Казачонок 1860. Том 1 (СИ) - Алмазный Петр

— Раздевайся, герой, — велел Яков, стягивая черкеску.

Разделся и оглядел себя — тело было в синяках и ссадинах, где-то кровь запеклась, где-то просто кожа содрана. Но восстановление уже шло полным ходом.

— Краше в гроб кладут, — резюмировал Яков, окинув меня взглядом.

— Ничего, на мне как на собаке все быстро заживает.

В парной было жарко. Я забрался на нижний полок.

— Дыши, — посоветовал Яков. — Только шибко не грейся, нам еще к Андрею Павловичу.

— Знаю, — прохрипел я. — Эти уроды мне одежду порвали. Штаны-то у меня есть запасные, а вот приличная черкеска одна, и теперь в непотребном состоянии.

— Давай тогда, быстро сейчас моемся, обед сюда хозяин отправит. Как поснедаем, сразу на рынок, должны успеть еще. Купишь себе обнову. Деньги-то имеются?

— Есть, Яков Михалыч, не беспокойся.

Первые минуты мы просто молчали. Пар обжигал, пот заливал глаза, тело очищалось от тюремного амбре, а голова приходила в норму.

— Ну, давай, — наконец сказал Яков, плеснув воды на камни. — Рассказывай. Что там вышло у тебя?

— Ты же у двери все слышал, — отозвался я.

— Не все, — возразил он. — Я уж давно приметил: там, где ты, всегда что-нибудь этакое происходит.

Я вздохнул. Коротко пересказал разговор в кабинете, не особенно украшая.

— Ловко, — протянул Яков, выслушав.

— Ты ему доверяешь? — спросил я, уставившись в потолок.

— Кому, Афанасьеву? — фыркнул Яков.

— Угу.

Яков на секунду замолчал.

— Непростой он, — наконец сказал он. — Но зла от него не чую.

Он взял веник, пару раз легко прошелся мне по спине.

— У него дела по секретной части. Видать, полномочия большие, раз сумел тебя так споро вытащить.

— И похоже, он как-то меня к своим делам приплести хочет, — заметил я.

— Это уж сам у него спросишь, — отрезал Яков.

— Будем поглядеть.

— У тебя голова не так устроена, как у остальных. И придумки эти твои в Хате, и на тренировках ты почитай всех моих выучеников обгоняешь, хотя и самый младший. Вот теперь штабс-капитан тобой заинтересовался. Думаю, Андрей Палыч тоже в тебе кое-что разглядел, — прищурился он.

— Не знаю, Яков Михалыч.

Я на миг закрыл глаза, пытаясь расслабиться. Хотелось отрешиться от всего этого геморроя, что свалился на меня. Сам не заметил, как впал в какое-то медитативное состояние.

Было тихо и спокойно, мысли пропали из головы, дышалось легко. И тут резко тряхнуло. Причем где-то изнутри. Попытался открыть глаза, увидел, как парная поплыла. Потолок на мгновение исчез. Перед глазами было небо, но не то, что совсем недавно наблюдал. Низкое, тусклое. Огляделся по сторонам: вокруг выгоревшая степь, ковыль, линия темных холмов.

Я разглядел всадника, который держал на руке птицу. Точно такую же, как мой сапсан, только взрослую.

Чужое лицо, загорелое, с узкими глазами. Но в линиях скул, в разрезе рта было что-то до боли знакомое. Он заговорил на незнакомом мне языке. Точнее, некоторые слова я отдаленно понимал. Но смысл их будто проникал под кожу:

«Сохрани род — обретешь силу».

Я смотрел, как сильная рука подбросила сокола в небо. Сапсан взмыл вверх, распахнув крылья и отбросив на меня тень.

Я дернулся, вдохнул горячий воздух и вернулся в парную. Полок подо мной покачнулся, я едва не съехал на пол.

— Эй! — Яков успел ухватить меня за плечо. — Ты чего?

— Пар… — выдавил я. — Перебрал малясь.

— Пора уже, давай выбирайся.

Я промолчал, слезая с полока, прокручивая в голове то, что только что видел. Вопросов становилось все больше, а вот где искать на них ответы, я пока не знал.

В предбаннике на столе стояла простая еда: щи, каша с мясом, хлеб и кружка с квасом. Для меня это было лучше всяких деликатесов.

— Не переедай, — предупредил Яков, когда я потянулся за добавкой. — Еще к Андрею Павловичу да на базар.

