Афганский рубеж (СИ) - Дорин Михаил

— Везём их в Чарикар. Там инженерный полк и есть больница…

— Какая больница? — спросил я.

— Перебивать вздумал⁈ Местная больница с нашими врачами. Живее запускайте вертолёт! Это приказ, — скомандовал Берёзкин, напрягая свои скулы и утирая платком лоб.

Идея совсем плохая. Дать указание везти раненных советских лётчиков в непонятную больницу в город, который неизвестно сейчас в чьих руках находится — неблагоразумно в квадрате.

Да и нет гарантии, что там помогут нашему товарищу. В Баграме, до которого лететь на пять минут дольше, гораздо лучше условия.

— Мы его повезём в… — рыкнул мой командир звена, но я вовремя его дёрнул за рукав.

— Так точно, товарищ полковник! Разрешите выполнять? — сказал я.

— Разрешаю. Запускаемся! — произнёс Берёзкин, задрал нос и пошёл к вертолёту.

В воздухе продолжал кружить Ми-24. Борт Чкалова горел, отбрасывая в воздух чёрные клубы дыма, которые постепенно накрывали близлежащие ряды деревьев «зелёнки».

— Саня, ты чего?

— Ни «чего», а пошли запускаться! На земле решил с полковником бодаться? Взлетим и тогда пошлём его. У нас времени нет спорить с ним, — объяснил я.

— Ему же нужно доказать, что в Чарикаре просто фельдшеры. Там нет такого госпиталя, как в Баграме!

Я закрыл дверь и затолкал Батырова в кабину и усадил на место командира вертолёта. Карим в это время оказывал помощь Чкалову. Моего не самого тактичного обращения с командиром звена он и не заметил.

— Вот и хорошо. Летим в Баграм. Работаем, — спокойно ответил я.

Быстро начали запускаться. Павел Валерьевич к этому времени встал в круг над нами и начал выполнять виражи.

— 207й, прикрываем тебя. Всё спокойно, — объявил по радиосвязи Берёзкин.

Взлетать нужно как можно быстрее. Иначе дождёмся духов, а в прикрытии Павла Валерьевича я не уверен.

Двигатели запустились, и Димон оторвал вертолёт от площадки.

— Сразу запроси Баграм, — подсказал я.

— Окаб, 207й, — запросил Батыров руководителя полётами.

В эфире началось «бульканье» и хрип. Похоже, что Берёзкин начал выходить на связь, но сделал это одновременно с группой руководства Баграма.

— Окаб, 207му, иду к вам с посадкой у госпиталя. На борту трое раненых. Передайте туда, чтоб встречали.

— 207й, 105му, — запросил Берёзкин.

Батыров посмотрел на меня.

— Держи курс в медсанбат. Плевать, что он скажет, — ответил я по внутренней связи.

Димон кивнул и ничего не ответил начальнику политуправления. Руководитель полётами быстро передал нам условия на аэродроме, а пара Ми-24 начала выходить вперёд. Похоже, что Березкин решение поменял.

— Сань, возьми управление, — сказал Батыров, и я взялся за ручку.

— Управления взял.

— Нас ждёт очень много писанины. Ты понимаешь, что мы должны будем доложить о его халатности? — произнёс по внутренней связи Димон.

— Да, но дадим ему шанс самому об этом доложить. Если не сделает этого, тогда доложу я.

Батыров отклонился назад и протёр вспотевший лоб.

— Нас заклюют, Сань. Не будет повышения, академий, наград.

Ох и не о том думает командир!

— Пойди, в грузовую кабину сходи, — сказал я по внутренней связи.

— Зачем?

— Леониду в глаза посмотри и скажи ему то же самое. Что тебя много писанины ждёт, что наград тебя лишат за то, что ты сделал и ослушался приказа. Повернётся у тебя язык? — посмотрел я на Батырова и отвернул вертолёт в направлении медсанбата.

Через пару минут зашли на посадку на площадку. Два УАЗа «таблетки» уже ждали нас, а солдаты бежали к нам с носилками.

Димон держал управление, пока я помогал вынести Леонида. Аккуратно положили его на носилки, но Чкалов что-то говорил и просил остановиться.

— Лёня, всё уже позади. Тебя в госпиталь доставили, — сказал я.

Лёня взял мою ладонь и сжал её, насколько у него хватило сил. Его рука была вся обожжённая, покрытая волдырями, и стало тёмно-розовой.

Представляю, как ему сейчас больно от такого прикосновения, но Чкалов и не думал отпускать руку.

