Казачонок 1860. Том 1 (СИ) - Алмазный Петр

В комнате повисла короткая пауза. Афанасьев отставил чашку, посмотрел на меня уже иначе. Чуть внимательнее, что ли.

— Ну что ж, — сказал он. — Тогда к делу. Думаешь, зачем я тебя дернул в такую даль?

— Есть такие мысли, Андрей Павлович.

— Начнем с простого, — он наклонился чуть вперед. — Ты знаешь, что я служу в штабе?

— Знаю, — кивнул я.

— Я состою при особой секретной части, — спокойно сказал он. — Ко мне попадают дела по государственной измене, шпионам и прочему в этом роде.

— Какие, например? — уточнил я.

— Например, то самое с пропажей казенных денег. Там, как оказалось, деньги вовсе не пропадали. Лещинский из Пятигорска приехал с липовой бумагой. Подпись полицмейстера подделал, но, как видишь, успел удрать. И спросить его о причинах возможности нет. Пропал с концами, — он отпил чай из фарфоровой кружки и продолжил.

— А деньги никакие не пропадали. Точнее казенных там не было. По бумагам, что мы нашли у Кострова, выходит, что лавочник должен был передать какие-то деньги непримиримым. Шамиля год как нет, а их хватает. И наши «друзья» пытаются настроить этих борцов за независимость против империи. Вот они-то и отправляют деньги на борьбу с нами через таких Костровых.

— А я тут каким боком, Андрей Павлович? — не выдержал я.

— Не гони лошадей, объясню, — сказал штабс-капитан серьезным тоном.

Он поднялся, подошел к шкафу, достал две папки и, вернувшись к столу, раскрыл.

— Здесь записи лавочника по его темным делам, — он тронул пальцем один лист. — Он записывал все суммы, что передавал горцам, с датами. И выходит, что это происходило почитай два года. Суммы очень большие. Из зацепок, чтобы пройти по цепочке, — только одна фамилия чиновника в Пятигорске. Уездный акцизный надзиратель Зубов Иннокентий Ефимович, — Афанасьев задумался на секунду.

— За Зубовым следил мой человек, и он вывел нас на графа Жирновского. Несколько раз тот встречался с ним в Пятигорске, и все встречи — в странных, неприметных местах. Допросить графа, конечно, я не мог. Но когда вызвал Зубова на допрос, тот до меня попросту не доехал. Нашли его только спустя три дня с перерезанным горлом. И мой наблюдатель, приставленный за ним следить, так и не понял, как Зубов пропал с глаз.

— На Жирновского думаете? — спросил я прямо.

— Думаю, Гриша. Но мысли мои на хлеб не намажешь. А у этого графа покровители сильные и в Ставрополе, и в столице. Просто так вывести его на чистую воду не выйдет. Но вот знаешь что? — Андрей Павлович улыбнулся с прищуром.

— Не знаю.

— Мне удалось поговорить с одним мужиком в Георгиевске. Он крепостной графа. Тот каждый год на свою усадьбу своих людишек из подмосковного имения привозит. Так вот, этого мне разговорить получилось. Он-то и поведал кое-что.

Мне стало понятно, что штабс-капитан в курсе происшествия в усадьбе графа.

— Вижу, понял уже. На усадьбу еще летом привезли мальчишку-казачонка, двадцать плетей всыпали. Думали, представится, а он взял, да и сбежал. Собак, что на него натравили, перебил, а сам ушел. А потом граф уехал со своим главным душегубом Прохором в Пятигорск, но вернулся уже без него. Да еще один подручный ранен был. Вот раненый в подпитии и разболтал, что того мальчишку они искали на дороге. Я все это связал и понял, кто этот самый казачонок. Может, ты теперь мне что поведаешь?

Во рту пересохло, и я, сделав глоток остывшего чая, начал рассказывать. Скрывать особо было нечего. Я в деталях поведал, что произошло на усадьбе. Но про то, что именно я напал на лагерь графа, говорить не стал. Просто не смог бы объяснить, куда пропали Прохор с казаком Ефремом. По ощущениям штабс-капитан не поверил, что к исчезновению Прохора я не причастен.

— Ну, Гриша, ты-то, может, Прохора и не убивал, — протянул он. — Вот только сам Жирновский, видать, в этом не уверен. И попытки отправить тебя на тот свет, скорее всего, с этим и связаны. Видать, этот душегуб многое знал, и Жирновский за свою шкуру беспокоился. Мало ли кому тот проболтаться мог.

