Олег Мазурин - Убить отступника
Слава Богу, он жив!
Виват Диктатору!
А капитан все теснил одного рыжего ротмистра. Тот лихорадочно отбивался и пятился. Вот ловкий удар бывалого рубаки – и эполет драгуна срезало как бритвой. Заговорщик выругался крепким словечком. Пару раз отбил мощные сабельные удары. Но в одно мгновение он потерял концентрацию и не смог отразить хитроумный удар капитана. Сверкнул острый клинок – и Голевский рассек голову ротмистру. Неприятель упал с коня, застряв одной ногой в стремени. И когда конь потащил за собой безжизненное тело ротмистра, по снегу заструилась длинная кровавая полоса.
Голевский увидел, как Максимилиан расправился с двумя казаками и поскакал к нему. Максимилиан не стал избегать рандеву с Отступником. И вот капитан оказался напротив главы тайной полиции Союза. Гвардеец не спешил убивать заговорщика.
– Я вас узнал, милостивый государь! А борода купца была вам к лицу!
– Изменник! Ты предал наши идеалы и умрешь!
– Я к вашим услугам, господин убийца! Но я слезу с коня, чтобы быть в равных условиях.
– Мне все равно! Готовься к смерти, мерзавец! – воскликнул шеф секретной полиции.
Голевский соскочил с коня и обнажил саблю. Но Максимилиан оказался хитрее. Откуда-то в руках у него появился пистолет – английский карманный револьвер Коллиера производства 1810 года. Шеф тайной полиции поднял его на уровни груди капитана. Он целился прямо в сердце.
Голевский застыл на месте от ужаса.
Все! Это конец! Сейчас раздастся выстрел, и он погиб! Как глупо…
Капитан заворожено уставился на вороненое дуло пистолета. Миг показался вечностью.
И вот раздался выстрел…
– Ваше высокобродие, берегись! – крикнул кто-то и закрыл своим телом капитана.
Пуля попала в спасителя и сразила того насмерть.
То был красноярец Григорий.
«Эх, Гриша, не уберег ты себя, но ценой собственной жизни спас меня! Вечная слава тебе, казак!»
– Ах ты, подлая особа! – кипел капитан. – Страшишься честного боя! Так берегись, вероломный подлец! Я тебя искрошу в куски!
– Как бы не так, сударь хвастун! Попробуй меня достать! – запальчиво воскликнул полковник.
Капитан ринулся на полковника. Сабля гвардейца со всей силы обрушилась на голову Максимилиана, но тот, хотя и с трудом, но отразил резкий выпад. Яростные и мощные удары посыпались на шефа тайной полиции Союза со всех сторон. Трагическая смерть Григория придала капитану дополнительные силы. Словно открылось второе дыхание. И хотя полковник фехтовал весьма умело, капитан был все же искуснее него. Полковник не думал об атаке, он лишь защищался и отступал.
Но вот последовал решающий удар! Хитроумный, точный, мощный, стремительный. Клинок, скользнув по клинку, попал в цель. Макимилиан вскрикнул, выронил саблю и, заливаясь кровью, упал на снег.
Голевский, тяжело дыша, склонился над заговорщиком. Мерзавец был еще жив, хотя рана получилась ужасная.
– Вас повесят, полковник! – мстительно прокричал Голевский. – Непременно повесят как последнюю собаку!
– Не повесят, капитан, не повесят… Я скоро умру… Я чувствую это… Силы куда-то уходят. Я слабею…
– Послушай, облегчи душу пред смертью. Изволь сказать, кто на самом деле убил Милорадовича? Ведь это был отнюдь не Каховский, ведь так?… Так кто же?
– Я.
– По приказу вашего великого Диктатора? То есть… – Голевский что-то прошептал на ухо умирающему. – По его приказу, не так ли, милостивый государь?
– Откуда вы узнали о нем, Голевский? Его фамилию знают только наши консулы, сенаторы и я.
– Я нашел в Белояре то, что нужно. Единственную бумажку, где черным по белому указано его имя. Это самый последний недописанный лист из мемуаров Боташева, на нем есть даже капли крови штабс-капитана. Это лист дорогого стоит, цены ему нет. Эту бумагу Катилина, он же Николай Рощин, почему-то не отослал вашему Диктатору, а сохранил. Возможно, как козырь в хитроумной игре под названием «борьба за власть». Я думаю, на тот случай, если бы Диктатор принял решение устранить его. Ведь у Катилины были честолюбивые планы. Он вообще хотел быть правителем Сибири.
– Понятно… Тогда слушайте далее…
– Я весь внимание.
