:
— Можешь идти куда хочешь, я приказал…
— Хорошо, собирайся, — согласился я. — Пусть возле подъезда поставят машину. И учти, стоит тебе дернуться!
Я для наглядности поиграл клинком.
— Ты хочешь, что бы я вышел с тобой? Но я же распорядился, ты ведь сам все слышал!
— У тебя пять минут на сборы, — коротко сказал я. — И лучше не финти, иначе будет только хуже.
Глава 19
Снайперов, как и докладывал Перетекеев, на крыше не оказалось, как и вообще людей во дворе. А вот Родичев расстарался, прямо возле подъезда стояла здоровенная машина с тонированными стеклами и открытой дверцей. Я втолкнул на водительское место генерала, а сам сел сзади. Само собой кинжал, как главный аргумент, оставался на виду.
— Куда ехать? — недовольным голосом спросил Перебатько.
— Вперед, — ответил я.
Он тронулся с места и сделал последнюю попытку спасти мою душу:
— Зря ты не сдаешься. Все равно тебя рано или поздно поймают, сейчас такая техника сыска! Мы преступников под землей ловим. Может быть, убить тебя и нельзя, но посадить на пожизненное, можно.
— Направо, — сказал я, когда машина подъехала к выезду из двора.
— Значит, я поворачиваю направо и еду в сторону Садово-Сухаревской улицы, — четко повторил он приказание.
Что с ним делать дальше я пока не придумал. Оставлять в заложниках — лишние хлопоты, отпустить, того хуже. Александр Богданович будет землю грызть, что бы меня поймать и отомстить за свой страх и моё ослушание. Пришлось выбрать хлопоты.
— Теперь куда? — спросил он, когда мы доехали до Садового кольца.
— Направо.
— Теперь мы едем в сторону Красных ворот, — сказал он.
Улицы, как обычно, были плотно забиты машинами, так что ехали мы медленно, и преследователям не составляло труда следить за нами даже без дополнительной информации генерала. На классическое бегство от погони наше продвижение никак не походило, Перебатько правила движения не нарушал и старательно тянул время.
— У вас есть с собой радиомаяк? — спросил я, когда мы выехали на Садовое кольцо.
— Есть, — неожиданно для меня, правдиво ответил он, — всем нашим сотрудникам полагается носить маяки с собой, чтобы в диспетчерской всегда знали, где кто находится. Только его нельзя снять, он вставлен в, — он чуть замялся и ляпнул, — прямо в мозг!
— На перекрестке поверните на Рязанский проспект.
— Есть повернуть на Рязанский проспект! — четко повторил генерал.
— А теперь, — тихо зашептал я в его, не радиофицированное ухо, для убедительности приставив нож к горлу, — осторожно вытащи рацию и передай мне.
— Я… — начал было он, но, почувствовав, как острие врезается в кожу, откинулся на спинку, вытащил из уха крохотный, не больше обычной беруши, приборчик и без пререканий передал его мне.
— Вот и хорошо, — похвалил я его покладистость, — а теперь жми прямо.
— Это нечестно, — спустя минуту сказал Перебатько и больше со мной не разговаривал.
На окраину Москвы до дома моего одноклассника Льва Николаевича мы добирались почти два часа. Езда по городу больше напоминала пытку. Бедный генерал совсем измучился и костерил всех дорожных нахалов и чайников, которые нам попадались на дороге.
Правда и сам он ездил не так, что бы слишком умело, сказывалось отсутствие опыта. Для конспирации мы остановились на автостоянке возле какого-то большого магазина.
— И зачем мы сюда приехали? — недовольно спросил он, когда я заставил его выйти из машины. — Что, ближе магазинов не было?!
— Иди и не разговаривай, — сказал я. — Учти, твоя судьба в твоих руках. Будешь себя хорошо вести, выйдешь на свободу с чистой совестью!
