Василий Звягинцев - Ловите конский топот. Том 1. Исхода нет, есть только выходы...
Это, как я понимаю, относилось уже к постсоветским реалиям двухтысячных годов.
И хорошо – Замку лишняя нагрузка на мозговые ячейки. Не помню имени, но был в свое время советский писатель-фантаст, в рассказе которого герои вырвались из плена планетарного электронного супермозга, именно забив ему оперативную память неразрешимыми логически задачами, перемежаемыми ерундой вроде: «Последнее дело – запивать шашлык лимонадом».
В нужный момент Шульгин толкнул нас в сторону, и тут же мы оказались на омерзительно грязной и вонючей площадке перед «черным ходом» той самой коммуналки, где мы с Сашкой заседали еще «до исхода». Предполагалось, что она защищена от любого постороннего проникновения, ментального или физического. Туда не смог в критический момент послать тревожный сигнал даже сам Замок. Точнее, послать-то послал, а вот защиту его сигнал не пробил.
Здесь Сашка прямо на глазах отмяк, не просто успокоился, а перешел в совсем другое психологическое состояние. Будто фронтовик, внезапно получивший отпуск или длительную командировку в глубокий тыл после года, проведенного на самом переднем крае.
Огляделся с доброй улыбкой, предложил располагаться, чувствовать себя как дома, указал рукой на квадратный дубовый стол с пузатыми резными ножками, явно сохранившийся «от раньшего времени».
Стол был безусловно отличный, на каком-нибудь аукционе, даже и Сотби, за него наверняка дали бы хорошие деньги, соразмерные с ценой всей квартиры, но покрывала его жалкая, местами облезшая до тканевой основы клеенка в бледных цветочках. На ней стояло именно то, что я помнил по первому посещению и что походя воспроизвел Сашка. Применительно к другому составу компании.
Четыре толстых фаянсовых тарелки с надписью «Нарпит НКТ» [48], рядом с ними бывшие в употреблении алюминиевые ложки и вилки. В центре – две бутылки зеленого стекла с залитыми красным сургучом пробками, граненые стаканы, три банки кильки в томате (вскрытые), литровая банка баклажанной икры. На двух тарелках побольше – малосольные огурцы и небрежно, но от души нарезанное сало. Домашнее, как бы родственниками из деревни привезенное или на колхозном рынке купленное. Хлеб круглый, ржаной, в хрущевские времена стоивший 16 копеек, а до того – кто его знает. На газовой плите древнего образца белела кастрюля, которой раньше не было, и от нее явственно тянуло запахом свежесваренной картошки в мундирах.
– Ни хрена себе!.. – восхитился Берестин и добавил еще пару крепких выражений.
– Осталось только убедиться, что перед нами не муляжи из папье-маше, – щелкнул языком Левашов, направляясь к столу и протягивая руку к бутылке. – Ну да, именно «Особая Московская», Главспиртпром НКТ. Не траванемся?
– Ну, в пятидесятые годы люди это пили и ели. Мы с Андреем прошлый раз выжили. Если за время нашего отсутствия сюда кто-нибудь яда сыпанул – тогда не знаю. «Но аппаратура – при ем!» Шульгин достал из кармана и подкинул на ладони гомеостат.
– Тогда разливай, и продолжим. Становится интересно.
Я откупорил бутылку и разлил точно, грамм в грамм, как в станционном буфете.
– Надо же, – беря в руки стакан, сказал Алексей. – Сто лет за таким столом не сидел. Разве что в лейтенантах еще. Хорошая у тебя память, Саша.
– Дай бог, чтобы не только память, – в виде тоста произнес я, и все выпили, каждый со своими мыслями и своим настроением.
– А ничего. – Левашов внимательно прислушался к себе, как прошло и каково послевкусие. Зацепил полную ложку кильки. – Тоже ничего. Не хуже омаров… Жили же люди.
Почти сразу все растормозились, начали активно закусывать, будто все прочие заботы исчезли или отодвинулись в несущественную сейчас даль.
– Только, Саш, с памятью у тебя не совсем, – сообщил я, наливая по второй. Указал на стоявшую перед ним тарелку. – Я абсолютно убежден – прошлый раз было написано: «Общепит». То есть сдвинул ты лет на десять назад, а то и на двадцать.
– Свободно. Я последнее время где провел? В тридцатых. Вот и запало. Но это же несущественно?
– Не понимаю, для чего все, – спросил Левашов, – если мы имеем дело с нашими единственными союзниками? В лучшем случае – посеем недоверие… Не проще ли все решать напрямую? Чего ты сейчас тревогу объявил?
Олегово пристрастие к этически безупречным позициям и поступкам меня иногда развлекало, иногда раздражало.
