Братья по крови. Книга первая (СИ) - Артемьев Юрий

Но почему при слове ОБХСС тётка внизу так мелко задрожала? Неужто есть чего бояться?

* * *

Был такой старый анекдот.

— Папа! Я боюсь!

— Вовочка! Кого ты боишься?

— КПСС

— Вова! Тебе только пять лет. У тебя нет никакого повода бояться КПСС.

— А дядя по телевизору несколько раз сказал: Съест КПСС. Съест КПСС.

* * *

Похоже, что эту тётку вместе с её мужем съест ОБХСС.

— Саш! Отпусти её!

— Уверена?

— Да…

— Ладно.

Я медленно приподнялся и отпустил руку «задержанной». Весь этот приём я проделал абсолютно машинально. Приём-то старый, но рабочий. Да ещё отточенный до автоматизма за долгие годы работы в милиции. Поэтому и выполняется на уровне инстинктов.

Тётка продолжала лежать на полу.

Аня взяла меня за руку и повела за собой в квартиру.

— Где разуваться? — спросил я.

— В комнате.

Аня открыла своим ключом первую же дверь справа. Прямо из прихожей и мы сразу попали в очень маленькую комнатку. Казалось. Что вся комната заставлена мебелью. Две узкие кровати, письменный, и похоже, что он же и обеденный стол. А ещё шкаф. Старый и облезлый…

Полочка для обуви стояла тут же у дверей. Хотя там, в прихожей я обратил внимание, что у соседней стены была и вешалка и полочка для обуви. Значит там была соседская? А у Аниной семьи и вешалка и обувница, стояли внутри и так не слишком крупной комнаты.

— Аня! А сколько всего комнат к квартире?

— Три.

— И я так понял, что ваша комната — самая маленькая.

— Да. Наша комната чуть больше двенадцати квадратных метров. У тёти Светы с мужем — двадцать три, а у бабы Кати двадцать один. — проявила свою осведомлённость ученица шестого класса.

— Тётя Света — это эта? — кивнул я на дверь.

— Угу…

— А баба Катя?

— Старушка… У неё муж умер год назад. А ей почти девяносто лет. Она сейчас в больнице лежит… Говорят, что может умереть.

— Кто говорит? Эта Света?

— Ну, да…

— Значит, ваша комната самая маленькая? А почему тогда у вас и вешалка, и полка для обуви стоят не в прихожей, а в комнате? Вам кто-то запретил это делать?

— Нет… Но…

— Что? Говори! Не стесняйся?

— У мамы на сапоге каблук сломался, когда обувь стояла в прихожей. А сапоги совсем новые были. Мама их в ремонт отнесла. А там сказали, что кто-то специально каблук ножом отковыривал… И пальто мамино…

— Что? Тоже рукав оторвался?

— Нет… Пуговицы…

— Понятно. То есть эта тварь вам вредит, а вы с ней ничего сделать не можете? Откуда можно позвонить?

— Телефон у неё в комнате.

— У кого? У Светы? А зачем ты тогда мне тот номер давала?

— Ну… Она не всегда такая. Иногда и к телефону зовёт. А когда мама дома, она даже не орёт на меня…

— Аня! Ангел ты мой! Это как разговор негров на плантации: «У нас хозяин хороший! Не каждый день бьёт.» Как вы тут выживаете? Да таких соседей, как эта Света, надо дустом травить, как клопов и тараканов. Это что у вас тут?

— Электроплитка.

— Вы тут готовите?

— Ну-у…

— Она запрещает вам готовить на кухне?

— Мама думает, что эта… может и в суп плюнуть…

— Ага. Или мышьяк подсыпать… Нет. Так жить нельзя. Ладно. Одевайся!

— Что? Куда?

— Поедем к нам! Ты мне нужна. Я же для тебя шить собрался. А на кого мне мерить всё? На Лёху что ли? Он слишком большой.

— А что мне надеть?

— Да чего хочешь. Всё равно домой в обновках вернёшься.

— Тогда я прямо так, ладно?

