Павел Дмитриев - На распутье
Еще месяц назад я просил Шелепина о встрече с ответственными товарищами по вопросам телевизионного контента. Совершенно напрасно! С формой подачи материалов и творческой фантазией в СССР был полный порядок. Проблема с содержанием — лить один и тот же лубок в уши можно было лет пять, максимум десять. Дальше должно было начаться естественное и неизбежное отторжение. Или того хуже, призыв народа к патриотизму в «Новостях», которые обычно выходили перед очередным духовно убогим американским фильмом.
На следующий день мне пришлось писать отчет о поездке, превозмогая суровую головную боль. Кто же знал, что банкеты тут имеют свойство продолжаться нездоровые пять-шесть часов? Правильно писал Лермонтов: «Да, были люди в наше время,/ Не то что нынешнее племя: Богатыри — не вы!» Столько в будущем не пьют и не едят — здоровье не позволяет.
Как вывод — у телевизионщиков пока все обстояло нормально. И у киношников порядок, фильмы шестидесятых охотно смотрели даже в двадцать первом веке. Вообще в новых технологиях, как правило, много молодежи. С заносами и максимализмом — это ж надо, едва ли не факельное шествие придумать на пятидесятом году Советской власти! Но смело и эффектно, не отнимешь.
Их бы как-то защитить от старой гвардии мастеров пера, эти будут только тормозить передовые проекты. Не дело, когда полиграфисты управляют идеологией. Вот в России две тысячи десятого года было Министерство печати и массовой информации. Даже в названии чувствовалось унылое наследие времен ленинских «Искры» и «Правды». Потом значение газет и журналов скатилось до уровня оберточной бумаги. Но, несмотря на это, хвост продолжал вилять собакой[288].
Второе — меру в пропаганде надо знать, действовать тоньше. Мне товарищ Месяцев казался человеком, лишенным гибкости. Слишком прямой, искренний, особенно на фоне акул PR будущего. Когда нужно дать небольшой намек, он выкатит лозунг, если желательно лишь усилить впечатление, замучает несчастного телезрителя до смерти. Так нельзя! В хорошей книге читатель должен сам, своей головой придумать героев и часть сюжета. Тогда ценности и идеи произведения станут его собственными.
Грубое давление закончится отторжением загнанной в подкорку шелухи. Получится, как в моей истории: «Уже и бритву боюсь включать — вдруг и она про Ленина заговорит?» После такого честному пиарщику останется только стреляться. Хотя где они, честные-то… Разве что Месяцев пока уцелел, и то не уверен. В общем, если товарищ Шелепин не хочет печальной судьбы своему стороннику, пусть подумает о его командировке в «Империю добра», поближе к «Дню выборов». Чтобы поучился двусмысленностям, игре на ассоциациях, обходу острых углов и прочим политтехнологиям.
…Только через несколько лет я понял, что именно в это время в ЦК разворачивалась схватка за будущее Министерство информации СССР. В декабре тысяча девятьсот шестьдесят седьмого, после сравнительно успешного проведения первого Национального ритуала, Николай Николаевич Месяцев стал министром СССР, без пяти минут секретарем ЦК КПСС.
Глава 12
Съезд, часы и экономика
В марте тысяча девятьсот шестьдесят шестого года подготовка к XXIII съезду КПСС перешла в последнюю, завершающую стадию. Стоило кому-то вместе покурить или вместе выйти из лифта, слухи об этом начинали распространяться быстрее звука. Вот, к примеру, утром Семичастный звонил, кроме прочего, рассказывал:
— Говорят, вчера Брежнев Мазурова на охоту звал…
— Это в марте-то?!
— Ах-ха-ха, вот и Кирилл от удивления даже возразить толком не смог.
История творилась на глазах: казалось, весь ЦК перешел на круглосуточную работу. Подковерные схватки вспыхивали непредсказуемо, и оказаться в нужный момент вдали от ищущего взгляда начальника подчас означало попрощаться с карьерой. О главных претендентах и говорить нечего, иной раз пять минут экспромта могли дать больше, чем годы планомерной осады. Так что Шелепин не раз добрым словом помянул устроителей кабинета, не забывших отдельную комнату отдыха с удобной кроватью и вместительным холодильником. Завотделы вытаскивали из недр шкафов раскладушки или кемарили в креслах, прочие довольствовались обычными стульями, составляя их в тесный ряд.
Раздался звонок внутреннего телефона — снова Денис, референт.
