Ральф Питерс - Красная Армия
Его чувство беспомощности усиливалось воспоминаниями о переправе под Зальцгиддером накануне вечером. Регулировщики указали им двигаться по нескольким понтонным мостам с уставными интервалами. Единственными признаками войны были несколько оставшихся после дневных боев остовов сгоревшей техники. Несмотря на это, спешное форсирование водной преграды он воспринимал как учения, на которых присутствовал очень высокопоставленный наблюдатель, и ничего более. А потом, без всякого предупреждения, канал взорвался огнем, фонтаны воды вперемешку с обломками моста и танков взмыли в небо. Никто так точно и не понял, что случилось, но Безарин потерял целый танковый взвод, и по чистой случайности, погибли начальник штаба и начальник оперативного отдела батальона. С учетом того, что он уже вынужден был отправить двух офицеров в другие подразделения, чтобы компенсировать их потери в офицерском составе, это был очень ощутимый удар, обременивший его необходимостью срочно компенсировать возникший кадровый дефицит. С другой стороны, с удивлением подумал он, он был рад, что погибшие не были ему близки.
Батальон был быстро направлен к другой переправе. Но инцидент Безарин счел предупреждением и, одновременно, личным вызовом. Затем, в сгущающейся темноте и нарастающей неразберихе, батальон отвели на юг, поскольку атака впереди снова захлебнулась. Фатальная переправа оказалась напрасной. Теперь он и его танки ждали на низинной дороге в темном немецком лесу. Безарин не ожидал слишком многого от подполковника Тарашвили, командира их полка. Но было просто возмутительным, что он не сообщил им ни слова о ситуации.
Небольшая фигура вскочила на крышу танка Безарина, чуть не поскользнувшись на установленных коробках динамической защиты. Движение застало облаченного в танковый шлем и погруженного в свои мысли Безарина врасплох. Но он быстро ощутил знакомого человека. Он сдвинул шлем назад, чтобы иметь возможность что-то слышать.
Это был старший лейтенант Рощин, самый молодой и наименее опытный командир пятой роты второго батальона, которым командовал Безарин. На марше Безарин держал роту Рощина поблизости от себя, опекая его. Но что-то неистребимо мальчишеское в этом лейтенанте постоянно выводило Безарина из себя. Он обнаружил, что срывается на нем из-за небольших оплошностей и недоразумений, и этот недостаток самоконтроля злил еще больше. Однако Рощин реагировал с подобострастием и пытался бормотать извинения. Парень походил на собачонку, привыкшую к жестокому обращению со стороны хозяина.
Даже сейчас, Безарину захотелось рявкнуть на лейтенанта, приказать ему вернуться в свою роту. Но он перехватил слова прежде, чем те слетели с языка. Он отчетливо понимал, что Рощин занервничает, испугается, станет неуверенным в себе. Эти универсальные человеческие эмоции, как сказала бы Аня.
— Товарищ командир, — сказал Рощин. — Есть какие-нибудь сообщения?
Этот простой вопрос показался Безарину непростительно бессмысленным, но он постарался быть снисходительным к мальчишке.
— Никаких. Что в вашей роте?
— Спасибо, товарищ командир, все нормально. Большинство солдат спят. Но один танкист всегда на вахте, как и требуют правила. — Он подался ближе к Безарину и тот смог ощутить его контрастирующее с ночным воздухом несвежее дыхание.
— Марш был изнурительным, все уже устали к моменту остановки. — Безарин понимал, что парень пошел в темноту искать поддержки, но не мог найти нужных слов, чтобы его успокоить. — А я не мог спать, — продолжил Рощин. — Я действительно хочу сделать все правильно. Я повторял в голове все наставления.
Несколько острых фраз пронеслось в голове у Безарина. Рощин был выпускником Казанского танкового училища, славившегося крайне низким уровнем подготовки. Он вспомнил внешность лейтенанта. Маленький, как и большинство танкистов. Редкая белесая челка на лбу, маленький правильный нос, напоминавший ему некоторых женщин польского происхождения. В нем не ощущалось ни четкости, ни уверенности, и Безарин беспокоился, сможет ли лейтенант вести бой.
— Война, должно быть, идет успешно, — сказал лейтенант с вопросительной интонацией.
Рощин как будто специально учился задавать вопросы, на которые не могло быть разумного ответа, словно требуя каждым своим словом, чтобы Безарин назвал его дураком.
— Конечно, все идет хорошо, — ответил Безарин, ощущая, как неестественно звучат его слова, словно он был плохим актером в плохом фильме.
— Хотелось бы закурить. Хоть одну затяжку. — Сказал Рощин.
— После рассвета.
— Как вы думаете, товарищ командир, скоро мы сможем отправить письма?
Анна. Ненаписанные письма, несказанные слова. Невозможно выбросить все это из памяти.
