Анатолий Дроздов - Господин военлёт
Руки у нее теплые, губы – мягкие, а я не железный…
* * *Солнечный зайчик бьет мне в глаза. Я не в своей постели, солнце не будило меня раньше. Скашиваю взгляд. Ольга спит, свернувшись в клубочек. Ночью мы составили койки. Мне жалко будить Ольгу, но время не ждет. Осторожно глажу ее по плечику.
– Павлик! – бормочет она. – Не надо! Пожалуйста! У меня там все болит!
– Я не за этим…
Она резко поворачивается.
– Надо поставить койку на место.
– Зачем?
– Придут Мария с Нетребкой. Увидят составленные койки и все поймут.
– На дворе двадцатый век, а мы люди цивилизованные…
Отшлепать бы ее! От души! Поздно…
– Цивилизованные люди живут в Петрограде. Они нюхают кокаин и постигают французскую любовь. Я не цивилизованный, я офицер. Офицер не смеет выдавать любовницу за кузину, это низко и постыдно. Сослуживцы устроят ему бойкот и будут правы. Неужели трудно отнести койку на место?
– Нам каждый день ее таскать?
Можно, конечно, и не таскать, можно вернуться к прежним отношениям. Только поздно пить боржоми, если влез в постель кузины. Выход есть.
– Нетребка закончил мебель для Елены Павловны. Тебе, наверное, интересно глянуть?
– Вот еще!
– Я бы рекомендовал. Ты женщина, и немедленно захочешь мебель себе. Например, кровать – широкую и удобную. Тебе ведь надоело спать на узкой, не правда ли? Нетребка будет рад сделать – деньги он любит.
– Павлик! – Чмок! – Ты у меня! – Чмок! – Самый умный! – Чмок! Чмок!
Был бы умный, спал один…
Тащим койку на место. Ольга смешно пыхтит – койка тяжелая. Ничего не поделаешь – в одиночку не отнести. Койка занимает законное место, Ольга ныряет под одеяло. Вот те раз: я собрался дремать в одиночестве. Ольга смотрит ждущим взглядом. Пристраиваюсь сбоку. Она накрывает меня одеялом, зевает.
– Поспим немножко, хорошо? Когда еще они придут! Мы теперь вместе спать будем. Всегда!
Моего мнения на этот счет, понятное дело, не спрашивают. Было у меня предчувствие, было…
17.
Завершился год семнадцатый. Чему надлежало произойти, произошло. Отрекся от престола Николай. Армия в лице командующих поддержала отречение, кое-кто умолял царя это сделать. Бывают в истории моменты, когда безумие овладевает головами: люди с восторгом пилят сук, на котором сидят. Каким бы ни был царь, он оставался единственной скрепой, державшей государство. Убрали скрепу, и все поползло…
Генералы прогнулись перед Временным правительством – и совершенно зря: их стали снимать с должностей. Подозрительных командующих сменяли революционные. Но даже их либералы боялись. Пара дивизий, переброшенных с фронта, – и в Петрограде монархия. Или, скажем, военное правительство. Временных выводят из Зимнего, вешают на фонарях… Надо было уничтожить армию, либералы этим занялись. Петроградский Совет ввел солдатские комитеты. Приказ распространили в войсках, армия заволновалась, офицеров начали убивать. Революционеры продолжили. Декларация прав солдата отменила дисциплину. Генералы умоляли Декларацию не принимать; однако Керенский, этот Горбачев семнадцатого года, документ подписал. Если Приказ подсек опоры, то Декларация их снесла. Армия как боевой организм смертельно заболела. Полки не подчинялись командирам, солдаты шли к немцам брататься, верные долгу части стреляли в изменников. На фронте и в стране наступил хаос. Керенский спохватился: союзники требовали воевать, но было поздно. Июльское наступление провалилось. У русской армии было все: мощная артиллерия, современное оружие, в достатке снарядов и патронов, но не было желания сражаться. Полки митинговали и не шли в атаку, а те, что пошли, сгорели в боях.
Отряд пережил год спокойно. Ушел командовать дивизионом Егоров, с ним уехала авиатрисса. Начальником отряда назначили Рапоту. Солдатский комитет возглавил Синельников, это помогло нам избежать эксцессов. Солдаты нас не задирали, мы держались вежливо. Нас перестали звать «благородиями» и отдавать честь; это было не страшно. Денщиков переименовали в вестовых, за работу мы им платили. Вот и все перемены. Мы летали, сражались, но больше по инерции, чем из чувства долга.
