Богдан Сушинский - Субмарины уходят в вечность
– Что же тогда с ним?
– Почувствовав перегрев, он попросту испугался и поспешил воспользоваться ампулой с цианистым калием.
– Впредь пилотам не следует выдавать ампулы, – назидательно молвил Каммлер. – Слишком уж заманчиво они выглядят в кабине смертников.
– Не следует допускать их на стартовую площадку при экспериментальных запусках ракет, – парировал Браун. – Сидя в своей кабине, Шредер мог заметить свечение на носу ракеты и решил, что она загорелась.
– И этого оказалось достаточно?! – изумился фюрер.
– Порой люди кончают жизнь самоубийством и по более мелочному поводу, – заметил генерал Дорнбергер.
– Недавно он присутствовал во время пробного запуска нашей гренландской ракеты, сгоревшей, как вы знаете, буквально через несколько секунд после взлета, прямо над островом, – попытался, объяснить психологический срыв пилота фон Браун. – Шредер тогда ужаснулся. Да что там, увиденное попросту повергло его в ужас.
– Как я и предполагал, с наградой за мужество мы явно поспешили, – по-идиотски ухмыльнулся Шауб, однако фюрер с таким гневом взглянул на него, что тот мгновенно сник.
– Зачем же вы дали согласие на его полет? – вмешался в их разговор неугомонный Каммлер.
Брауна так и подмывало сказать, что решение принимал не он, а личный агент фюрера по особым поручениям Отто Скорцени. Мало того, он помнил, что обер-диверсант рейха умышленно переставил Шредера в списке кандидатов, чтобы карта судьбы неминуемо легла на него; и что сделал он это как раз в наказание за трусливые откровения Шредера в своем дневнике.
Однако ставить под удар любимчика фюрера так и не решился. Причем не только потому, что это выглядело бы неблагородно. Это было еще и опасно. Особенно теперь, в конце войны, когда его, Брауна, личное спасение вполне может зависеть от воли и действий обер-диверсанта рейха, который, как ему известно, уже занимается подготовкой всевозможных зарубежных каналов, нор и пограничных коридоров.
– Таким образом, наша воздушная торпеда оказалась непилотируемой? – попытался фюрер подытожить результат запуска ракеты проекта «Америка», обращаясь уже к Брауну, а не к его непосредственному начальнику генерал-лейтенанту Дорнбергеру. – Агенты и радиомаяк оказались в руках американцев, пилот раскусил ампулу.
– Единственное, в чем не приходится сомневаться; – парировал барон, – так это в том, что ракета продолжает двигаться в сторону США.
– Но только в сторону. – заметил Шауб. – Как и большинство тех, которые направляются в сторону Лондона.
– Ренс, – молвил Браун, стараясь не обращать внимания на эти разговоры за его спиной, – как идет полет?
– Нормально.
– И это называется «нормально»! – возмутился Гитлер. – Нью-Йорка она достигнет?
– Судя по всем характеристикам, должна, – не удержался Дорнбергер, пытаясь прийти на помощь главному конструктору.
– Вы слышали вопрос, заданный фюрером, инженер Ренс? – произнося это, Браун вполне отдавал себе отчет в том, что отвечать на подобные вопросы фюрера обязан лично он, как главный конструктор.
– Через несколько минут, – вновь принял Ренс удар на себя, – воздушная торпеда выйдет из-под нашего контроля и, коль уж ни радиомаяка, ни пилота у нас теперь нет, скорее всего, заметно отклонится от курса.
– Но, возможно, она все, же долетит до Нью-Йорка или до любой точки на американском берегу? – устало поинтересовался Гитлер, и по голосу, по глазам его Браун догадался, что в душе фюрер уже смирился с мыслью о том, что и на сей раз атака возмездия не состоится. Осуществление проекта «Америка» вновь сорвалось.
– Будем надеяться, – кротко ответил барон. – Хорошо уже то, что она до сих пор не взорвалась. И потом, мы вышли в космос, пусть даже с погибшим пилотом.
– Бросьте, Браун, бросьте! «Не взорвалась» – это уже не утешение и даже не ответ, достойный штурмбаннфюрера СС Вернера Брауна! – мгновенно завелся Гитлер. – Вы безответственно отнеслись к проекту «Америка»! Все причастные к его осуществлению – безответственно! Агенты бездарно провалились, пилот струсил и поспешил покончить с собой, ракета опять, в который уже раз, выходит из-под контроля и уклоняется от курса! И это в конце войны, когда каждый «удар возмездия» имеет колоссальное политическое значение и когда на создание межконтинентальной ракеты потрачено столько денег!
