Анатолий Дроздов - Рыцари плащаницы
Иоаким затянул пояс, заткнул за него кинжал в ножнах и обернулся к ней. Алиенора напряглась. Но на лице его не было гнева.
— Моя жена — ведьма, — сказал он спокойно, — но и я, Алечка, кое-что могу. Брось в меня кубок!
Алиенора смотрела на него с недоумением.
— Да бросай же! — раздраженно выкрикнул Иоаким.
Алиенора, вздернутая этим криком и состоявшимся разговором, не помня себя, швырнула серебряную чашу. Не долетев до лица Иоакима, та будто наткнулась на невидимую стену и со звоном упала на каменный пол. Алиенора похолодела.
— Бросай вторую!
Алиенора подчинилась. Вторая чаша, как и первая, натолкнулась на невидимую преграду и упала рядом.
— Ты колдун?! — воскликнула Алиенора.
— Нет. Я хочу, чтоб меня не считали трусом, когда я говорю правду. В земле, откуда я родом, знают многое, в том числе будущее Леванта на восемь веков вперед, — сказал Иоаким, поднимая чаши и водружая их обратно на поднос. — Ошибки нет и быть не может. Война с сарацинами продлится долго, много крови прольется. Но эти земли никогда больше не подпадут под власть христиан.
Глаза Алиеноры повлажнели.
— Тебе нужно думать о себе, Алечка. Баронство кончилось. Есть у тебя куда уехать?
— Отец умер. В Триполи у него был лен — рыбный рынок. Сейчас он принадлежит младшему брату. У старшего брата есть земли в Аквитании, после смерти дяди он правит графством.
— Старший брат примет тебя?
— Будет недоволен. Но жить в замке позволит. Недолго. Постарается выдать замуж.
— Тоже выход, — согласился Иоаким. — Не сладкий, но лучше, чем просить милостыню.
— Этот Саладин, — сказала Алиенора после недолгого молчания. — С ним можно договориться? Скажем, принести омаж?..
— Он держит слово. Пообещает — исполнит. Но вряд ли согласится отдать баронство христианину. Потребует перейти в ислам.
— Это страшно?
— Есть люди, которые считают, что бог у христиан и сарацин один, только молятся ему по-разному, — ответил Иоаким. — Но суть не в молитвах. Обычаи разные. У сарацин жена строго подчинена мужу, не имеет голоса, кроме того, мусульманин может иметь четыре жены.
«Это как позволит первая!» — подумала Алиенора.
— Ты б согласился сменить веру? — спросила с любопытством.
Иоаким задумался, затем покачал головой.
— Не то, чтоб я слишком верующий… Не мое. Родился и вырос в одной вере, поздно менять. Против мусульман ничего не имею, люди как люди. Но другие. Это как чужая земля, куда приехал не по доброй воле: другой язык, другие обычаи, и ты себя чувствуешь чужим. Не привыкну.
Иоаким наклонился и нежно поцеловал ее в губы.
— Прощай, баронесса! Не гневайся на бедного рыцаря. Он тебя любит. И в обиду не даст.
Он подмигнул ей и вышел, стукнув дверью. Алиенора нырнула под одеяло и долго лежала, заложив руки под голову.
«Я не буду просить отца Лотаря читать над ним молитвы, — думала она. — Это не поможет. Иоаким — это не простодушный Рено. Но неужели Иоаким прав, и я потеряю баронство? Это хуже смерти! Я не хочу жить из милости у старшего брата! Я богаче его, богаче младшего, богаче обоих сразу. Я выстрадала это богатство! Я знаю в Азни каждое поле и рощу, знакома со всеми бальи… Я бывала в каждом селении дважды в год и везде целовали мне руки…»
Алиенора вздохнула, мысли ее закружились вокруг другого. «Как хорошо, если б Иоаким остался! Мне никогда не найти лучшего мужа. Он так не похож на местных рыцарей, грубых и чванливых! Я обидела его… Он может не придти вечером. Господь всемогущий!.. — подумала Алиенора в страхе. — Ведь может…»
Однако страх быстро прошел. «Он сказал, что любит меня, — вспомнила Алиенора. — Он придет. И будет вновь обнимать меня всю ночь. Как он страстен и неистов в любви! Как нежен… Господь всемогущий! Это такое счастье…»
Она б еще долго предавалась сладким грезам, но пришла Берта…
* * *Выйдя из покоев баронессы, Иоаким зашагал по коридору к лестнице, ведущей на стены замка. Но прошел немного. В дальнем конце возникла странная тень: человек в темных одеждах с капюшоном, скрывавшим лицо. Внезапно незнакомец размахнулся… Тяжелый нож, стремительно вращаясь, полетел в Иоакима — прямо в горло. И, наткнувшись на невидимую преграду, со звоном упал на каменный пол.
