Журналист: Назад в СССР (СИ) - "товарищ Морозов"

Он жестом поманил меня к себе.

— Скажу честно, старина: на твоем месте я бы постарался вообще выкинуть всю эту идиотскую историю из головы. Сам посуди. У тебя теперь минимум две мамы, и, хорошенько поразмыслив, ты можешь вполне ужиться с обеими. Как тебе такой расклад?

— Вы сейчас похожи на Мефистофеля, — честно признался я.

— Сам знаю, — буркнул он. — Если честно, стажер, даже у меня от всех этих историй с тобой и твоими родителями уже голова кругом идет. А тебе еще на днях в университет поступать, между прочим.

Я смотрел на Сотникова и почему-то неотвязно думал о том, чтобы он сейчас сказал, знай, что эксперимент Ольги Антоновны с ее инфернальным камнем не только не провалился, а возможно, удался на славу. Шутка ли — выдернуть шестидесятилетнего пенсионера из его дряхлого, чего уж там, тела и запихнуть его в молодой, цветущий и пахнущий семнадцатилетний организм! А не попросить ли у Ольги Антоновны ее чудодейственный камень, когда меня здесь, в этом двадцатом веке, окончательно припрет по самое не могу?

Внезапно от всех этих открытий, мыслей и рассуждений на меня накатила страшная усталость. Господи, как же я устал притворяться! Постоянно выдавать себя за того, кем ты был в лучшем случае почти полвека назад в то время, когда судьба подкидывает тебе нескончаемые проверки на вшивость — только одни эти бесчисленные псевдо-мамы чего стоят.

Нет, определённо нужно немного отдохнуть и хорошенечко проветрить голову.

Между тем до первого экзамена мне осталось уже менее двух суток. С утра я решил снова позвонить Анне и условиться о встрече. Столетие назад это означало бы «назначить амурное свидание», но сейчас, в двадцатом веке страстей и скоростей, это означало: никаких амуров, а просто встретиться с будущей, как я надеялся, однокурсницей или даже, в идеале, одногруппницей, чтобы совместно подготовиться к экзаменам. Можно ведь это делать и без сидения в душных библиотеках и зубрения основных характеристик, тенденций и направлений в литературе такой-то страны и такого-то века. Гораздо веселее сидеть с милой девушкой на скамейке в парке, а еще лучше, в летнем кафе, с железными креманками, полными сливочного пломбира, и соревноваться, кто больше знает всяких смешных приставок или, к примеру, прикольных суффиксов: — еньк, -пеньк, -шменьк…

Однако телефон девушки молчал, и я мысленно упрекнул себя. Надо было звякнуть ей пораньше, а сейчас она, небось, уже ушла как раз в какую-нибудь библиотеку и уже обложилась со всех сторон учебниками в читальном зале. И, значит, прощай, мороженое, и всё, в перспективе с ним связанное.

Эх, и когда только уже изобретут мобильные телефоны в моей великой и могучей стране!

Стояла вторая половина дня, изнуряющая жара медленно, но неуклонно спадала, а я лениво листал учебное пособие по литературе для поступающих в вузы, освежая свои знания по советской прозе и такой же поэзии первой половине XX века. Делал я это, скорее, превентивно, больше для очистки совести: первый экзамен в советских вузах всегда был сочинением, а я надеялся на более-менее свободную тему. Впрочем, третий экзамен по русскому и литературе устно никто не отменял, и я читал сейчас как раз о поэтах, уже добравшись до Владимира Маяковского. Поэтому когда раздался звонок, я снял телефонную трубку, всё еще мурлыкая про себя:

Я с теми, кто вышел строить и месть

В сплошной лихорадке буден.

Отечество славлю, которое есть,

Но трижды — которое буде-е-ет!

Ответом мне были красноречивые длинные гудки. А почему не короткие?

— Вот тебе и рифма: месть и есть! — назидательно сказал я телефону. — И совсем не маяковская, между прочим, тот с легкостью мог зарифмовать палку с селедкой…

Однако звонок тут же затрезвонил вновь, и теперь уже сердито и настойчиво. Я обернулся на звук. Вот черт! Я перепутал, оказывается, телефонный звонок с дверным! Совсем перезанимался…

На пороге стоял Сотников и буквально поедал меня рассерженным взглядом.

