Виктор Тюрин - Ангел с железными крыльями
— Теперь ты мне, может, объяснишь, почему они не собирались брать меня живым?
— Это легко объясняется. Где‑то ближе к обеду ко мне в камеру пришел глава немецкой разведки в Берн Генрих фон Крауф. Считая меня без пяти минут покойником, он ничего не стал скрывать и даже представился своим полным именем. Оказывается, наша певица попала в поле зрения немецкой разведки сравнительно недавно, поэтому они только начали разрабатывать ее связи. Почему они решили ее взять прямо сейчас, Крауф не сказал. Слежку за ней смог отследить Сухоруков, хотя ему было строго приказано ничего не предпринимать, но молодой и горячий парень решил спасти Закревскую и предупредил ее, а затем сделал попытку задержать немецких агентов. Его они взяли, а когда ворвались в номер певицы, та уже была мертва, приняв яд.
— Погоди, ведь полиция мне сказала, что ее нашли убитой.
— Да, это так. Они свернули ей шею, когда она уже была мертвой. Сделано это было для того, чтобы запутать следствие, а заодно и тех, кто, возможно, работал с ней. Пусть паникуют и делают ошибки. По приезде, уже поздно ночью, они начали допрашивать Студента. Немец, когда рассказывал о нем, даже похвалил стойкость Студента, сказав, что на начальном этапе тот выдержал пытки и рассказал своим палачам выдуманное им наспех вранье. Агенты выехали по адресам, но спустя пару часов вернулись ни с чем. Тогда за Сухорукова взялись всерьез, он… не выдержал. Именно поэтому меня взяли только под утро,… и с тобой, как видно, сильно запоздали.
— Ты так и не ответил на мой вопрос.
— Дмитрий рассказал им, что ты отправлен с нашей группой в качестве силовой поддержки и в планы не посвящен. Мне только осталось подтвердить его слова. Это было сделано для того, чтобы не обрекать тебя на мучительную смерть, когда возьмут, но стоило им потерять двух проверенных агентов, как они заинтересовались тобой всерьез. Твой вчерашний приход на место встречи почему‑то привел их к мысли, что ты не простой боевик, и они решили устроить ловушку. Честно говоря, я не рассчитывал, что ты вообще придешь. Неужели ты еще в первый день не понял, что это засада?
— Понял.
— И все равно пришел? Тебя не женщина родила, Сергей! Тебя из куска льда вырезали!
— Все это лирика. Лучше скажи: что дальше делать будем?
Пашутин вместо ответа несколько долгих минут смотрел куда‑то мимо меня, и лицо его постепенно менялось вслед мыслям, становясь хищно — злым. Потом он перевел взгляд на меня. Тот был тяжелым, злым, давящим.
— Сидя у тела Дмитрия, я поклялся себе, что если останусь жив, приду и убью этих тварей. Всех до одного! Глотки порву!
— Тогда чего мы сидим?
В этот самый миг в дверь робко постучали. Пашутин схватил со стола пистолет и вскочил из‑за стола. Я успокаивающе махнул рукой: — Это женщина. Из соседнего номера.
У ротмистра глаза чуть ли не квадратными стали от удивления: — Ты что успел себе за эти два дня любовницу завести?!
— Не торопись! Потом все объясню. Оружие спрячь!
Подойдя, я открыл дверь. На пороге стояла молодая женщина. Сейчас она была одета в светло — коричневое платье, которое не шло ей, так как купленное на какой‑то дешевой распродаже, сидело на ней бесформенной грудой, скрывая все то, что дала ей природа. Жестом я пригласил пройти ее в номер. Войдя следом за мной и увидев второго мужчину, резко остановилась, а потом стала пятиться, бросая то на меня, то на Пашутина, полные страха взгляды.
— Михаил, скажи этой дуре, что она в безопасности.
Пашутин быстро заговорил по — немецки, успокаивая женщину. Та замерла у двери, и какое‑то время слушала ротмистра, потом заговорила сама. Когда она замолчала, Пашутин повернулся ко мне и сказал: — Зовут ее Магда. Родом она из небольшого селения на севере Швейцарии. Шесть лет тому назад вышла замуж за Карла Бруннера. Жили они все эти годы в доме мужа, пока в один прекрасный день он не заявил, что любит другую женщину, и не ушел из дома. Со свекровью у нее всегда были натянутые отношения, а после ухода сына, та прямо заявила, что виновата во всем Магда и выставила их с дочкой на улицу. Тут появился ты. Естественно она решила, что незнакомец хочет с ней в отеле побарахтаться. Ей позарез были деньги на еду и хоть какая‑то крыша над головой. Хотя бы на пару ночей. Преодолев страх и смущение, она дала тебе согласие. Сейчас, она хочет понять, что ты хочешь за свою помощь? Похоже, ее этот вопрос сильно мучает.
