Александр Прозоров - Ганнибал великий
Так прошло еще часа два, за которые пять римских триер оторвались от своих и вплотную приблизились к двум квинкеремам финикийцев, по-прежнему шедших чуть позади флагмана. К вечеру над морем развиднелось, но ветер не стихал, сдувая с гребней волн белые барашки. Со своей позиции на корме Федор видел, как засуетились морпехи на борту квинкерем. А вскоре в наседавших римлян полетели и первые каменные ядра.
— Началось, — выдохнул Федор, нервно обернувшись и вглядываясь в море прямо по курсу, в надежде увидеть там родной африканский берег. Но его не было. Безбрежное море колыхалось от края до края, упираясь только в пустынный горизонт.
Догнав противника, римляне сразу бросились в атаку, словно стремились выместить на нем всю ярость, накопившуюся почти за день погони. Но артиллеристы Карфагена моментально умерили их пыл. Две триеры, попав под заградительный обстрел мощных баллист, быстро потеряли мачты и, вместе с ними, ход. Использовать весла на такой волне было опасно, и они остановились, как беспомощные щепки посреди открытого моря. Из трех оставшихся две попытались выиграть артиллерийскую дуэль, но тягаться с карфагенянами было трудно. На борту квинкеремы баллист было гораздо больше, хотя и не все сейчас можно было использовать по противнику. Капитаны охранения, продолжая уходить в сторону Африки, заставляли свои суда маневрировать, и огонь велся с обоих бортов попеременно. Вскоре карфагеняне подожгли горшками с зажигательной смесью третью триеру.
Вглядевшись в силуэты римских триер, Федор понял, почему римляне, несмотря на преимущество в скорости, так долго не могли их настичь. На триерах были построены башни и носовые «вороны».[22] Доработка стандартной конструкции, идея римских военных инженеров. Незаменимые в ближнем бою башни, — оттуда можно было вести стрельбу из луков или «Скорпионов» по палубе противника, — они сильно тормозили движение. А, кроме того, на пару с массивными абордажными мостиками, приведенным до боя в вертикальное положение, добавляли судну парусности. Всю уязвимость такой конструкции при сильном ветре Федор увидел буквально через пять минут своими глазами.
Одна из триер, догнав финикийский корабль, попыталась нанести таранный удар. Но капитан не рассчитал маневр, и, резко сменив курс, поймал боком налетевший шквал. Таран не состоялся. Римский корабль сначала резко накренился, — с палубы в воду полетели матросы и пехотинцы, — а затем, задержавшись на мгновение, словно пытался побороть стихию, и вовсе лег на борт, почти исчезнув среди волн. «Ворон» с треском отломился, рассыпавшись на части.
Но радоваться было рано. К месту сражения подоспели еще несколько триер растянувшейся на несколько километров римской эскадры. Теперь и они применили обстрел зажигательным горшками. Сначала на одной, а затем и на другой, квинкереме начался пожар. Но отважные моряки и артиллеристы продолжали сражаться. А вскоре наступил и черед морской пехоты. Левый, по отношению к Федору, финикийский корабль получил пробоину от таранного удара триеры. А правый был уже накрепко привязан абордажными крюками и сброшенным на его палубу «вороном», по которому карабкались вверх римские легионеры. Их сбрасывали оттуда в море морпехи Карфагена, сгрудившиеся у борта, но, сути это не меняло. Часом раньше или часом позже, но исход был ясен уже сейчас. Обе квинкеремы, окруженные со всех сторон врагом, были обречены.
Однако их команды ценой своих жизней смогли задержать погоню, дав время «Агригенту» вновь отдалиться от римлян на приличное расстояние. Огонь, полыхавший уже на борту обеих судов, был виден отчетливо и становился вся ярче по мере того, как темнел воздух над морем. Наступала новый вечер на просторах Средиземного моря, как продолжал его по-прежнему называть для себя Федор Чайка.
Слушая звон оружия и редкие крики, что изредка доносил до его чуткого слуха ветер, Федор поглядывал то на капитана, то на Магона хладнокровно взиравшего на битву и гибель своих людей.
— Мы не будем им помогать? — не удержался Федор от вопроса, хотя отлично знал ответ на него.
— Мы не можем останавливаться, — спокойно заметил на это брат Ганнибала, и добавил с еле скрываемым раздражением, — слишком дорогой ценой нам достался выигрыш во времени и мы должны его использовать.
— Они настоящие солдаты, — с восхищением добавил Бибракт, глядя на гибель своих товарищей по оружию, — я хотел бы умереть такой славной смертью, чтобы Баал-Хаммон принял мою душу.
Федор промолчал. Душой он тоже был там, среди воюющих моряков.
