Новая прошивка императора (СИ) - Бутримовский Николай
Я приказал остановить и криминальный журналист, на глазах ставший обозревателем высших политических сфер империи, откланялся и быстро, почти бегом направился куда-то по московским улицам.
— Ваше величество, — обратился ко мне генерал Ширинкин, когда мы возобновили движение. — Манифест неизбежно вызовет брожение в обществе, и это странное нападение прямо перед его обнародованием. Мне кажется, что некто заранее предполагал о ваших планах.
— Вывод сей напрашивается, но кто мог такое организовать и при этом быть достаточно осведомлённым в вопросах, которыми я ни с кем не делился? — ответил я.
Мне-то истинные виновники были известны, как была известна и взаимосвязь покушения с моими планами, но не раскрывать же все эти моменты местному охранителю? Вот и пришлось пускаться в туманные рассуждения:
— Мне кажется маловероятным, что нападение совершили внутренние враги. Подозреваю, что здесь дело рук кого-то извне… Но кого? Ответ на этот вопрос мне неизвестен. Надеюсь, что следствие покажет!
— Ваше величество, в любом случае система охраны требует изменений!
— Это верно, всё, что мы недавно обсуждали, следует как можно скорее реализовывать.
— Новые роты для стрелкового полка формируются, также полагаю, что теперь будет разумным при поездках организовывать дальние конные пикеты, для обнаружения и предупреждения возможных засад.
— Звучит разумно…
Постепенно беседа утихла, и я, вооружившись засапожной фляжкой, просто рассматривал сквозь густой конвой московские улицы. Однако через несколько глотков фляга предательски опустела! И как раз в это время на одном из близлежащих домов я увидел вывеску «Конъякъ Шустова».
— А ну-ка братцы, остановите!
[1] Князь Пётр Дмитриевич Святополк-Мирский (1857–1914) с 1895 губернатор в Пензе, в реальной истории в 1900 году был назначен командиром Отдельного корпуса жандармов, затем был губернатором Виленской, Ковненской и Гродненской губерний, а после, по протекции Марии Фёдоровны, стал министром внутренних дел. Отличался либеральными взглядами, в том числе предлагал Николаю II ввести в Государственный совет выборных представителей от общественных организаций, что вызвало конфликт с Победоносцевым, неудовольствие царя и отставку.
[2] За базу использованы материалы Октябрьского манифеста 17 октября 1905 года, но есть и кое-что отличающееся.
[3] По воспоминаниям Витте, в 1905 году Ник Ник уговаривал Николая II подписать Октябрьский манифест. А когда император начал склоняться к введению жёсткой диктатуры, то Ник Ник устроил экзальтированную истерику, чем и склонил чашу весов в пользу либеральных уступок.
Эпилог
В телевизоре партнёр Лёня Голубков ездил по ушам своему брату-алкашу с лицом Сергея Юльевича Витте, требуя срочно выкупить все паи Русско-Китайского банка у Моргана и Ротшильда:
— Да не халявщик я, вскоре революционеры царя убьют и снова начнётся строительство КВЖД! Да и в Порт-Артур десант латышских стрелков пошлём! Вот тогда акции вверх и попрут! С золота есть будем! Жене сапоги германские справлю!..
— А-а-а, проклятье… — открыв глаза и увидев ночную ещё темноту, выругался и сел на постели.
Накатили тоска и одиночество, захотелось увидеть и не только увидеть, Зою. Отбросив одеяло и посмотрев, насколько сильно хочу её увидеть, покачал головой и направился к столу, где стоял графин с водой. После вечерней порции Шустовского, в довершение к кошмару и иным желаниям, хотелось пить.
«Плевать на этих Распутиных, пора заканчивать операцию и вытаскивать её. Устрою на работу в новый департамент статистики!..»
С утра в приёмной толпились министры, парочка великих князей и прочие дружбаны с сановниками. Всем нужны были разъяснения, указания, и как я подозревал в глубине души некоторым ещё и отменить вчерашний манифест хотелось.
Отказав назойливому Победоносцеву, первым я принял вызванного заранее Джунковского, осиротевшего адьютанта «дяди Сергея». И не особо рассусоливая, предложил ему перейти ко мне в СЕИВ Имперскую администрацию начальником департамента статистики — под личиной этого учреждения я хотел держать ещё одну спецслужбу. Небольшую, но максимально приближённую к моей монаршей особе.