— Вполне возможно, — коротко ответил я. — Но теперь-то что делать предлагаете?

— Смотри, Гриша: порка в усадьбе, — он начал загибать пальцы, — лагерь под Пятигорском, в лесу у Волчьего оврага, и прямо в твоем дворе. По всему выходит, что Жирновский всерьез решил тебя извести.

Я коротко кивнул.

— Во дела… — удивленно глядя на меня, сказал Яков, до этого никак не вмешивавшийся в наш разговор.

— Вот именно, — повернул голову к казаку Афанасьев. — Тебя все равно попытаются убить, Григорий, — сказал он спокойно, почти буднично. — И вот еще, — он протянул мне сложенный вчетверо лист плотной бумаги.

Я развернул его, и внутри что-то екнуло. На бумаге был четкий оттиск. Его будто поставили большой печатью или кто-то очень аккуратно нарисовал. В круге — сокол. Я сразу узнал этот рисунок. Такое же маленькое клеймо стояло на обеих моих шашках. На той, с которой я попал из будущего, и на той, что передал мне дед Игнат в Волынской. Еще изображение было похоже на мою свистульку, что висела на груди под рубахой. Я непроизвольно дотронулся до нее рукой и почувствовал отклик сапсана, который до сих пор с нетерпением ждал нашей встречи.

— Вижу, узнал? — спросил Афанасьев.

Я не стал отвечать, просто вытащил шашку из ножен и положил на стол, показав пальцем на клеймо.

— Во-о-от, — поднял палец вверх штабс-капитан.

Яков присвистнул.

— И что можешь сказать?

— Ничего не понимаю. Эта шашка — наша родовая. Ее мне дед Игнат передал, когда я в станицу вернулся.

— Вот как. А у меня сведения, что Жирновский разыскивает оружие с этим клеймом. Выходит, еще одна ниточка с этим аристократом связывает.

— Выходит так, — вздохнул я, и правда ни черта не понимая.

— Слишком много совпадений, Гриша, чтобы списать все на случайность.

Про деревянную свистульку и Хана, что где-то в окрестностях Ставрополя нарезал круги в ожидании нашей встречи, я рассказывать не стал. Пусть это будет только моей тайной.

— Ладно, — Афанасьев постучал пальцами по столу. — Бог с ним, с клеймом, потом разберемся. Давай к насущному.

— Это к какому? — насторожился я.

— К твоей шкуре, Гриша, — спокойно ответил он. — Я же сказал: тебя все равно попытаются убить.

— Радует, — буркнул я.

Яков фыркнул, но промолчал.

— Поэтому, — продолжил штабс-капитан, — я решил немножко подсобить графу. Раз уж он так старается.

— Как это? — не понял я.

— Дать им возможность попробовать еще раз, — усмехнулся Афанасьев. — Только на наших условиях.

Он наклонился вперед, глядя на меня пристально.

— Я собираюсь ехать в Георгиевск. Официально — по делу контрабанды. Неофициально — навестить Жирновского.

— И? — спросил я.

— И ты едешь со мной.

Я чуть не поперхнулся чаем.

— На живца, значит? — уточнил я.

— А у тебя есть другой вариант? — поинтересовался Афанасьев. — Смотри сам. Вернешься в станицу — может, опять прилететь привет от графа. А если мы сами поедем туда, где он чувствует себя хозяином, — у нас будет шанс вывести его на чистую воду.

Я подумал. По сути, он озвучил то, что и сам крутил в голове: или ждать, когда тебя где-нибудь подкараулят, или решать вопрос.

— Яков? — спросил я.

— А что я? — пожал тот плечами. — Андрей Павлович дело говорит.

— Весело живем, — вздохнул я. — И когда выдвигаться собираетесь?

— Завтра на рассвете, — ответил Афанасьев. — Лошадей возьмем свежих. Мы едем, ну и ваши казаки из Волынской. Больше людей брать не будем.

— Вот же черт! — выругался я.

— Что такое? — удивился штабс-капитан.

— Да я так в оружейную лавку и не попал. Все мечтал винтовку казнозарядную заиметь. В Пятигорске, который раз уже бывал — никак. Как-то одна немецкая попадалась, но тогда денег не было. Вот думал, хоть в Ставрополе найдется.

— Винтовку, говоришь? — прищурился Афанасьев, вставая из-за стола.

Он открыл шкаф в углу, тот самый, где стояли папки и какие-то коробки, достал длинный чехол из плотного сукна и положил на стол. Развязал тесемки, аккуратно отогнул ткань.