К ноябрю армия развалилась. Солдаты потянулись домой, в том числе и наши. Нетребка дезертировал одним из первых, на прощанье он попытался нас обокрасть. Я застал его с мешком на плечах и без лишних слов достал браунинг. Нетребка вытряхнул мешок на койку; я узрел среди вещей Ольгины панталончики и долго смеялся. Расстались мы по-хорошему. Я подарил вестовому сто рублей, он всхлипнул и назвал меня «благородием». Мы даже обнялись на прощание. Вслед солдатам двинулись летчики. В девятьсот шестнадцатом отряд пополнили главным образом офицерами. Кто-то из них подался на Дон, другие – бог знает куда. В отряде остались я и Рапота. В ноябре подписали перемирие, нам приказали вывозить имущество. Это было не просто, но мы справились. Сгрузили аппараты на Ходынском поле, получили расписку и пошли по домам.
С Ольгой мы обвенчались. Я не хотел жить «цивилизованно», она приняла мое предложение. Как мне показалось, с радостью. Офицеру для женитьбы нужно разрешение; я его испросил. Свадьбы не было: война… Обвенчались и Рапота с Татьяной. Став начальником, Сергей выписал невесту и зачислил денщиком. Денщик и начальник поженились…
В марте пришла телеграмма. Отец был краток: «Сколько у нас времени? Ты с нами?» Я отозвался короче: «Постарайтесь до октября, я остаюсь». Ответ прибыл назавтра: «Храни тебя Господь!» Посыльный отца привез мне пакет: маленький, но тяжелый. Три тысячи рублей золотыми монетами – отец сдержал слово. У меня оставались и бумажные деньги; на первое время должно хватить.
Москва встретила нас хмуро. Темный, заваленный снегом город мало походил на Москву шестнадцатого. Холодный прием ожидался у Ольгиной тетки. Москвичи ели картофельные очистки, а тут лишние рты… Ольга уверяла, что тетка у нее радушная, я позволил себе усомниться. Мы не поехали к тетке с ходу. Извозчик попался смышленый: банкнота с портретом царя Александра немало тому способствовала. В квартиру тетки я ввалился с мешком. Пока Настасья Филипповна обнимала племянницу, я выложил на стол кульки с чаем, сахаром, буханку хлеба, шмат сала, в завершение вытащил тушку гуся. Он обошелся мне в «катеньку», но он того стоил. Гусь разлегся на полстола, свесив длинную шею. Это зрелище заставило родню умолкнуть. Настасья Филипповна и мальчики-подростки, ее сыновья, не отрываясь, смотрели на птицу.
– Его лучше варить или жарить? – спросил я, тронув мощный клюв.
– Кто же варит гуся? – возмутилась хозяйка. – Его жарят. Еще лучше – запечь!
– Дров нет! – пискнул один из мальчиков.
Это было правдой. В квартире царил холод, родственники были в пальто.
Я вышел и вернулся с вязанкой дров – извозчик посоветовал купить. Я же говорил: попался смышленый…
– Костя! – сказала тетка голосом маршала. – Тащи самовар! Миша! Руби лучину! Сначала для самовара, потом для печи. Не видишь, гости озябли?..
Гуся в тот вечер мы не попробовали. Настасья Филипповна захотела начинить его яблоками, в доме их не было. Жаркое отложили, и без него еды хватало. Мы поужинали и легли спать. После теплушки кровать показалась раем, мы с Ольгой уснули мгновенно.
Утром я отыскал смышленого извозчика. Мы вернулись, груженные мешками и пакетами. Следом ехали сани с дровами. Мешки перетаскали в квартиру, дрова сбросили во дворе. Мальчики пилили замерзшие стволы, я колол, Ольга носила поленья в сарай. С дровами стоило спешить – в холодной Москве их воровали. Настасья Филипповна начинила гуся яблоками, мне удалось их купить. К ужину поспело жаркое. Устал я неимоверно и, пожевав мясца, отправился спать. Ольга осталась с родней.
Она разбудила меня за полночь. Я спал, обняв подушку, что при наличии жены смотрелось вызывающе. Ольга восстановила статус-кво и завозилась, устраиваясь удобнее. От нее вкусно пахло яблоками. Спать супруга не собиралась.
– Тетка считает: мне повезло с тобой, – сказала она, запуская руки мне под рубаху.
– Щекотно! – пожаловался я. Ольга не обратила внимания.
– Еще сказала: будь она помоложе, непременно тебя бы отбила!
– Она и сейчас хоть куда! – заметил я, недовольный происходящим.
В следующий миг я охнул: Ольга щипалась не хуже гуся.
– Больно? – спросила она заботливо.
Я подтвердил.
– А не болтай глупостей! Ты тетки моей не знаешь! Покойный дядя ей перечить боялся!
В тот миг я был не лучше покойного: Ольга распоряжалась моим телом, как хотела.
– Может, поспим? – предложил я робко.
– Вчера спали! – отрезала она. – Я законная супруга, у меня есть права!
– А у меня? – спросил я.
– У тебя – обязанности! Будь добр исполнять!
Я вздохнул и послушался.
