Your Name - Квинт Лициний
Трамвай медленно переполз через архаичный Лазаревский мост на Крестовский остров, и сразу будто бы начался другой мир — сплошные, ещё прозрачные по весенней поре, сады с редкими вкраплениями отдельно стоящих невысоких особнячков. Мелькнула надпись «Детский городок» на входе в парк Строговых, в глубине на аллейках резвятся на просторах стайки беззаботной детворы. Провожаю взглядом играющих в классики девчонок и нервно верчу в кармане золотую монетку. В принципе, план отступления продуман, но не хотелось бы им пользоваться.
Вот и кольцо на набережной Мартынова. Спрыгнул с подножка на гравий, и ветер с залива начал перебирать мои волосы. Я неторопливо прогулялся назад по берегу Невки, любуясь открывающейся далью, свернул на старинный деревянный мост и, сойдя с него, сразу на входе в Елагин парк был атакован наглыми белками. Шустрые древесные грызуны носились под ногами, вставали столбиками на пути и возбужденно стрекотали, поблескивая чёрными глазками.
Присел и протянул пустую ладонь. Две белки посмелее тут же подскочили и, вцепившись острыми коготками в пальцы, попытались выхватить ожидаемую добычу. Потыкались усатыми мордочками, недоуменно посмотрели друг на друга и, усевшись передо мной, начали злобно ругаться, сжимая лапки в кулачки и тряся хвостами.
— Ну, звеняйте, бананов нэма, — пробормотал я, поднимаясь и крутя головой. За треть века парк серьёзно изменился, надо сориентироваться, где тут исчезнувший в будущем зимний зал.
Я пробирался, виляя от кочки к кочке, по ещё не просохшей парковой аллее к цели и ещё раз прокручивал в голове собранную информацию. Вроде риск не велик. Операцию, которую я хочу провернуть, относится к обыденным. Даже ЦРУ давало агентам золотые червонцы в качестве эквивалента легко конвертируемого кеша. Из нумизматов выбрал наиболее безобидного и, вроде бы, не замаранного ничем предосудительным. Всё в порядке? Сейчас посмотрим…
Зашёл в тёмный после яркого дня зал и двинулся вдоль рядов. Воскресная толкучка ленинградских коллекционеров в разгаре — нумизматы, фалеристы, бонисты, и, даже, филателисты, хотя это не их основное место. Почувствовав ностальгию, остановился и минут десять листал кляссеры, выискивая редких прибалтов. Затем с трудом оторвал себя от этого увлекательного занятия и повертел головой, выискивая помолодевшего Самуил Абрамовича. Ага, вон он где, в уголочке затихарился…
Я поздоровался и протянул на ладошке червонец. По лицу нумизмата за секунду лёгкой рябью пробежала череда эмоций: напряжение, азарт, интерес, после чего была натянута маска радушного волнения.
— Мальчик, а тебе повезло! — восхищено, но негромко воскликнул он, — это ж золотой николаевский червонец!
Я молча кивнул, наслаждаясь спектаклем. Он кинул на меня короткий изучающий взгляд, поправил массивные очки и всё так же негромко забормотал:
— Жаль, потёрта сильно…, и гурт сбит вот здесь. Далеко не коллекционного качества, да…
Он повертел её в руках, разглядывая. Потом с подъемом резюмировал:
— Но ты не расстраивайся, всё равно дорогая монета. Сорок рублей! Да, повезло тебе!
Достал старое портмоне, быстро отшуршал четыре красные бумажки, выложил веером передо мной и добавил с ласковой улыбкой:
— Поздравляю с первой удачной продажей.
Я молча отзеркалил улыбку. Самуил Абрамович наколол меня взглядом и на мгновенье замер, обдумывая переход от гамбита к миттельшпилю. Медленно наклонился вперёд, пристально в меня вглядываясь.
— А, кстати, да… Интересно, откуда у тебя, мальчик, эта монета? — спросил он, накрывая ладонью десятки. — У отца из коллекции стибрил? Или у брата? А если милицию позвать?
— Сбегайте, позовите, — лениво парирую, — я здесь пока постою.
Пауза.
— Ты чем-то недоволен?
— Я?
— Ну, ты же деньги не берешь?
— Это разве деньги? — заулыбался я. — Самуил Абрамович, у вас в руках восемь и шесть десятых грамма золота девятисотой пробы. Это тринадцать и одна десятая грамма золота 563 пробы. Сколько стоит грамм ювелирки, я знаю.
— Ну и иди со своим червонцем в ювелирный. — Абрамыч злобно бросил монету на прилавок и сгреб бумажки.
— Да вы не волнуйтесь, понятие гешефта мне знакомо. Вопрос в том, какой его размер мы договоримся считать разумным, — я сделал паузу и продолжил со значением, — учитывая, что это, возможно, не последняя монета, которую я вам предложу.