— Александр Николаевич, тут Жаворонков принес очередную сводку по обращениям трудящихся в КПГК. Занести сейчас или уже завтра?
— Давай посмотрю. Завалил он нас своей аналитикой… И сделай, пожалуйста, еще кофе!
Ничего путевого к семи часам в голову не пришло, спать было рано. Практической пользы от этих данных все равно не имелось, Комитет партийно-государственного контроля скатывался в бессмысленную говорильню. Даже пары десятков серьезных дел поднять не удалось, почти три миллиона человек работали едва ли не в холостую. Мелочи, отписки, всякая чепуха. Крепко приучились в партии не выносить сора из избы. Только от жавороновского центрального бюро жалоб и предложений отдача была неплохая, потому как трудящиеся обращались туда напрямую, минуя длинную цепочку ответственных секретарей.
Правильно Леня осенью предлагал упразднить комитет, ничего не скажешь. Тогда не согласился, пришлось сейчас тянуть этот бессмысленный воз. Впрочем, недолго осталось, после съезда устроим вместо КПГК наполовину декоративный комитет народного контроля[289]. Можно будет использовать для точечных, локальных действий. Жаворонкова поставим председателем, в помощь дадим Пашу Кованова. Сам он не справляется уже сейчас.
Шелепин удовлетворенно отхлебнул кофе из большой кружки и откинулся в кресле. Настоящая робуста, референт наловчился варить не хуже вьетнамцев. И не забывает, паразит, про сыр с маслом на батоне, от такого блаженства никакая диета не способна оторвать.
Далеко не первый раз Александр Николаевич принимал участие в съезде, да и не сильно это центральное мероприятие КПСС отличалось от бесконечной череды комсомольских и партийных сборищ. Стали прекрасно понятны все подводные камни. Десяти лет не прошло с тех пор, как сам ловил за рукав заблаговременно назначенных докладчиков, согласовывал в деталях вопросы, тезисы, лозунги… Вплоть до интонаций. Но в данном случае ситуация никак не хотела укладываться в привычные рамки.
Если ориентироваться исключительно на устав, то можно было видеть вполне понятные и демократические процедуры, ничем особым не отличавшиеся от подобных мероприятий в большинстве стран мира. Сначала партийные организации выбирали делегатов на съезд, который являлся высшим органом руководства. Собравшиеся делегаты-коммунисты избирали состав ЦК. Согласно уставу, тайным голосованием по каждой кандидатуре в отдельности. Затем вновь избранный ЦК должен был собраться на Пленум, там выбрать Первого секретаря, Президиум и прочие органы оперативного управления.
Вот, правда, реальность сильно отличалась от писаных правил. КПСС являлась единственной партией в стране и напрямую руководила не только правительством, но и вообще всем народным хозяйством. Соответственно, любая карьера в обход КПСС была исключена, даже беспартийный начальник цеха выглядел бы белой вороной, об уровне директора завода и говорить не стоит. Подобная фильтрация происходила в течение жизни чуть ли не двух поколений.
За такое время успела выстроиться четкая, дисциплинированная иерархия работников партаппарата. Не стесняющиеся высказывать свою точку зрения коммунисты перевелись еще на XVI съезде, когда была разгромлена правая оппозиция[290]. После этого дискуссий на съездах не возникало, они проходили скорее как хорошо срежессированный спектакль.
Что будет, если через пару недель одна из группировок резко раскачает лодку, не брался предсказывать никто. Серьезные разногласия внутри Президиума вполне могли привести к осознанию пятитысячной толпой своего немалого значения и права на реальный выбор. Это было непривычно и страшно. Всего-то достаточно потребовать реального и вдумчивого соблюдения устава с его практически безграничными возможностями к дискуссиям и тайным голосованием по каждой отдельной кандидатуре. Стоило остановить конвейер единогласного голосования по заранее выверенным в подковерных битвах спискам и вопросам, и кто знает, чем все закончилось бы[291].
Эту опасность понимали все и не горели желанием выносить на такой уровень разногласия внутри Президиума. Да что там, даже Пленум ЦК не стоило слишком глубоко посвящать в суть происходящего. Вот только чуть ли не впервые с начала тридцатых годов добиться монолитного единства не удавалось.
Шелепину не нужно было заглядывать во много раз перечерканные листочки на столе. Он только подтянул поближе кофе, вооружился свежим бутербродом и вытянул ноги, еще глубже откинувшись в кресле.