— Спишь, что ли?

— К экзаменам готовлюсь. Послезавтра ведь уже…

— Чего тебе к нему готовиться, это ж сочинение.

И, не дав мне слова сказать, категорически приказал:

— Собирайся, едем. Ольга Антоновна звонила, у нее возникла небольшая проблема, надо помочь. Дорогой расскажу. Заодно и проветришься немного, свежий воздух с ветерком абитурам полезнее пива с воблой.

Через три минуты мы уже петляли по улицам, торопясь поскорее выбраться из нашего города со светофорами почти на каждом перекрестке, чтобы уже вдарить как следует по трассе.

Поселок Займище в нашей пригородной зоне знаменит сосновыми лесами, тучными садами дачников и кондовым, типично советским санаторием с гипсовыми и бетонными статуями пионеров, девушек с веслом и всяких там сказочных героев. В моей первой, реальной жизни я бывал здесь несколько раз, поначалу в связи с веселыми утехами студенческого бытия в виде походов с ночевой, девушками и гитарами в окрестные леса, откуда было не так далеко, в случае чего, пешком дошагать до электрички и вернуться в город. Позднее я писал пару материалов об уходящей советской натуре, в основном о местном санатории, практически полностью утратившем и без того жалкие крохи былой ландшафтной архитектуры в угоду частной застройке, где проживала отныне главным образом администрация «прихватизированного» ею санатория, ее многочисленная родня и всякие нужные люди.

Сотников вез меня к Ольге Антоновне. Всего лишь час назад она срочно позвонила ему, и ее голос был полон волнения и беспокойства. По словам женщины возле ее дома околачивался какой-то странный человек. Странным он показался ей потому, что периодически задирал голову и поглядывал на ее окна. Причем делал это, совсем даже не таясь, чуть ли не демонстративно, и если бы она жила на первом этаже, наверное, непременно заглянул бы к ней в квартиру. По голосу звонившей Сотников мгновенно понял, что Ольга Антоновна уже балансирует на шаткой грани нервного срыва. Он, не тратя времени зря, обещал ей немедленно приехать, а по дороге заскочил за мной.

— Она же все-таки твоя мать. Во всяком случае, клятвенно верит в это, — резонно объяснил он необходимость в моем присутствии.

Я молча проглотил эту фразу и поспешил перевести разговор на другую тему. Но дальше разговор уже не клеился, тем более, что каждый из нас думал о предстоящей встрече, а, возможно, и столкновении с неизвестным нам противником. Потому что всё, о чем сообщила шефу обеспокоенная Ольга Антоновна, слишком походило на вызов. И Сотников решил его принять.

Я осведомился, позаботился ли он о подкреплении или хотя бы поставил в известность милицию. Выслушав, Сотников поглядел на меня как на сумасшедшего.

— Ты думаешь, кто-то этому всерьез поверит? Что какой-то взбалмошной бабенке что-то там померещилось? Ты не знаешь нашу милицию, стажер. Сами как-нибудь справимся.

Тут он, конечно, ошибался. Поэтому когда нас остановили гаишники, аккурат в тот момент, когда мы завернули с основной трассы, прямо у въезда на дорогу в поселок, я даже не удивился тому количеству статей закона, который нарушили эти доблестные стражи дорожного порядка. Сержант лишь небрежно махнул нам жезлом в сторону обочины, при этом вовсе не спешил подходить и представляться, видимо, ожидая, что Сотников сам послушно вылезет из своего «жигуленка» и торжественно понесет ему документы на блюдечке с голубой каемочкой.

Шеф, однако, спокойно восседал на своем водительском месте как какой-нибудь китайский богдыхан и, похоже, выходить из машины совсем не собирался. Я же напротив, поспешил выбраться из тесного «жигуленка», чтобы хоть немного размять ноги, и теперь внимательно разглядывал гаишников и их автомобиль, стоявший неподалеку.

Так продолжалось минутки три. Точнее, не продолжалось, потому что ничего и не происходило. И лишь когда пауза затянулась уже до неприличности, милиционер соизволил подойти, козырнуть и протараторить невнятной скороговоркой свое имя, должность и звание. Они о чем-то поговорили, по очереди обменявшись несколькими фразами, после чего Сотников махнул мне: садись, поехали.