Дмитрий Дюков - «Рядом с троном – рядом со смертью»
– Весть? – неожиданно растерялся Борис Фёдорович. – Ну коли так… Да и монаси троицкие за тебя горой, будто ведомо им что. А что до оскудения твово, то ты меньше на забавы чудные серебра спускай, да сброд всякий не привечай, а то уж и беглых холопов на твоём уделе обласкивают.
В запале царедворец проговорился о своих соглядатаях в моём окружении, похоже, отпираться от укрывательства особого смысла не имело.
– Полезен в хозяйстве да искусен в ремесле тот беглый, – попытался я объяснить своё поведение.
– Вот иногда чудится – хитёр ты, как змея древняя, – медленно проговорил Годунов. – А по-иному глянешь – прост как отрок совсем малых лет. Кто ж сведённого холопа прямо о прежнем хозяине спрашивает? Да чужие вотчины безыскусно просит, когда волоститель их живой да не в опале? Просьбишку твою великий государь близко к сердцу воспринял, без пожалований не останешься.
На этом беседа закончилась, и нам велели собираться для переезда в хоромы Бориса Фёдоровича. Видимо, сведениями о моей прозорливости он не хотел делиться ни с кем.
На новом московском месте жительства мы пользовались практически полной свободой. Ждан, узнав, что его спекуляция с золотыми удалась, пребывал в эйфории, не помешавшей, однако, вырученное серебро припрятать по знакомым людям, известным ему одному. Я попросил сводить меня на Пушечный и Печатный двор, разрешение Годунова получили практически сразу. Главное русское пушечное производство меня поразило, при довольно примитивной технике литья мастера умудрялись добиваться весьма хороших результатов. Пищальные литейщики являлись металлургами, инженерами и дефектологами-испытателями в одном лице. Самой плавки мне увидеть не довелось, разглядел я лишь подготовку земляных литейных форм да разбивку бракованных орудий. Годной к службе признавалась одна пушка из четырёх. Качество её выявлялось без дефектоскопов и прочих диагностических приборов, одним лишь чутьём опытного мастера да пробной стрельбой. Как ни странно, ошибок происходило совсем немного.
Печатный двор техническими новшествами тоже не блистал. Водяная мельница приводила в движение странного вида толкушки, измельчающие льняное тряпьё, далее стояли чаны для замачивания и варки полученного полуфабриката. Вычерпывали отваренную массу вручную, работа требовала от ремесленника изрядной точности. Для уплотнения полученной бумаги применялся винтовой дубовый пресс, разглаживали её опять же руками подобием больших скалок. Видимо, особым умением русские мастера не отличались, поскольку конечный продукт явно уступал купленной мной на торгу французской бумаге. Даже на первый взгляд казалось очевидным, что большинство операций можно механизировать самым примитивным образом. Однако лезть со своим уставом в чужой монастырь я не решился, задумав опробовать предполагаемые к введению новшества в Угличе.
Выходившие в московские посады угличские дворяне принесли с собой кучу слухов, порой самого фантастического свойства. Наиболее важная новость – калга крымского улуса ФатихГирей был разбит [118]. Второй битвы при Молодях не случилось, но поражение степняков выглядело серьёзным, разгромленные крымцы отошли на юг мещерскими окраинами. Народная молва основную заслугу приписывала князьям Андрею Ивановичу Хворостину, прозвищем Старко, и Ивану Михайловичу Воротынскому, приходившимся братом и сыном творцам молодечской победы. Основные детали я надеялся услышать от Бакшеева, по его возвращении от войска.
Второй по серьёзности достоверный слух – в Псковских землях начался мор, на дорогах в Псков и Новгород устанавливались карантинные заставы. Судя по описаниям болезни, на северо-западе Руси вспыхнула эпидемия или холеры, или брюшного тифа. Мне захотелось как можно быстрее встретиться с боярином Годуновым, основу карантинных мероприятий я знал хорошо. Время для беседы со мной царский шурин нашёл в вечернее время. Мои предложения по борьбе с эпидемией, заключавшиеся в строгом двухнедельном карантине, тотальном кипячении воды, устройстве нужников вдалеке от водозаборов, а также мысли об оказании помощи больным с помощью обильного питья из прокипяченной воды с солью и золой, он выслушал с интересом, не высказывая особого скептицизма.
– На что воду-то варить? – добродушно осведомился Борис Фёдорович. – Чай, навару не прибавится.
– Мор происходит от мельчайших червячков, глазу не видных, кои в воде обретаются, а в неё попадают с нечистотами, – попытался объяснить я основы эпидемиологии. – Кипяток их убивает.