– Милорадович был… нашим первым Диктатором, а этот… не захотел быть вторым в Союзе, хотел абсолютной власти… Он и приказал мне убить графа, когда узнал, что тот поехал уговаривать мятежников. Я быстро переоделся в солдатскую шинель, нацепил усы, взял два пистолета. Я видел, как Каховский нервничал, то вскидывал пистолет, то опускал… Наконец изготовился… А я тут как тут. Я не мог полагаться на отставного поручика как на искусного стрелка. Ведь он оставил службу в девятнадцатом году и не имел достаточной стрелковой практики. А промах был нежелателен. И я чуть опередил поручика. Это был великолепный выстрел. Я всегда… метко стрелял. А Каховский попал в руку. Он вошел в историю, а я нет, жаль… Зря его повесили. Я, как и Каховский, тогда был влюблен в Софью Салтыкову и тоже хотел жениться на ней. Выходит, поручение Союза пересекалось с моими интересами. Выполнив поручение, я заодно устранил соперника. Но… все зря. Софья предпочла нам Дельвига, а этим летом вышла замуж за Баратынского.
– Ясно. Буковская – ваша работа?
– Да. Она не справилась с заданием и могла попасться жандармам, а там и в лапы к Бенкендорфу, а он бы развязал ей язык. Она знала много, могла выдать нас. Это она отравила по заданию Союза генерала Боташева.
– Горничная Маша?
– Она самая.
– Какие еще важные сведения вы можете сообщить?
– Ростовцев по указанию Диктатора и при негласном одобрении Милорадовича сдал императору Рылеева, Оболенского и всю их компанию. Они не хотели признавать наше первенство и тянули всех на погибель. Так пусть лучше один перст отрежут, чем всю руку, сказывал наш покойничек Цезарь, то есть Милорадович. Тайного агента Шервуда тоже вели мы. Это наш человек под видом кучера организовал убийство любовницы Аракчеева, и поэтому граф так и не прислал к Шервуду своего курьера, а тот не смог передать важные сведения о заговоре, поэтому и состоялось выступление на Сенатской площади этих самонадеянных глупцов. Якубович был нашим разведчиком в стане заговорщиков на Сенатской. Оттого он ничего и не предпринимал стоящего, а его сочли за труса. Булатов не пошел на крепость, потому что выполнял приказ Милорадовича, а убил Булатова в камере наш человек, плац-майор Куропаткин по приказу Диктатора, ударив того несколько раз головой об стенку. Списали на самоубийство. Мол, совесть его замучила.
– Да, приходится сказать, что это ценные сведения. Они проливают истинный свет на природу декабрьского заговора. Прощайте, господин полковник. Бог вам судья.
– Увидимся на том свете, капитан. Вы были достойным соперником, жаль, что вы были не на нашей стороне. Но вас не пустят в Петербург. Вас убьют, это очевидно. Не может вам, Голевский, все время везти. Вы – баловень судьбы. Пули не берут, сабли тоже. Сколько я делал попыток устранить вас, и все тщетно, все безуспешно. Вы словно заговоренный, капитан… Но, берегитесь, Голевский, удача скоро отвернется от вас… Волк всегда попадает в охотничью яму. И вы тоже капитан попадете-е-е…
Это были последние слова полковника. Глаза его закрылись, он дернулся, последний вздох – и заговорщик испустил дух.
– Кого берегись?.. Кого?! Говори!.. – Голевский тряс безжизненное тело полковника.
Гвардеец во что бы то ни стало хотел знать, кого же ему опасаться на пути в Петербург. Что за враги его ждут, где следующая засада и где очередная ловушка. Но увы, полковник был уже мертв и поэтому ничего не мог сказать Голевскому. Прощайте, месье Максимилиан! Вы тоже были достойным соперником.
Прибежал запыхавшийся Шепелев с саблей в руке. Без полушубка, шапки, сюртук порван, царапина на лице.
– Ну и сеча, как на войне! Еле отбился. Уф… Ну, что поведал этот мерзавец? Что-нибудь ценное успел сказать?
– К сожалению, ничего не успел сказать. Испустил дух прямо у меня на руках, – соврал капитан.
– Жаль, что не поведал. Многое могли бы узнать.
– Поскакали быстрей, месье Шепелев. Время не терпит.
– Да, действительно не терпит. Если будем медлить, нас всех перерубают на кусочки, и, поди, сложат как мозаику. Садитесь в кибитку!
– Сей же час, ротмистр!
Фрол отозвал Голевского. Подъесаул подытожил потери отряда.
– Несколько раненых, шестеро убитых, среди них один агент, Аристарх в том числе.
– Аристарх?! Быть не может!
– И Григорий.
– Я знаю про Григория. Он умер у меня на глазах. Герой заслонил меня от вражеской пули. Коли не он, я бы был уже убит… Жаль казаков! Храбрые были воины. Вот выполню поручение, непременно замолвлю слово об этих казаках, пусть их близким двойною пенсию определят. А что за наших противников? У них какие потери?
– У них восемь убитых и семеро раненых. Трое или четверо ускакали.
– Пиррова победа, – сказал Голевский.