Я кивнул в ответ.

Ставропольский базар оказался шумным, живым, как муравейник. Лавки, шатры, разложенные прямо на телегах товары. Кто-то торговался, кто-то ругался, кто-то просто глазел.

— Слезай, казачонок, — скомандовал Яков.

Яков без лишних слов объяснил, что нужно: простая, но добротная черкеска, не парадная, чтобы не жалко было в походе. Старый торговец с глубокими морщинами, услышав слова пластуна, скрылся за прилавком.

— Вот, мил человек, погляди, — подал он мне простую темно-серую черкеску.

Я примерил — села как надо. В паре мест по бокам можно и подшить, но это либо сам, либо Аленку озадачу уже дома.

— Бешмет нужен, — напомнил Яков.

Взяли у того же торговца серый бешмет, простую рубаху и серо-синие штаны. Старик пустил меня за прилавок переодеться.

Папаху та, что купил в Пятигорске, еще была как новая. Яков только поправил ее на моей голове, хмыкнул:

— Ладно, теперь на человека похож. На вот, держи, а то твоя истрепалась давно. — Пока я переодевался, он юркнул куда-то в сторону и теперь протягивал мне нагайку.

Рукоять из светлого дуба, гладкая, но не скользкая. Плетение доброе, с утолщением к концу.

— И вот еще, — сказал Яков, доставая из-за пазухи свинцовый шарик с аккуратным отверстием.

Я вопросительно поднял бровь.

— Перед боем, коли потребно, привяжешь — будет страшное оружие. Пращуры наши еще такое пользовали.

Я взвесил шарик на руке — с ним получался настоящий кистень. Таким и доску дюймовую пробить можно, не то, что череп.

— Благодарствую, Яков Михалыч, — сказал я.

Он лишь улыбнулся и махнул рукой в сторону наших лошадей, давая понять, что нам уже пора.

Прямо с базара мы направились к штабс-капитану. Вечерело, но на улицах Ставрополя было многолюдно. Где-то лаяла собака, из распахнутых окон доносились голоса. Встречались прогуливающиеся парочки. Пахло дымом, свежим хлебом из лавок. Проехали мимо казенного здания с караулом у входа. Чуть дальше потянулись ряды аккуратных домиков. Заборчики, палисадники, в окнах — ровный желтоватый свет.

День выдался теплый, для начала сентября в этих краях это норма. Потихоньку каменные дома начали сменяться более простыми. Заборы поплоше, улица темнее.

— На окраину едем, — уточнил Яков. — Тихое место Андрей Павлович выбрал.

Скоро мы добрались до беленого одноэтажного дома. Забор не новый, но аккуратный. За ним виднелся маленький садик — пара яблонь, несколько кустов. Сбоку — низкая конюшня, оттуда донеслось приглушенное ржание.

— Приехали, — сказал Яков и придержал коня. — Пойдем узнаем, зачем тебя на самом деле в такую даль вытащили.

— Пойдем, — сказал я, спускаясь из седла.

Во дворе было чисто. Никакого хлама, только сложенные дрова да аккуратно оставленные ведра у колодца.

«Не похож он на чиновника-казнокрада», — подумал я.

Нас встретила горничная лет сорока в чистом переднике и проводила в дом.

Гостиная была аскетичная. Стол, несколько стульев, иконы в углу. У стены — книжная полка. На другой висела карта. Я сразу узнал наш край — реки, станицы, горы. Еще приметил карандашные отметки на ней. В углу стоял шкаф с папками.

Афанасьев сидел за столом, просматривая какие-то бумаги. При нашем появлении поднялся, кивнул:

— Проходите. Садитесь.

Горничная принесла чай, хлеб, сыр, какую-то мясную нарезку.

— Спасибо, Марья, — коротко сказал он. — Дальше мы сами, ступай.

Та ушла, прикрыв за собой дверь.

Я сел напротив штабс-капитана, Яков — рядом. Пару минут мы просто ели и пили чай. Точнее, ел я: сладкий чай с бутербродами казался божественным угощением. А чего мне стесняться?

— Как дорога из Волынской? — вдруг спросил Афанасьев, будто, между прочим.

— Пыльная, — ответил я. — Но ездить можно, пока дождями не размыло.

— Дед твой как? — уточнил он.

— Дед… держится, — сказал я, чуть помедлив. — Благодарствую за заботу.

На губах у Афанасьева мелькнула едва заметная улыбка.

— Да будет тебе, Григорий.