— Спроси ее: сколько ей нужно денег на первое время?
Пашутин окинул меня удивленным взглядом, затем обратился к Магде по — немецки. Та сначала бросила на меня не менее удивленный взгляд, покраснела, опустила глаза и что‑то тихо пробормотала.
— Она все равно никак не может понять, почему чужой человек ей помогает. И ей нужно сто франков.
— Насколько ей этой суммы хватит?
— Если по ресторанам не будет ходить, то на полтора месяца сможет растянуть.
Я достал из кармана деньги, отсчитал триста франков, а затем протянул женщине. Она осторожно подошла ко мне, взяла деньги. Несколько секунд стояла неподвижно, глядя на меня, потом встала на цыпочки, поцеловала меня в щеку и сказала: — Большое спасибо.
Ее слова я понял и без перевода.
— До свиданья, фрау Магда.
— Ауфвидерзеен, господин Сергей.
Открыв дверь, она повернулась к нам, затем что‑то быстро сказала и скрылась за дверью.
Пашутин закрыл за ней дверь и, вернувшись к столу, сказал, хитро усмехаясь: — Передайте господину Сергею, что еще несколько дней я буду здесь жить.
— Хватит скалить зубы. Ты лучше посмотри на мой арсенал, — и я стал все добытое в номере убийц выкладывать из саквояжа.
Пашутин, открыл аптечку, затем, перебрав набор ампул, довольно хмыкнул.
— Если мы доберемся до их логова, эти ублюдки запоют у меня как соловьи весной.
По вечерам публичный дом мадам д`Оранже был похож праздничную елку из‑за обилия цветных лампочек, развешанных гирляндами на фасаде здания. Пройдя мимо здания, Пашутин свернул за угол, после чего провел меня к арке проходного двора, расположенного наискосок черного входа, ведущего в бордель. До него было не более десяти метров. Две ступеньки, освещаемые лампой в жестяном абажуре, висевшей на козырьке над дверью. Сама дверь даже в полумраке казалась тяжелой, массивной и гладкой, без малейшего намека на ручку. Была мысль прикинуться пьяными, постучать, а когда откроют, действовать по обстоятельствам, но стоило нам разглядеть маленькое смотровое окошечко, проделанное в двери на уровне головы, стало понятно, что наши шансы попасть туда подобным образом равны нулю. Оставался только один шанс — дождаться момента, когда кто‑то будет выходить.
Как мне рассказал по дороге ротмистр, публичный дом является штаб — квартирой немецкой разведки. Это был наилучший вариант для встречи с агентами, которые приходили сюда под видом клиентов. Здание почти целиком было отдано под бордель, за исключением небольшой его части, откуда брала начало лестница, ведущая в большой и глубокий подвал, расположенный под домом. В подвал можно было попасть двумя способами. Через бордель или через черный ход. Первый вариант мы даже не рассматривали, так как Пашутина немцы хорошо знали, а со мной наоборот — я там никого и ничего не знал, и поэтому мог запросто схлопотать пулю, поэтому мы и стояли на сыром, холодном и пронизывающем ветре.
— Как ты? — спросил я его.
— Даже не знаю. Наверно, замерз, но мысли о Димке….
— Тихо. Смотри.
В двери сначала появился яркий прямоугольник света, затем его на три четверти заслонила темное пятно головы. Охранник, перед тем как открыть дверь, оглядывал через смотровое окошечко близлежащее пространство. Стоило ему захлопнуться, как мы сразу кинулись к черному ходу, подбежав в тот самый момент, когда дверь стала приоткрываться. Пашутин ухватился за ее край и с силой рванул на себя, пропуская меня вперед. Сходу, нанеся мощный удар в лицо, стоящему передо мной мужчине, я с короткого разворота нанес удар ребром ладони по горлу охраннику, попытавшемуся выхватить из‑под пиджака пистолет. Хрипя, тот упал на пол. Сделав несколько быстрых шагов, я подошел ко второй двери, ведущей в бордель. Прислушался. Никаких признаков тревоги, только где‑то вдалеке играла легкая музыка. Повернувшись, осмотрелся. Короткий и широкий коридор — тамбур, соединяющий две двери. У одной из стен стоял потертый диван, а в углу у двери — урна. Пол закрывала грязная, затоптанная дорожка. Пашутин, закрыв дверь на ключ, теперь всматривался в залитое кровью лицо, лежащего без сознания, мужчины, одетого в дорогой, подбитый мехом, кожаный плащ.
— Знакомый? — спросил я, подойдя к нему.
— Встречались в здешнем подвале, — резко и зло ответил мне Пашутин, а затем неожиданно размахнулся и нанес сильный удар рукоятью пистолета по горлу лежащего человека. Тот захрипел. Тело выгнулось дугой. Ротмистр какое‑то время смотрел на изгибающееся в предсмертной агонии тело, потом резко отвернулся и посмотрел на меня.