— И сколько штук ты хочешь продать? — вот теперь он заинтересовался серьёзно.
— Пока, — выделил я голосом, — пять. Сейчас мне много денег не надо. Но если мы наладим отношения, то в следующие разы я тоже к вам буду приходить.
— Шестьдесят за штуку, — буркнул он, подумав.
Я возвел очи к небу и произвел два арифметических действия.
— Сто двадцать пять.
Абрамыч почесал небритую щеку, в свою очередь вычислил среднее и задумчиво выбил пальцами по прилавку какой-то ритм. Я развел руки:
— Девяносто пять мне, за сто двадцать — сто пятьдесят сбросите. Четверть ваша, всё по-честному.
— Какая четверть, — бросился он в спор, — ты думаешь, протезисты у меня по цене ювелирки возьмут? Минус десять процентов в лучшем случае. Мне остается двадцать рублей с монеты. Какой смысл из-за этого рисковать?
— Самуил Абрамыч, — насмешливо протянул я, — какой риск? У меня вы покупаете как коллекционер. А если вас сдаст ваш же стоматолог, то причем тут я?
— Как коллекционер… — проворчал он недовольно, — много ты знаешь… Как коллекционер я не могу покупать монеты, уже имеющиеся в моей коллекции. Это будет трактоваться как покупка с целью последующей спекуляции.
— Ну, вы ж понимаете, что школьника в качестве провокатора органы использовать не могут? — я посмотрел на него кристально честными глазами.
Он окинул меня пристальным взором:
— И, все-таки, как часто ты хочешь продавать? Нашёл что-то?
Я задумался, прикидывая. Потом, наклонившись над прилавком, тихо спросил:
— А вы можете платить валютой? Не хочу с галёрой связываться, лучше буду через знакомых моряков напрямую работать.
Я удостоился ещё одного, на этот раз очень внимательного осмотра.
— Может, тебе чеки нужны? Один к четырем сделаю.
— Да там фуфло всякое по чекам, — убежденно сказал я, — да и курс у вас, Самуил Абрамович, опять с бааальшим перелетом от реальности.
— Фуфло, говоришь… Ну, кому как. А реальность у каждого своя. Вот что, мальчик… — похоже, он пришёл к какому-то решению. Достал портмоне, пошебуршал бумажками, отсчитал четыреста семьдесят пять рублей:
— Вот, проверяй и аривидерчи.
— Хорошо, что не ваттени, — улыбнулся я, убирая деньги во внутренний карман куртки, — боно, а престо.
Похоже, так далеко его знание итальянского не простиралось, да и откуда бы, поэтому он просто недоуменно похлопал глазами мне вослед.
Эх, Италия, Италия, прошутто, лимончелла и прочая дольче вита в траттории… Страшно далеко ты от меня, а я от тебя. Ну и ладно, всё ещё будет, южный ветер ещё подует. Я вышел из выстуженного сумрачного зала и сощурился от холодного света, нисходящего с белесого ленинградского неба. Всё-таки нетерпеливый я дурак, ведь думал же, что надо поработать сначала, доверия добиться, и в первый же визит полез с валютой. А за неё до пятнадцати лет тюрьмы можно получить. Это он ещё меня мягко послал. Ладно, через месяц ещё раз загляну к нему, посмотрим, может сам тему поднимет.
Понедельник, 18.04.1977, 9.40 Ленинград, ул. Чернышевского— Фред, есть! — Синти без стука ворвалась в кабинет Фреда, и застыла. Да… Надо было постучаться… Именно об этом даже не говорили, а кричали два крайне недовольных взгляда. — Я потом зайду? — пробормотала она, начав тихо отступать за порог.
— Стоять! — босс вытащил руку из прорези блузки и спустил Мередит с колен. — Иди, займись делом, крошка.
Синти посторонилась, пропуская разъяренную фурию, и виновато потупила глаза.
— Так… — Фред деловито застегнул три верхние пуговицы на рубашке, придал пятернёй подобие порядка своей шевелюре и привычно потянулся за скрепкой, — садись, рассказывай.
— Вот… — Синти выложила на стол кассету с плёнкой, — здесь я его сфотографировала.
Подтянула лист, уверенно начертила хуа юань и повернула к Фреду:
— Сам понимаешь, случайно такое не нарисуешь… Он появился на крыше, на печной трубе дома напротив. Поверхность расположена так, что видна только с четвёртого и пятого этажей. Вчера ещё не было.
— Что означает? — Фред стремительно поборол скрепку и начал использовать один из обломков в качестве зубочистки.
— Сад, парк.
— Хм… Вариантов не много, верно?
Синти кивнула. Поблизости есть только один парк — детский городской, который русские по старинке называют Таврическим. Когда остаются силы, она бегает в нем трусцой, босс это знает.