— Сань, если чем обидел, извини. Ты вправе был меня там оставить.

— Ты чего, братишка⁈ — улыбнулся я. — Мы своих не бросаем. Ты же свой!

— Свой… хорошо сказано, — прохрипел Лёня и отпустил руку.

К нам подошёл доктор и расспросил, сколько времени прошло и какие ещё могли быть травмы. Пока мы помогали нашим товарищам вылезать, УАЗ с Чкаловым уже уехал.

Ребят погрузили на санитарку и вернулись в вертолёт, чтобы перелететь на аэродром. После посадки в Баграме уже на рулении было заметно, что на стоянке нас ожидают. И совсем не тот, кого приятно видеть.

— Сань, тут не только УАЗик Енотаева, — сказал Димон, когда мы зарулили на стоянку.

— Конечно. А ты думал, что Берёзкин не подстрахуется, — ответил я по внутренней связи.

На стоянке уже стоял Павел Валерьевич и что-то жёстко выговаривал командиру эскадрильи Енотаеву. Наш бородатый комэска только кивал, но делал это без должного энтузиазма.

Как только выключили двигатели, начальники начали движение в нашу сторону. Активные жестикуляции начальника политуправления выглядели неким проявлением нервозности. Да и выражение лица было растерянным.

Батыров первым вышел из вертолёта и пошёл докладывать Ефиму Петровичу. Берёзкин в это время уже ушёл к себе в машину и уехал в сторону КДП. Димон позвал меня, и я поспешил к комэске.

— Приветствую, командир, — пожал я руку Енотаеву.

— Ты что скажешь, Сань? — спросил комэска, почёсывая бороду.

— Смотря о чём вы хотите спросить меня, — быстро ответил я.

— Меня интересует, что реально произошло в полёте?

Батыров кивнул, дав понять, что он уже всё рассказал. Быстро поведал, что думаю я по поводу этой аварии, и довёл состояние экипажа.

— Понятно. Я тогда поеду в медсанбат, а вас Берёзкин ждёт.

Мы переглянулись с Батыровым. Однако бежать на встречу с начальником политуправления не торопились.

— Командир, вы понимаете, что халатность этого человека привела к таким последствиям? — спросил Батыров

— Понимаю. А что ты предлагаешь? Избить целого полковника? — подошёл Енотаев к нам ближе.

— Руки только испачкаем, — спокойно сказал я.

Ефим Петрович грозно зыркнул на меня. Я сделал вид, что молчу.

— А если вспомнить, что по его вине сбили двух «крокодилов» над Махмудраки? — продолжил уточнять Димон.

— Ты снова предлагаешь Берёзкина покалечить? — повысил голос Енотаев.

— Проблем не оберёмся, — произнёс я.

— Клюковкин! Давай без комментариев! — гаркнул на меня комэска.

— А что я не так сказал⁈ Бить мы его не можем. Казнить тоже. У нас два пути — утереться или всё решить по закону. В командовании 40й армии никого не заинтересовали два случая, когда в присутствии полковника Берёзкина сбиты три вертолёта ракетами ПЗРК, которых у духов меньше, чем прыщей на моей заднице⁈ — выпалил я.

Енотаев начал грозить мне пальцем, сжимая губы так, что они побелели. Но, так ничего и не сказал, призадумавшись над моими словами.

— Вот Клюковкин… насчёт «прыщей» подумать стоит. А пока, быстро к Берёзкину. И это приказ, товарищи, — произнёс комэска, уходя к машине.

Через полчаса мы стояли в классе подготовки в здании КДП. Павел Валерьевич ходил перед нами взад-вперёд, сложив руки за спину.

— Почему вы не выполнили мой приказ? — спросил он.

— В отношении чего? — уточнил Батыров.

— Всего! Сначала начали мудрить на стоянке с перегрузом. Затем странные замечания в полёте на обратном пути. Вам погоны жмут?

— Нет, — ответил я.

— А вот я думаю, что жмут. Ну и в конце всего этого, отказались лететь в Чарикар. Под трибунал захотели?

Батыров посмотрел на меня, а я только пожал плечами.

— Товарищ полковник, какой Чарикар? Мы полетели в Баграм, как и положено по заданию. К тому же наши товарищи были ранены. Один из них тяжело. Нам срочно нужно было доставить их в медсанбат.

— Прекрати мне это, Батыров. Думаешь, я не понимаю, к чему вы двое клоните. Сговорился со своим праваком? — начал кричать Берёзкин.