– Так сложились обстоятельства, мой фюрер.
– Когда ракета должна достичь берегов Америки? – поспешил заполнить подаренную им всем паузу обергруппенфюрер Ганс Каммлер.
– Расчетное время – тридцать пять минут, – объяснил Браун, почти с признательностью взглянув на руководителя ракетного центра «Дора», который, сознательно или неосознанно, развеивал гнев фюрера.
– Вот видите: ракета все еще в полете, ждать уже недолго. Характеристики у этой ракеты неплохие, очень даже неплохие.
– Средняя скорость полета – более десяти с половиной тысяч километров в час, – мгновенно воспользовался его подсказкой барон фон Браун, – дальность полета 4800 километров, максимальная высота полета в апогее – 338 километров, то есть можем констатировать бесспорный выход ракеты в космос48.
Фюрер с нескрываемым гневом посмотрел на Каммлера и Брауна. «Эти двое тоже предали меня! – явственно прочитывалось в его взгляде. – Все вокруг предают меня!».
– Космос, дьявол вас возьми! – взвинтился он – нервно прошелся по бункеру, по которому не очень-то и разгуляешься. – О чем они сейчас говорят?! О космосе! Их совершенно не волнует военный аспект всего нашего проекта.
– Запуск этой ракеты, мой фюрер, всего лишь этап, – глядя себе под ноги, объяснил Браун. – Он убеждает нас, что технически мы – на верном пути. Теперь нам нужно только одно – время. И мы обязательно создадим такие ракеты, которые способны будут не только достичь Нью-Йорка или Сан-Франциско…
– Вы уже ничего не создадите, – прервал его романтические бредни Гитлер. – По крайней мере, для Германии, для нашей общей победы. Вы, Браун, разочаровали меня. Возможно, вы и талантливый человек, однако вы так и не сумели создать для рейха его главного оружия – оружия возмездия, несмотря на то что почти все ваши ракеты именно так и называются49.
– Да, мой фюрер, признаю: мы все еще не создали такого оружия, которое бы позволило вам переломить ход войны.
– А я ждал от вас иных слов.
– Если бы война продлилась еще хотя бы год, если бы нам удалось сдержать наступление противника, мы смогли бы реализовать все задуманное нами. Поскольку понимаю, что это нереально, то признаю…
– Ваше признание уже никого не утешает и ровным счетом ничего не стоит, – безнадежно махнул рукой вождь. – Ровным счетом ничего.
– Но даже спустя много лет после войны, – обиженно завершал свою мысль Ракетный Барон, – ученые будут удивляться тому, как далеко мы, германцы, продвинулись в этой отрасли человеческих знаний. Как много мы успели сделать, к каким интересным, неординарным научно-техническим решениям прийти, образцы какой техники сумели испытать! И это – в условиях тотальной войны!
Выслушав его, фюрер лишь обреченно покачал головой.
– Это не только моя заслуга, рядом со мной работает целая плеяда талантливых инженеров, исследователей и конструкторов.
– Пойдемте, Шауб, нам здесь больше нечего делать, – обратился Гитлер к своему личному адъютанту
– Я того же мнения, мой фюрер.
– Надеюсь, нам доложат о том, что произошло с их ракетой, – обронил он, уже стоя в дверном проеме.
Стараясь не встречаться взглядами с конструктором-неудачником, генералы поспешили вслед за ним.
– Это крах, – едва слышно проговорил Дорнбергер, выходя последним. – Денег на ваши исследования мы больше не получим.
Гитлер подлетал к Берлину, когда радист подал ему радиограмму из Пенемюнде. В ней сообщалось, что полетное время воздушной торпеды (Гитлеру нравилось именно это определение – «воздушная торпеда», и на ракетном полигоне это учли) истекло. Но, как полагают в ракетном центре, американского берега она, судя по всему, так и не достигла.
По предположению Вернера фон Брауна, она упала в Атлантический океан, где-то в районе Центральной Америки, возможно, у берегов Кубы, но при этом не взорвалась. Скорее всего, не взорвалась. По крайней мере, с борта субмарины «Колумбус», которая рейдировала в заданном районе, сообщают, что ракета ими не обнаружена.
Прочтя это сообщение, Гитлер скомкал его и швырнул на пол, к ногам все еще ожидавшего его реакции радиста.
– И это все, на что они способны! – проговорил он голосом обреченного. – Как можно еще год сдерживать наступление стольких врагов? Как можно еще год продержаться, если все вокруг тебя предают? Я создал для них Великую Германию, я создал прекрасную армию, добыл для них столько побед! Какова же плата за все это? Только одна – предательство. Трусость и предательство.