Джунковский немного, скорее для вида, помялся, но в итоге согласился. Ещё бы ему не согласиться — не каждый день тридцатилетнему штабс-капитану выпадает такой шанс!
— Поздравляю с подполковником, Владимир Фёдорович!
— Рад стараться, ваше императорское величество!
— Извольте получить инструктаж, господин начальник департамента статистики СЕИВ ИА…
После краткой, не более сорока минут, беседы Джунковский был отправлен выполнять мои поручения, и я был готов встречать следующих гостей. Взъерошенный и нервный Танеев заглянул ко мне сразу после того, как ушёл мой новый глава личной спецслужбы.
— Государь! Там изрядно посетителей собралось, и все в немалых чинах!
— Ну у нас обоих тоже чины немалые, господин тайный советник, — хохотнул я, стоя у окна и наблюдая за разводом очередного усиленного караула, набранного не только из гвардии, но и из простых солдат московских частей.
Ещё поздним вечером я обошёл прибывающие для моей охраны подразделения и запросто поговорил с солдатами, рассказав им об отмене выкупных платежей и удобную версию о причинах нападения.
— Не дают нам, братцы, жизнь в России наладить! Когда дед мой понял, что выкупные платежи суть зло, и собрался их отменить, то его убили. И когда я решился закончить начатое государем-освободителем, то и меня хотели. Но господь отвёл…
Услышав от царя такие новости, бывшие крестьяне взволнованно загудели:
— Не бойся, государь… Мы теперь здесь, с нами надёжно…
— А я и не боюсь, ребятушки, верю в вас!
— Государь, телеграмма от её величества Марии Фёдоровны! — кашлянул Танеев, отвлекая меня от размышлений. — А в приёмной наследник Михаил Александрович, великие князя Николай Николаевич, Алексей Михайлович, Николай Михайлович, Сергей Михайлович, Борис и Андрей Владимировичи. И кроме этого Победоносцев, Витте и остальные министры вашего правительства.
— Ожидаемо Александр Сергеевич. Я приму родственников в овальном зале.
Через пять минут оставшиеся в Москве Романовы возбуждённо ввалились в мой кабинет, по периметру которого замер заранее расставленный караул. Возможно, я дул на холодную воду, но не было у меня никакого желания получить табакеркой в висок.
— Никки! Никки!
Романовы выглядели сильно по-разному, Ник Ник откровенно растерялся, Михайловичи явно были навеселе, а оставшиеся сиротами Борис и Андрей находились в смятении и горе. Хотя и от них также попахивало коньяком.
— Никки, ты что наделал? — возмущённо начал Ник Ник, топорща усы.
— Спокойно, дядя. Ты же человек военный, зачем тебе лезть в гражданские и хозяйственные вопросы. Уверяю тебя, я поступил единственно правильно.
— Но как же помещики? Дворяне? Тысячи офицеров остались без средств.
— Они имеют жалование, и далеко не у всех есть поместья. Да и с другой стороны — там же постоянные недоимки, много ли они получают…
— Никки, виват! Одобряю и поддерживаю, — встрял в разговор Николай Михайлович.
— Вот, я не один так думаю. Закончим на этом! У нас ведь опять горе в семье. Эти террористы совсем распоясались…
— А как же Государственный совет? Ты вводишь в него выборных представителей? А объявленные свободы? Это же попрание самодержавия! — не унимался Ник Ник.
— Нисколько, даже если так называемые оппозиционные силы войдут в госсовет, я знаю, что мои верные сторонники, партия императора всегда будет в большинстве. Так ведь? Или у нас достойных слуг престола не хватает и кругом тлен и предательство?
— Что ты, конечно, верных подданных достаточно, — пошёл на попятную Ник Ник.
— Вот и я о том же. У нас будет в достатке верных трону и талантливых людей, чтобы составить монархическую партию.
— Всё равно, Никки. Ты открыл ящик Пандоры. Религиозная свобода старообрядцам, черта оседлости, отмена ограничений на образование. Уверен, что преданные России и тебе поданные не будут со временем оттеснены от общественной и государственной жизни? Ведь трон твой зашатается, вспомни судьбу деда!