– Союзниками… Кто бы спорил. А ты знаешь в российской истории союзников, которые в тот или иной момент ее не предавали? Грубо или мягко, из давно копившейся злобы или сиюминутного интереса. Я – не знаю. Очередной завет Козьмы Пруткова: «Возлюби своего ближнего, но не давайся ему в обман». А в башне мне показалось, что у меня в мозгах что-то зашевелилось. Или зонд для подслушки просовывают, или лишние мысли внедряют…
– Это у тебя очередная матрица зашевелилась, – усмехнулся Олег. – Устраивается поудобнее. А если без шуток, по «гамбургскому счету», в результате наших взаимодействий с Антоном мы всегда оказывались в выигрыше, не так? Что имели на «входе» и что имеем «на выходе»? До знакомства с ним мы были уважающие себя, но, в общем, вполне рядовые, если не никчемные «эстеты». Попавшие в затруднительное, если не безвыходное положение Здесь… – Он не стал уточнять, что мы имеем здесь.
– Правда, белке приходится бежать все быстрее и быстрее, чтобы колесо не переломало ноги, – меланхолично заметил Сашка. – Боюсь, скоро дыхания может не хватить…
– И тогда? – с сократовской интонацией поинтересовался Олег.
– А я знаю? Может, наши недоброжелатели сломают не ноги, а шеи, а то, наоборот, вздохнут с облегчением…
– Как Антон, сидя в бессрочной тюряге…
– Кстати, господа, – вмешался я, – сидел ли он там на самом деле – отдельный вопрос. Мы что, не знаем, как настоящую дезу оформить можно? А тут ерунда, картиночка и трогательный рассказ невинно пострадавшего сидельца…
– Хм, – со значением произнес Левашов. – Ты у нас, разумеется, знаток. Но безграничный скептицизм ведет к полному отрицанию всего. Таким образом, не имеет смысла и наша нынешняя ассамблея…
– Смысл она в любом случае имеет, – возразил до того молчавший и с интересом изучавший почти забытый коммунальный антураж Берестин. – Другое дело, что если не верить Антону совершенно, то предприятие лучше не затевать. Как идти в горы, подозревая, что напарник в любой момент может обрезать страховку…
– Я же не это имею в виду. Просто перед шагом, который может стать окончательным, нужно проиграть все варианты. И совсем не в Антоне дело. Фактор Замка, это, знаете ли… – Олег сделал значительное лицо.
– Это мы понимаем, я – в особенности, – согласился Шульгин. – Думаю, надо вот что сделать. Пусть Олег притащит сюда собственный компьютер, проверит его на наличие всяких вирусов или следов посторонних вмешательств, после чего просчитает те хронологические точки, что нам Антон подкинул. Ему виднее, какие программы использовать. Что-то подобное ты, Олег, делал, когда Андрея с Ириной обратно домой послать хотел, а попал в девяносто первый. А машинка у тебя была, в сравнении с современными, вроде ручного арифмометра. Тот, что ты в «нашей» Москве-пять прихватил, раз в тысячу, наверное, мощнее. Верно?
– Ну, это постановка не совсем корректная, но грубо – примерно так. Если на первые расчеты при конструировании СПВ у меня уходили недели и месяцы, то сейчас то же самое я сделал бы за час… – Научная добросовестность заставила его тут же уточнить: – Если бы знал, в какую сторону думать и что считать. Кстати, о каких именно точках идет речь?
– Сейчас объясню, на примере «Великолепной семерки» [49]: «Он говорит, что ты говорил, а я говорю, что ты врешь! А ты что скажешь?» Вот и Антон «говорил». И теперь надо бы посмотреть, врал он или нет. Факт доказанного вранья – повод поставить под сомнения и многое другое. Если все чисто – найти приемлемый для нас лично оптимум. О'кей? Увидим, что нас кидают, вспомним твоего друга Троцкого: «На всякую принципиальность нужно отвечать полной беспринципностью». Или, еще доходчивее он же формулировал в Гражданскую войну: «В транду друзей…»
– Машину притащить не проблема, прямо сейчас и сбегаем. Но сначала все-таки поподробнее, что и про какие точки он вам докладывал?
Для полноты и точности изложения приходится мне вернуться к недавним событиям.
…Антон пригласил нас с Сашкой в баню. В релаксации нуждались все, а лично он к тому же никак не мог избавиться от впечатлений, полученных в канализации. Несмотря на то что и душ он дважды принимал, и переоделся в чистое, все ему чудились специфические запахи, и казалось, что кожа зудит, и под бельем что-то шевелится, то ли микробы, то ли блохи и иные паразиты.
«Почесуха обыкновенная», – поставил диагноз Сашка.
