Александр Афанасьев - Нет дороги назад
На Петровский – я подъехал уже после окончания рабочего дня. В Санкт-Петербурге он начинается в семь часов утра и заканчивается в шестнадцать ноль – ноль, чем имперская столица в корне отличается от купеческой Москвы, где любят поспать и открываются не ранее девяти ноль – ноль. Никакой машины, подходящей для Управляющего делами Собственной, его Императорского Величества Канцелярии не заметил, но странно было бы ожидать другого. В отличие от самого министра – его незаметный несменяемый товарищ думал, что незаметность и постоянная смена планов – лучшая профилактика от покушения, и потому – прикрепленной машины не имел, а брал то одну, то другую подходящую из выезда. Служба безопасности – считала Путилова одним из худших своих прикрепленных, на что ему было совершенно плевать.
Стадион – напоминал упавшую на землю летающую тарелку, коими сильно увлекались в конце прошлого века. Коло него – постоянно кружился народ: жучки торговали билетами на крайние матчи, которые иссякали в кассах уже через несколько часов после начала продаж, тут же продавали клубную символику в бело-черном цвете КЛС. Здесь же – ошивались те, кого в Италии называли "тиффози". Футбольные болельщики, хулиганы. Полиция – предпринимала против них меры всякий раз, когда драки после матчей перерастали в откровенные погромы, полицеймейстер Санкт-Петербурга в выступлении по телевидению даже угрожал пустить наиболее рьяных по статье о массовых бесчинствах – но это остужало горячие головы лишь немного. Каждый раз, как только играла любимая команда – жители близлежащих районов поступали так, как поется в старой песенке "запирайте етажи, нонче будут грабежи".[69]
Я купил щарф в черно-белых тонах, залихватски обернул вокруг шеи, чтобы не чувствовать тяжелых и недобрых взглядов со всех сторон. Зашел на стадион через центральный вход – мне надо было в ложи…
У лож – меня остановили. Неприметные, но одеты немного теплее, чем по сезону. Тоже, как и у меня – у одного шарф, у другого простонародная кепка в цветах команды, но ставлю сто против одного – не болельщики.
– Вы куда, любезный
– Попечительский совет здесь собрался?
Смотрят. Улыбаются. Не признали. Достаю собственную карточку. Черный орел – переливается на тонком пластике.
– Извольте сообщить господину Путилову – дело срочное и неотлагательное…
Один остался контролировать меня. Другой – чуть отошел, заговорил в рацию…
– Известное вам лицо выйдет, как освободится…
Однако. Но я не гордый, я – подожду.
– Господа, где тут соленые сухарики продаются – не подскажете?
На зеленом газоне – дети из школы Олимпийского резерва увлеченно пинали мяч…
Путилов появился через полчаса. Неприметный, среднего роста – он сильно отличался от похохатывающих купцов из Попечительского Совета. Те – дабы выказать человеку свою привязанность – обнимали и били по спине так, как будто хотели помочь поперхнувшемуся. Но я уверен, что они знали свое место. Если бы Путилов захотел – они бы заткнулись разом…
– Здесь свободно?
Издевательский вопрос. Весь ряд свободен. Родители и прочие зрители – сидят в секторах намного ниже…
– Извольте. Угоститесь? – я протянул большой бумажный пакет, полный солеными сухариками…
Путилов сунул руку, достал полную горсть небольших, крепко посоленных и натертых чесноком сухариков и небольшую телефонную карту на шестнадцать гигабайт. Как ни в чем не бывало принялся грызть сухари.
– Что там?
– Кабульские дела. Сеть по переправке денег. Кабул-Тегеран. Дальше либо Ростов, либо Москва, либо Санкт-Петербург. Основное – Москва. На конце цепи – один ваш знакомый.
– Кто?
– Кордава.
Путилов аппетитно хрустел сухариками
– Я думал, это скорее ваш знакомый, господин адмирал
– И я тоже так думал…
Кордава ненавидел Путилова. Путилов ненавидел Кордаву. Это было еще до Польши, причин этого я так и не знал.
Но они мне и не были нужны.
По аккуратно подстриженной зеленой траве бегали пацаны из Олимпийского резерва. Белые футболки, черные шорты, местные цвета. Азартно кричали: Пасуй! Открылся! Бей! Все это походило на бой… да, на бой. Точнее – на перестрелку. Перестрелка – командная игра. Дай Бог, чтобы их командные игры – ограничивались лишь футболом. Дай Бог, чтобы им никогда и никто не объяснил, как за деньги пробивать по собственным воротам…
– Никогда не любил чеснок – вдруг сказал Путилов – всегда брал со вкусом соленого огурчика. А оказывается, вкусно. Позволите?
