Физрук: на своей волне 4 (СИ) - Гуров Валерий Александрович

— Ты… ты уже поговорил с Леонидом Яковлевичем? — испуганно прошептала она. — И что он сказал?

— Нет, — ответил я и объяснил: — У него там кто-то внутри. Незапланированный визит. Секретарша сказала ждать, вот и ждём, когда нас позовут.

Марина несколько раз судорожно кивнула, и в этот момент я обратил внимание на её руки. Ладони были исполосованы мелкими красноватыми полукругами. Она так сильно сжимала кулаки, что ногти впились в кожу. Нервное напряжение у девчонки буквально било по всем фронтам.

Мда… ну и сколько можно саму себя загонять? Причём из-за таких мелочей, как идиотские решения директора, нервные клетки тратить точно не стоит.

Я решил, что разговор надо срочно переводить в другое русло. Девчонку нужно отвлечь, хотя бы на пару минут. Иначе её уже можно будет выжимать как лимон.

К тому же меня действительно интересовал один момент. Вчерашний вечер для её семьи выдался бурным, и неплохо было бы узнать, чем он таки закончился. Конечно, случись что-то серьёзное, и Марина бы мне позвонила моментально.

Но всё равно любопытно, как там её брат… парню сейчас непросто, мягко говоря.

— Как там Ванек? — спросил я.

— Нормально… — ответила Марина так, будто сомневалась в собственных словах. — Ваня, похоже, действительно к тебе прислушался после разговора. Он вчера, когда домой пришёл, сразу заперся в своей комнате… и, представляешь, сам выдернул кабель интернета.

Говорила девчонка так, будто оправдывалась за брата, но при этом в её голосе всё же звучала осторожная надежда.

Новости на самом деле были более чем хорошие. Значит, парень меня не просто выслушал, он услышал — а это, пожалуй, самое важное.

— Никаких нежелательных гостей вчера к нему не приходило? — уточнил я, наблюдая за реакцией Марины.

Девчонка медленно покачала головой.

— Слава богу, — тихо сказала она. — Никто к Ване не приходил… ни вчера, ни сегодня.

Марина снова сжала кулачки, впиваясь ногтями в ладони, но выпрямила плечи. Выглядело так, будто в ней боролось желание сказать что-то и одновременно промолчать.

— Говори, — мягко подтолкнул я её. — Не держи в себе.

Марина вдохнула, и на выдохе заговорила:

— Понимаешь, Володя… Ваня вчера был сам не свой. Целый вечер просидел в комнате, вообще оттуда не выходил. Обычно он постоянно то ко мне заглянет, то к маме… а вчера — ничего. Единственный раз только в туалет сходил, и то шёл так… будто чего-то боится. Головы даже не поднимал.

Она опустила глаза и добавила через секунду чуть дрогнувшим голосом:

— Я никогда его таким не видела.

Я лишь коротко кивнул, обдумывая услышанное. На самом деле всё было закономерно, ничего удивительного.

Парень начал выбираться из дыры, в которую себя загнал. И теперь его организм, психика, да весь его привычный мир начали скрипеть, как старый шкаф. Так всегда бывает. По крайней мере, я ещё не встречал исключений.

— Ясно… — сказал я. — В целом, Марин, абсолютно понятно, что с ним происходит.

Девчонка вскинула на меня взгляд, явно ожидая продолжения.

— Это… последствия, — продолжил я, подобрав нужное слово. — Отказ от того образа жизни, которым он последние месяцы жил, никогда не проходит легко. Я за свою жизнь почти не видел людей, которые выбирались из такого состояния без боли и ломки, вот этого ощущения пустоты внутри. Так что Ваня тут, увы, не исключение.

Марина прикусила губу.

— Ему очень плохо, Володя, — призналась она. — Настолько плохо, что… я его будто не узнаю. Он сидел в комнате… я захожу… а он просто смотрит в стену. Смотрит так, будто ничего вокруг не слышит… будто провалился куда-то. И мне реально… страшно.

Она сказала последнее слово уже шёпотом.

— Ему и должно быть плохо, — подтвердил я, не став смягчать. — Но вот что важно: боль — это признак того, что человек идёт вверх, а не вниз. Гнилость не болит, Марин. Болит то, что заживает.

Марина слушала, потирая руки — ладони горели от нервного напряжения. Она впитывала как губка мои слова.