С наступлением темноты римляне окончательно потеряли их из вида, но полной уверенности, что на утро они вновь не увидят у себя за кормой триеры противника, не было. Очень уж упорный капитан вел их. Однако, и до утра еще надо было дожить. Следующей ночью сильный ветер превратился в настоящий шторм. Стихия не только раскачивала длинный военный корабль из стороны в сторону на мощных волнах, но и испытывала его на прочность, пытаясь переломить изделие финикийских корабелов поперек корпуса. Треск по всему корпусу квинкеремы стоял такой, что Федор постоянно ждал, — вот эта волна будет последней.
Паруса убрали, мачты закрепили на палубе. Помолились, принеся жертву духу моря Ашерату. И теперь корабль носило по волнам как щепку в открытом море. Федор очень надеялся, что бог примет дары, иначе их могло на утро прибить обратно к берегам Италии. Такого исхода плавания он не хотел увидеть и в страшном сне. Хотя какой тут сон. Пробираясь к себе в кубрик, Федор видел как льется с верхней палубы по лестнице вода, а гребцы постоянно проверяют надежно ли держат кожаные пластыри, которыми были задраены весельные порты. Но, обошлось.
На утро шторм внезапно стих. Так резко, что Федор решил что оглох, когда открыл глаза после недолго забытья. А выйдя на палубу, обнаружил, что на море дует лишь еле ощутимый ветерок, вызывавший легкую рябь. Можно сказать, вообще не дует. Израсходовав за ночь весь свой гнев, море успокоилось, улеглось.
Оглядевшись вокруг, капитан «Агригента» решил, по каким-то только ему заметным признакам, что они уже недалеко от Карфагена.
— Еще день пути, может чуть больше, и мы будем на месте, — заявил он после осмотра повреждений на корабле, среди которых самым значительным была потеря второй мачты, которую сорвало с креплений.
— Хорошо, что нас не унесло обратно, — выдохнул Федор, расслабляясь.
Ни одной римской триеры поблизости не было видно. «Зря за нами погнались, — подумал Чайка, — в такой шторм, наверняка, все погибли из-за своих надстроек. Хотя, если бы все остальные погнались, глядишь, Рим бы остался без флота. Как уже не раз бывало по воле богов».[23]
Появившийся на палубе Магон, оглядев горизонт, тоже остался доволен.
— Боги приняли жертвы, — заявил он, — надо быстрее двигаться дальше.
Раздался свисток и в бортах открылись весельные порты. Сквозь них в воду протянулись длинные черные весла. Целых пять рядов весел разной длинны. И по следующему свистку, означавшему команду, все они разом погрузились в воду, сделав гребок. Массивный корпус чуть сдвинулся вперед. Затем, еще и еще. И сильно потрепанная, но не лишенная хода квинкерема, устремилась в Карфаген.
Капитан почти не ошибся. На второй день, ближе к вечеру Федор, дремавший на корме под мерный плеск весел и ловя кожей легкий ветерок, приятно обдувающий тело, — все это время над морем стояла отличная солнечная погода, — услышал крик впередсмотрящего матроса, и, обернувшись, увидел берег. Песчано-желтый полуостров, на котором раскинулся невероятных размеров город. Перед ним высился еще один скалистый островок, тонувший в мареве от палящего солнца. А вдоль берега и вокруг этого острова море невероятно красивого, изумрудного цвета, просто кишело кораблями финикийцев. Сотни квинкерем, триер и более мелких судов охраняли цитадель Карфагена от любого вторжения.
— Ну, вот и доплыли, — сказал себе Федор, — Осталось решить небольшую проблему в сенате.
Глава седьмая
Корабль-монстр
После осмотра останков сгоревшего флота и проверки боеспособных кораблей, вновь назначенный адмирал скифов выяснил, что в его распоряжении осталось всего шесть триер из шестнадцати и пять квинкерем, бороздивших в ту ночь волны залива.
— Ну, что же, не все так плохо, — рассудил Леха Ларин, отправляясь в обратный путь вдоль берега, — еще есть чем воевать.
Для острастки он немедленно велел трем квинкеремам подойти поближе к дамбе, за которой прятались греческие корабли и обстрелять их. Он был уверен, что греки не станут ввязываться в бой, рискуя кораблями, но попугать их стоило. А то слишком осмелели.
Выполняя приказ, квинкеремы скифов несколько раз продефилировали вдоль самой дамбы, отправив грекам несколько «зажигательных гостинцев» и массу каменных. Сильно повредить пришвартованные в глубине гавани большие корабли не удалось, но зато скифы сожгли и пустили на дно пару бирем, попавших в зону обстрела. Эта операция не очень ослабила греков, но придала уверенности в своих силах скифам, в которой они нуждались после ночного погрома, потеряв почти половину своего флота. И теперь силы были почти что равны. Как доложили Ларину разведчики, до начала штурма Тиру защищало четыре квинкеремы, шесть триер, и десяток бирем. Вполне приличный флот, лишившийся за дни блокады лишь нескольких кораблей.
