Василий Звягинцев - Одиссей покидает Итаку
Только теперь, кстати, он с удивлением задумался — а как же мог работать под немецкого офицера Николай Кузнецов? Допустим, язык он знал в совершенстве, но и только. Пятиминутного разговора с любым настоящим немцем должно было хватить для полного провала. Что-то в его истории не так. Или немцев следует признать полными идиотами, или писатели и очевидцы темнят…
Разумеется, для Воронцова изготовили документы, неотличимые от подлинных даже на молекулярном уровне, одежду, предметы снаряжения, оружие, спички и папиросы, бритвенные лезвия, мыло и одеколон, все прочие мелочи, необходимые человеку в командировке на фронт. Несколько газет трехдневной давности, отпечатанные именно в Москве, пара бутылок коньяка со штампом ресторана гостиницы «Националь», блокнот со страницами, исписанными адресами и телефонами. И так далее и так далее…
Главным же для него самого были карты. Комплект крупномасштабных топографических карт с нанесенной на них обстановкой, отражавшей положение наших и немецких войск на неделю вперед, начиная с момента перехода, для всех подразделений в полосе фронта от роты и выше.
Ценность таких бледно раскрашенных листов бумаги с красными и синими цифрами и условными знаками невозможно ни выразить словами, ни даже в полной мере вообразить штатскому человеку. Командир, получивший в руки такую карту, сразу же окажется в положении зрячего, играющего в жмурки со слепым. А цена ставок в этой игре известная — тысячи жизней ежечасно.
Никто никогда, за всю историю войн, не располагал достоверной информацией о положении на фронте в текущий момент. Любая информация, даже о своих войсках, всегда запаздывает. А о силах неприятеля, их дислокации, замыслах вражеского командования полководец обычно узнает слишком поздно. Часто — только после конца войны.
Воронцов со своими картами должен был стать первым, после господа бога, всеведущим лицом на театре военных действий. А если учесть, что существование бога нельзя считать доказанным, то и вообще первым.
Последние три дня он носил форму постоянно, даже спал в ней, не раздеваясь, чтобы не выглядеть как манекенщик из главного военного ателье.
Вечером перед переходом Воронцов, по древнему обычаю, организовал себе баню. В дальнем углу парка нашлась подходящая бревенчатая банька, стоящая как раз посреди старой березовой рощи, у родника. Она никак не подходила по стилю к архитектуре Замка, но подобные несообразности давно уже не удивляли Дмитрия. Хозяева Замка просто наилучшим образом учли и такую его склонность.
Низкие разорванные тучи быстро плыли над головой, почти цепляясь за вершины берез, из них то и дело срывался холодный мелкий дождь, как почти все время здесь, и только далеко на западе мрачный горизонт еще алел полоской неуютного, тревожного заката.
Воронцов медленно прошел по тропинке, заваленной палыми листьями, нагнув голову, вошел в темный предбанник, освещенный керосиновой лампой «Летучая мышь», не спеша снял гимнастерку, покурил, сидя на пороге и глядя в сизо-черное рыхлое небо, на гнущиеся под ветром, почти облетевшие деревья, на лужи, то поблескивающие тусклым оловянным блеском, то мгновенно вскипающие от дождевого залпа.
И, странно размягчаясь душой от этого невеселого пейзажа, подумал, что хорошо б Наталья сейчас подошла и села рядом на толстый, кое-где уже подгнивающий брус. Чтоб не было никаких пришельцев, никакой войны впереди, а просто встретились наконец два человека, понявшие, что все случившееся в прошлом было нелепой ошибкой, в которой никто на самом деле не виноват, поговорили бы по-хорошему и решили, что и как им теперь делать дальше.
Он усмехнулся этим мыслям, раздавил о порог окурок папиросы, которые курил теперь вместо сигарет, несозвучных той эпохе, куда он собирался, встал и закрыл за собой тяжелую дверь.
…Попарившись всласть, он снова сидел в предбаннике. Под закопченным стеклом лампы дрожал узкий клинок пламени, по стенам метались призрачные тени, пряный запах керосина и копоти напоминал о детстве.
Ему было хорошо сидеть, никуда не спеша, и слушать шорох дождя по крыше.
Если б только не возникала моментами между сердцем и желудком неприятная тошнотворная пустота.
Как-никак, а завтра будет война, причем совершенно незнакомая ему сухопутная, а не морская, к которой он имел некоторую привычку. И хотя он, в отличие от других людей, сможет быстро уйти с нее и почти наверняка останется жив, все-таки серьезнее этого момента у него еще в жизни не было.