А вообще, как бы людям ни хотелось верить в собственную уникальность, формулу судьбы или в «исключительные» обстоятельства, всё равно человеческие беды ходят по одним и тем же рельсам. Но благо выходы из всех бед давно придуманы. И миллионы людей прошли через эти выходы, вытащили себя или вытащили близких. Хотя вначале всегда кажется, что проблема неразрешима.

— Я… — тихо начала она, — я вчера вечером смотрела сайты, которые предлагают такие «услуги». Центры, программы, реабилитации… — девчонка замялась, будто стеснялась собственной самостоятельности. — И я нашла несколько вариантов, которые… ну… мне показались подходящими для Вани. Правда… это очень дорого стоит, Володя. Очень.

И дальше Марина, словно боясь услышать мои возражения, поспешила продолжить.

— Но ничего, — быстро проговорила она. — Я уже вчера подала заявку на кредит. Надеюсь, что его одобрят. Тогда я смогу оплатить, чтобы Ваню взяли в хороший центр. Пускай бы… пускай бы он наконец вернулся нормальным.

Видно было, что её переживания за брата не пустой звук.

Я медленно покачал головой.

— Марина, сделаем так. Ты мне сейчас пришлёшь все варианты, которые нашла. Все ссылки — всё, что тебе показалось разумным. Идёт?

— Хорошо, Володя…

— Но без моего ведома ты ни копейки никуда не платишь, — отрезал я. — И с кредитом тоже притормози. Не надо лезть в долговую яму, пока мы не разберёмся. Сегодня же я свяжусь со своими людьми. Есть несколько знакомых, которые в этих темах разбираются куда лучше глянцевых сайтов. Так что сначала узнаем — как, где и по какой программе ему действительно смогут помочь. И только затем будем решать, куда его определять.

Марина медленно кивнула.

— Хорошо, Володь…

Девчонка стояла передо мной — маленькая, упрямая, явно измотанная ночной бессонницей, но всё равно гордая. И в этот момент честно тянуло подойти и обнять её, хотя бы на секунду. Не из нежности, а просто из уважения.

Редко встречаешь людей, которые, получив руку помощи, не пытаются тут же вскарабкаться тебе на плечи и устроиться там со всеми удобствами. Марина же была из другого теста. Она не просила лишнего и наоборот делала всё, чтобы не быть обузой. И именно поэтому помогать ей хотелось вдвойне.

Когда-нибудь, возможно, я объясню ей, почему эта история меня так зацепила. Почему я не имею морального права пройти мимо таких подростков, как Ваня, и таких сестёр, которые за них бьются.

Но точно не сегодня.

В этот момент дверь в предбанник приоткрылась. В коридор высунулась секретарша и улыбнулась дежурной улыбкой.

— Владимир Петрович, Леонид Яковлевич вас ждёт, можете заходить.

Я повернулся к Марине.

— Всё, выдыхай, — сказал я. — Разберёмся.

Она кивнула, но в глазах девчонки всё ещё плескалось что-то между страхом и благодарностью.

— Спасибо тебе большое, Володя… — прошептала она.

Она хотела добавить что-то ещё — видно было, как слова уже подступили к губам, но я поднял указательный палец и легко коснулся им её губ.

— Тсс. Когда рядом я, тебе не нужно всё тащить на себе. Привыкай.

Она застыла, будто не знала, как реагировать — то ли смутиться, то ли улыбнуться. А я развернулся и пошёл к двери директора.

Снова вошёл в предбанник, только успел сделать пару шагов, как дверь кабинета директора распахнулась, и в тишину выплеснулся чужой раздражённый голос.

— Леонид, я полагаю, к вечеру предоставлю вам всю смету проекта, — протянул мужик неприятным, слегка скрипучим голосом. — И прошу ваше утверждение в кратчайшие сроки…

Следом из кабинета показался сам оратор — лет пятидесяти, с седыми висками и лицом, будто постоянно недовольным происходящим. Он шёл быстро и уверенно, пока почти не впечатался в меня на пороге.

Мужик резко дёрнулся, возмущение уже собиралось прорваться наружу. Видно было, что по жизни он любит повышать голос, особенно когда уверен, что перед ним кто-то мягкий, удобный и готовый отступить. Но здесь его взгляд сначала упёрся мне в грудь, потом поднялся выше — и вся спесь осела так же быстро, как пена на плохом пиве.