– Да, конечно…
Путилов загреб еще сухариков
– Сильно?
– Серьезно. За этим за всем – не только деньги. Но и кровь.
Путилов кивнул
– Где оригиналы?
– У меня. Если со мной что – вам их доставят, не сомневайтесь.
– Я не могу вести дело без оригиналов. Как вы себе это представляете – флешка в качестве доказательства в уголовном деле.
– Там сканы, не просто текст. С номерами, со всем. Запрашивайте. Следы должны остаться…
Пусть запрашивает – лишним не будет. СЕИВК, вышедшее на след нелегальной сети по переправке ценностей – еще одна проблема, которую мои враги вынуждены будут как то решать. А Путилов будет копать. Это личное.
– Да, наверное… – задумчиво сказал Путилов – кстати, а вам то это все зачем?
– Честь.
Путилов пожал плечами – мол, и находятся же идиоты.
– Услуга за услугу – остановил его я
Путилов недоуменно посмотрел на меня
– Не переживайте, ничего страшного. Саид Алим-Бек.
Путилов не смог скрыть улыбку. Он то не может не знать о нашем конфликте с блистательным ротмистром. Знает он и причину его. Знает… И думает сейчас про себя – вот тебе и честь, вот ты и открылся.
Простолюдин никогда по-настоящему не поймет дворянина. Как не поймет человек, снимающий ложу в Малом Императорском человека, снимающего ложу на Петровском стадионе. Разные миры.
– Устраивает в особняке кутежи, приводят кафе-шантанных дам. Легкие наркотики. Стрельба в воздух. Ничего особенного
Разучились наши спецслужбы мышей ловить, ох, разучилось. Каха Несторович такое бы не пропустил, он вообще не выносил, когда собираются больше чем по трое. Та эпоха – эпоха Кахи Несторовича Цакаи – вошла в историю как эпоха полицейского произвола, злых стихов и эпиграмм, политических процессов и травли. Про это даже стихотворение сочинили, приведу только его четверостишье.
… И выхода нет. Что толку в борьбе? Бумага уже в конверте.
Ни лучших времен, ни громких имен – все давит стальной каток.
Последний пейзаж, доступный тебе за восемь секунд до смерти -
Плакат на плацу, лохмотья знамен, затоптанный в грязь цветок…[70]
Злое, неуважительное… вот только есть один нюанс, который мало сейчас кто припоминает. Те годы оказались одними из немногих лет в истории России, которые смело можно назвать спокойными. Сейчас…
– То есть, ничего такого на него нет.
Путилов улыбнулся
– Намного меньше, чем на вас, сударь.
Ну да, конечно…
– За ним ведется наблюдение?
– Конечно. Периодическое.
– Тогда… не будет наглостью, если я попрошу… наблюдение снять.
Путилов внимательно посмотрел на меня.
– Сударь, еще одна перестрелка, подобная той, что имела место в Императорском яхт-клубе – и полагаю, вам потребуется изрядный адвокат.
– Не переживайте – ровно сказал я – мне всего лишь нудно с ним поговорить. Всего лишь поговорить.
Путилов пожал плечами
– Хорошо. Будь по вашему…
Первый улов на установленную мной у дома пришел через два часа, когда я сидел на Невском и пил чашку за чашкой крепкий кофе, набираясь сил. На экране – был видно, как из ворот – выехал белый Майбах шестидесятой модели и пошел в мою сторону… то есть в сторону БМВ. Машина была, как и положено с тонированными стеклами – но лобовое то открыто, как и положено правилам. И водитель камере открыт.
Второго гостя дома эмира Бухарского я увидел почти сразу после этого. Он просто вошел в дом, через парадный вход входа, огляделся – и вошел. Я его узнал – даже с большого расстояния, без очистки изображения.
Ну… вот и встретились. Здравствуйте, господин Алан Сноудон, двенадцатый граф Сноудон, князь де Роан, герцог де Субиз. Добро пожаловать в славный град Петра…
А ведь я вас предупреждал. Теперь – не обессудьте…
Санкт-Петербургский курьер
N 164
… Таинственное происшествие имело место быть вчера в одном из самых аристократических заведениях нашего города – Санкт-Петербургском, Императорском яхт-клубе. Примерно в пятнадцать ноль – ноль в здании клуба прогремели выстрелы – и граф Николай Толстой, известнейший светский лев Санкт-Петербурга, известный во многих столицах мира – был убит наповал. Кроме того – случайным выстрелом был убит наповал гость нашей столицы, просто оказавшийся в несчастливом месте и в несчастливое время…