— Уверен, что скоро, — сказал Безарин.
— Я написан уже четыре, — сказал Рощин. — Наташа любит получать письма. Я указал все на конвертах, так что она будет знать, в каком порядке их читать, даже если они дойдут не одновременно.
Безарину хотелось поинтересоваться, когда лейтенант находил время писать письма. Но он сохранял решимость вести себя корректно. Он вдруг подумал, что возможно, этому юнцу осталось жить несколько часов. И у него молодая жена, которая столько о нем думает…. Безарин вспомнил, как Рощин гордился глупым выражением лица на свадебной фотографии, сделанной подвыпившим штатным фотографом помпезного дворца бракосочетаний, где заключение браков планировалось и расписывалось, словно детали военных операций. Безарин жестко и неестественно улыбнулся, вспомнив, как настойчиво лейтенант стремился показать эту фотографию своему новому командиру.
— Я думаю… вам ее не хватает, — сказал Безарин, подбирая каждое слово.
— Как же я могу не скучать по ней? — Ответил Рощин. — Она замечательная девушка. Самая лучшая. — Голос лейтенанта обрел новую жизнь.
— Но… как ей армейская жизнь?
— Ну, я думаю, она привыкнет к ней, — весело сказал Рощин. — Вы же знаете, на это нужно время. Вы сами должны жениться, товарищ командир. Это просто замечательно.
Выслушивать советы от этого наивного, по-детски неуклюжего лейтенанта показалось Безарину выше его сил. Но он все же сдержался.
— Вам нужно пойти и немного выспаться, — сказал Безарин мальчишке. — Я хочу, чтобы вы отдохнули. Сегодня мы пойдем в бой.
— Вы действительно так думаете?
Если не сгорим в этих чертовых лесах, выстроившись отличной мишенью на этой проклятой дороге, подумал Безарин.
— Уверен. И хочу, чтобы вы оказались на высоте.
— Я не подведу вас, товарищ командир. Я бы не хотел, чтобы Наташе было за меня стыдно.
Да заткнешься ты или нет, подумал Безарин. Убирайся отсюда, сукин сын.
— Все будет хорошо, — сказал Безарин. — Теперь возвращайтесь в свою роту.
Первая утренняя заря осветила двоих офицеров. Туман затянул деревья ошметками грязных бинтов.
— Идите, — сказал Безарин, с вымученной вежливостью. — Я разбужу вас, когда придет время.
Лейтенант отдал честь. Он сделал это с таким рвением, что Безарину показалось, что мальчишка видел в нем старого седого генерала или собственного отца. Ну, не так уж я и стар, подумал Безарин. Не настолько. Тридцать один — это не тот возраст, чтобы быть отцом старшего лейтенанта.
На мгновение страшное бремя ответственности за жизнь своих подчиненных пронеслось перед Безариным. Потом образы отпустили его и мысли вернулись в более привычное русло. Но утро показалось непереносимо тягостным. Разболелась голова. Он натянул танковый шлем. Говорят, что если он слишком тесный, можно облысеть, если война окажется слишком долгой. Как Аня воспримет его лысину? И что она вообще думает о нем? Неужели она вообще еще помнит его? Он вспомнил, как ей нравилось касаться его волос. Одним четким, неизменным движением. Нет, к лысине ей точно не захочется прикасаться. Мой капитан, называла его она. Мой свирепый воин. Но теперь он майор, а она в прошлом.
Анна любила березы, когда их мелкие листья приобретали цвет старой меди. Один за другим, листья обрывал и уносил набиравший силу северный ветер. А потом резкий порыв обрывал их сотнями, оголяя тонкие серебристо-белые ветви. Он вспомнил, как прикасался к ее ягодицам, укрытым платьем. И если я увижу ее снова. Если я когда-нибудь увижу ее снова…
Безарин улыбнулся с самоиронией. Давай, напиши ей, как ты, командир танкового батальона, ожидая команды идти в бой в переломный момент сражения, думал о том, как укладывал ее на задницу на какой-то съемной квартире.
Но испытанная попытка напустить на себя цинизм сейчас не сработала в полную силу. Он пытался вернуться к мыслям о своем долге. Но знал, что она останется в его сознании, просто временно уйдет из мыслей. Единственный раз в жизни он действительно испугался. Он побоялся спросить у тоненькой, смешливой девушки с волосами цвета льющегося коньяка, выйдет ли она за него замуж. Потому что он знал, как легко и обезоруживающе она смеялась. Он понимал, что ему даже нравилось ощущать беспомощность перед ней. И ему было легче расстаться с жизнью, чем быть осмеянным в такой момент. В слабом утреннем свете он посмотрел на широкие корпуса застывших у дороги танков, и ему показалось абсурдным, что он спокойно распоряжался этими смертоносными машинами, но не решился задать девушке вопрос, потому что ее ответ мог его ранить.