Уж больно плохо сейчас там, в отмеченном на карте квадрате северо-западнее Киева…
Утром он встал в четыре по восточноевропейскому времени. Еще раз проверил свое снаряжение: автомат «ППД», несколько круглых дисков к нему, гранаты, бинокль, планшет с картами, кое-какое продовольствие на первый случай. Обычный командирский «тревожный чемодан». Все это он загрузил в маленький штабной броневичок «БА-20». Он тоже в полном порядке. Из башни торчит тонкий ствол пулемета «ДТ», баки заправлены, снаружи на броне укреплены канистры с водой и бензином, лом, лопата, топор, две запаски. Все по уставу. Протекторы в меру стерты, примерно как после тысячи километров пробега, окраска тоже не новая, номера наркомата обороны. От серийной машины броневичок отличали две подробности.
Накануне он попросил Наташу:
— Ты скажи им… Пусть, если можно, бронирование заменят. Титановую поставят или хромоникелевую, я не спец, чтобы хотя бы крупнокалиберную пулю выдержал, а то же его из винтовки прострелить можно. Для их же пользы, между прочим. За себя я не боюсь, не думай, мог бы и на мотоцикле сбегать… — Он не удержался, чтобы не отвести от себя возможное подозрение в трусости. Тоже своего рода офицерский гонор. — И движок желательно помощнее, мерседесовский, например, сил на двести. С его родным полстасильным далеко не уедешь, приличный дождь пойдет — и привет…
— Разумеется, Дим, — заверила его Наташа, — все, что нужно, они сделают.
Словно оттягивая время, Воронцов снова вернулся в Замок и вызвал Наташу. Она появилась на экране сонная, в наброшенном на плечи пеньюаре.
«Вот сволочи», — подумал он про авторов этой мизансцены и спросил:
— Ну, как у меня вид, подходяще? — Расправил под ремнем гимнастерку, самую по тем временам модную, из тонкого коверкота с легким красноватым отливом, с двумя рубиновыми ромбами на петлицах и звездами на рукавах. На груди два ордена Красного Знамени, монгольская «Полярная звезда», медаль «ХХ лет РККА» и значок за Халхин-Гол. Дело не в честолюбии, если нужно, он мог бы надеть форму и рядового, просто в роли дивизионного комиссара из центра, облеченного неограниченными полномочиями, он обеспечивал себе полную свободу действий.
— Как в кино, — сказала Наташа, и ему показалось, что говорила она искренне и от себя, а не по поручению пришельцев.
— Так я пошел. Не скучай тут…
— Ты там поосторожней, Дим, — попросила она.
— Как-нибудь… Кое-чему меня тоже учили. Восемь лет подряд. А ты повторяй про себя стихи Симонова. Те самые. А я отбыл… — Щелкнул каблуками, поднес руку к козырьку и вышел.
Глава 7
…Пронизанный отвесными лучами солнца лес, густой запах сосновой смолы, хвои, цветущих трав, заброшенная грунтовая дорога, по которой, похоже, давно никто не проезжал, — все создавало ощущение ленивого, дремотного покоя, и Воронцов на какое-то время этому ощущению поддался.
Поэтому, когда из-за вершин мачтовых сосен вдруг беззвучно выметнулись и пошли на бреющем полете вдоль просеки два желтых, с черными консолями крыльев и коками винтов «мессершмитта», он на мгновение замешкался, и лишь строчка пылевых фонтанчиков, косо резанувшая дорогу в нескольких шагах, заставила его броситься на песок и откатиться к обочине, в колючие заросли кустарника.
Ударил по ушам сдвоенный грохот моторов, сквозь который едва слышен был пулеметный треск, и пара исчезла, словно ее и не было. Воронцов полежал еще секунд десять, вывернув голову и глядя в зияющее небо. Немцы не возвращались. Да и не нужен он им — одинокий, едва различимый с высоты человечек в зеленой форме. Так, для забавы нажали на спуск, не пожалели десятка патронов и полетели дальше по своим фашистским делам. Чего-чего, а целей им сейчас хватает. Не в воздухе, где практически нет русской авиации, а именно на земле.
Он поднялся, отряхивая бриджи и гимнастерку, выругался сквозь зубы, зябко передернул плечами. Пройди он еще метра три — и лежал бы сейчас, изорванный пулями, на всеми забытой дороге, на быстро впитывающем кровь песке, и вся его эпопея на том и закончилась бы…
Впрочем, у него еще все впереди.
Воронцов отошел чуть в сторону, где под низко нависшими ветвями стоял его броневичок с открытой дверцей, сел на подножку, закурил длинную, еще довоенную папиросу «Северная пальмира».