– Много ль тех червецов при море появляется? – встревожился боярин.
– Мириады.
– Спаси Господь. – Годунов выглядел изрядно потрясённым, он даже вспотел, собственно, в языке того времени мириады означало число совершенно неисчислимое.
В свою очередь ближайшего к царю человека интересовали шведские и польские дела. Король Швеции Юхан давно болел, и ожидалось, что наследует престол его сын, король Польши Сигизмунд. Это, по идее, приводило к объединению двух стран, давно враждовавших с Россией, под одним скипетром. Открытие боевых действий на западе, в придачу к ведущимся на северо-западе и юге, могло довести страну до военной катастрофы. Мне в истории оставленного мира о едином польско-шведском государстве слышать никогда не доводилось.
– Может, другого на престол свеи посадят, не Жигимонта, – выразил я своё мнение.
– Точно знаешь? Кого иногото? – оживился Борис Фёдорович.
– Не знаю, – мне пришлось признаться в неведении. – Но вот чудится мне, не усидеть выборному королю Республики на двух стульях одновременно.
– Если не сын за Иоанном свейским наследует, то либо брат – Арци Карла, иль племяш изгнанный – Густав Ерика сын. Тока изгой тот в Польских землях проживает, в полной власти он у братанича, – размышлял думный боярин. – Эх, зазывали мы сына сведённого с царства Ерика на Русь, да не поехал тот.
– Чего ж не приехал? – причину этой дипломатической неудачи мне явно стоило разузнать.
– Кто его разберёт, изуитского выученика, – пожал плечами Годунов. – Земли сулили, да жалованье, да помощь в обретении отцового наследия, ан не всхотел тот на Русь съезжать, остался в Данциге, пошлой торговлей промышлять. Баял посол, де королевич свейский ум совсем потерял, то ли от учения великого, то ли от нужды тяжкой.
– Чему же учится этот изгнанник? – поинтересовался я, ожидая услышать об очередных религиозных изысканиях.
– Чернокнижием овладеть тщится, альхимией колдовской, – Бориса Фёдоровича аж перекосило от отвращения к столь отвратительному занятию.
Увлечение гипотетического наследника трона химическими реакциями меня заинтриговало. Если этот Густав так сильно интересуется превращениями веществ, то мне есть чем его поманить. Вслух я этого не произнёс, откланялся и, сопровождаемый слугами, пошёл спать.
Глава 35
Получив от приказных жалованные грамоты на новые земли, мы уезжали в Углич. Ждан, прочитав, что именно нам отписали, вознегодовал. Понять его возмущение было несложно, практически все дары оказались воистину данайскими. Несколько прирезанных нам сёл в Тверском уезде отобрали у бывшего удельного князя Симеона Бекбулатовича, изъяв у того практически все вотчины, большинство которых отошло к государству. Пожалованные Кацкий стан да Юхотскую волость [119] изъяли у Мстиславских – знатнейшего рода Московского государства. Ценным подарком выглядел Моложский уезд с городами, но и в нём имелось двойное дно. Городки на Мологе были слободские, нёсшие натуральные повинности в форме поставок рыбы и икры исключительно в пользу царского двора. Эти подати никто не отменил, поэтому любые попытки получить оттуда прямой доход вызвали бы возмущение населения из-за увеличения налогов. Практически все сельскохозяйственные земли в моложских краях принадлежали московскому Симонову монастырю. В Бежецкой пятине мне передали в кормление Городецк да черносошные деревни, которых там практически не осталось. Большинство обрабатываемых земель уже давным-давно разделили между поместьями служилых дворян и вотчинами рода Годуновых. Единственное пожалование, в коем не виделось подвоха, – это село Боровичские Рядки с округой в Деревской пятине [120].
– Дарёному коню в зубы не смотрят, – остановил я льющийся из Тучкова поток жалоб.
По возвращении в Углич я со свитой отправился инспектировать новостройки. Карп Шибаев оказался великолепным розмыслом, или инженером, как именовали таких людей в будущем. Техническое решение, предложенное им для механизации кузнечного дела, выглядело великолепно. Поскольку река Корожечна имела в низовьях течение не быстрое и была достаточно широка, плотину на ней устраивать выходило очень долго и дорого. Ярославский гидротехник начал копать параллельный речке канал, из которого подливными колёсами вода направлялась по водоводным ларям мимо Введенского монастыря в озеро Царское. Окопав это озеро трехсаженными валами, он планировал получить искусственный водоём, возвышавшийся над Волгой и Корожечной. Уже в ограждении малого водохранилища Шибаев устраивал плотину с водобойным колесом.