Тень метнулась к лестнице. Иоаким, выхватив кинжал, побежал следом. Одним духом взлетев по лестнице на стену, он недоуменно остановился. Стены были пустынны — только вдали, у башни, маячил стражник, который смотрел в долину и не видел чужестранца. Иоаким глянул вниз. Двор тоже был почти пуст; у конюшен двое слуг убирали навоз, стоя спиной к баронскому дворцу, один мел двор, и нигде не было видно человека в темных одеждах с капюшоном.
Постояв немного, Иоаким вложил кинжал в ножны и спустился обратно. Он недоумевал: в этом конце дворца лестница вела только на стену, покушавшемуся на него бежать было некуда. На всякий случай Иоаким внимательно осмотрел лестницу. Она была обычной: сложена из каменных блоков, без перил. В основании Иоаким разглядел сквозную нишу, верх ее вывели сводом. Видимо, каменщик таким способом облегчил сооружение, чтобы лестница не давила всей массой на перекрытие. В коридоре стоял полумрак, нишу разглядеть было сложно, в тоже время она была достаточно большой, чтобы спрятаться взрослому. Иоаким на всякий случай вновь извлек кинжал из ножен, но ниша оказалось пустой. Сомневаться не приходилось: убийца спрятался в нише, а после того, как Иоаким взбежал на стену, спокойно выбрался и ушел.
Иоаким вернулся в коридор. Брошенный убийцей нож лежал на полу, Иоаким поднял его и направился к Козме. Тот был не один: за столом рядом с лекарем сидел Ярукташ, хозяин и слуга мирно завтракали, запивая холодное мясо вином. Иоаким положил нож на стол и в двух словах поведал о покушении. Козма нахмурился. Евнух взял нож и стал рассматривать.
— Можно определить, чей? — спросил Козма.
— Обычный нож для метания, — пожал плечами Ярукташ. — Простые деревянные накладки из дерева на ручке. Костяные разбиваются при ударе. У хорошего воина таких ножей пара, принадлежать может кому угодно.
— А по отпечаткам пальцев не определишь, — сказал Козма по-русски.
Внезапно Ярукташ поднял нож к свету и стал внимательно рассматривать лезвие. Встал и подошел к жаровне, где еще тлели угли. Сунул лезвие в жар. Резкий, неприятный запах поплыл по комнате.
— Нож не задел тебя? — встревожено повернулся евнух к Иоакиму.
— Пролетел мимо.
— Ты говорил, что удар был нацелен в горло? — удивился Козма.
— Успел увернуться, — ответил Иоаким после короткой паузы. — Нож ударился в стену.
Козма понимающе кивнул — евнуху было незачем знать об особом даре друга.
— На ноже нет следов удара о камень, — Ярукташ подозрительно посмотрел на Иоакима.
Тот в ответ только плечами пожал. Ярукташ оставил нож в жаровне, подошел и стал пристально рассматривать грудь и руки Иоакима.
— Ты уверен, господин, что нож не оцарапал тебя? — спросил он настойчиво. — Может, снимешь одежду?
— Да что там? — вмешался Козма.
— Лезвие отравлено, чувствуете запах? — хмуро ответил евнух. — Я знаю этот яд. Даже царапины хватит для смерти.
Козма присвистнул. Под настойчивыми взглядами евнуха и Козмы Иоаким расстегнул халат и стащил через голову нижнюю рубаху. На груди и руках его не было свежих царапин. Евнух обошел Иоакима.
— Это что? — спросил, касаясь багровых полос на спине.
— Не от ножа, — ответил Иоаким, смутившись. «Алька ободрала, — подумал он сердито. — Забирает ее в любви не по-детски. Надо будет сказать, чтоб не давала воли ногтям…»
Козма, словно прочел мысли друга и ухмыльнулся. Евнух оставил Иоакима в покое.
— Неужели опять Рено? — задумчиво сказал Козма, когда Иоаким оделся. — Не утерпел…
— Кто-то очень хочет, чтоб думали на Рено! — возразил Ярукташ. — Если б нож задел Иоакима, баронесса этого рыцаря казнила бы. Да, у Рено есть причина злиться на твоего друга, но такой человек, как он, никогда бы не додумался смазать лезвие ядом. Так поступают сарацины. И то не все.
— Нож бросил сарацин? — удивился Иоаким.
— Мог и франк, — задумчиво произнес Ярукташ. — Которого научил этому сарацин. Или заплатил за убийство. Благосклонность баронессы к одному из гостей замка многим не нравится. Прошу тебя, господин! — повернулся он к Иоакиму. — Не ходи к ней в этой ночью. И в следующую… До тех пор, пока не уедем из Азни.
Лицо Иоакима стало багровым.
— Ты смеешь!..
— Замолчи! — крикнул Козма по-русски. — Набрался здесь… Евнух дело предлагает.
«Она назвала меня трусом! — сердито подумал Иоаким. — Если я не приду, она в том уверится. Понятно тебе?!»
«Совсем потерял голову из-за этой блондинки, — мысленно вздохнул Козма. — Жизнью готов рисковать».