— Ладно! — сказал я, оглядев её с ног до головы. — Нормальное платье. Только тебе не кажется, что оно коротковато?

— Это моё старое платье…

— А с виду не скажешь.

— Я выросла…

— Что-то не заметно.

Бух! Маленький кулачок ударил меня в грудь.

— Я выросла! Но только вверх. Платье в самый раз, но…

— Немного коротковато.

Бух! Снова меня ударили.

— Хватит драться! Ты кефир в холодильник поставишь?

— У нас нет холодильника. Я хотела пообедать…

— Ты голодная? Ладно. Оставляй всё здесь и пошли!

— Куда?

— А тебе не всё равно?

— Маме надо сообщить?

— До которого часа мама работает?

— Раньше девяти домой не приходит.

— Анечка! Я ей потом позвоню. Всё будет хорошо!

Аня закрыла дверь в комнату на ключ. В квартире стояла тишина. Было слышно, как где-то на кухне капает вода из-под крана. Мы покинули эту неуютную квартиру. Спускались вниз не на лифте, а по лестнице. И как мне показалось, Аня вздохнула с облегчением, когда мы вышли из подъезда…

* * *

Мы шли в сторону Таганки. На углу Ульяновской и Чкалова. Я заметил Пельменную.

— Хочешь пельменей?

— Здесь не хочу. Мы с мамой сюда часто заходим.

— А блины ты любишь?

— Блины я люблю. Но от них толстеют.

Я скептически осмотрел её с ног до головы…

— Тебе это не грозит. Ты стройная, как тростинка. А со сгущёнкой будешь?

— Со сгущёнкой буду.

И мы снова зашагали в сторону Таганки.

17 июня. 1974 год.

Москва. Блинная на Воронцовской улице.

В Блинной на Воронцовской улице я бывал не раз. Но всё это было в той, в прошлой жизни. И мальчишкой сюда забегал с друзьями, и когда после армии учился в институте, а ночами подрабатывал в такси… Это было одно из тех мест, что и кромешной ночью могло накормить голодного и напоить запойного.

Столики были «стоячие». Никаких стульев не предполагалось. Думаю, что такой стоячий стол по высоте будет немного великоват для мелкой девчонки. Но это мы как-нибудь решим.

— Ну, выбирай! Чего будешь?

— Как чего? Ты обещал блины со сгущёнкой.

— А запивать чем будешь? Чай? Кофе с молоком?

— Кофе!

— Кофе нет… — безапелляционно заявляет крупная женщина в когда-то белом халате и шапочке.

— Тогда так… Два чая. Две порции блинов со сгущёнкой. — наклоняюсь к Анюте. — Ещё чего-то хочешь?

— Яйцо под майонезом.

— И два яйца под майонезом.

— Блины надо ждать…

— Тогда и чай вместе с блинами. А то остынет.

— Не успеет!

Всё-таки что было хорошего в СССР всегда перечёркивалось хамством и грубостью обслуживающего персонала. Помнится Штирлиц специально ходил в какой-то кабак под названием «Грубый Готлиб». Там фишка была в том. что хозяин наливая пиво и выдавая порции поджареных баварских колбасок всем хамил. У нас в СССР такое заведение специально искать не надо было. Заходи в любоё! И облают, и обсчитают.

Я заплатил за всё меньше рубля. Медные монетки сдачи не хотел сперва забирать. Но рачительная Аня всё сгребла с прилавка и передала мне, пришлось набивать карманы монетками. Никак не могу привыкнуть, что в этом времени монеты — тоже деньги, на которые можно что-то купить.

Пока мы ждали две порции наших блинов, я слегка подвинул круглый столик к окну. Ну, а Ане пришлось с ногами забраться на подоконник. Так, стоя на подоконнике на коленках ей стало удобно есть с высокого стола.

Зато. Когда нас позвали, чтобы мы забрали готовые порции наших блинов, продавщица, или кто она тут по должности, заметила наше «ноу-хау», и решила немного поскандалить…

— Я прошу прощения! Если моя девочка Вам своими сандаликами испачкает подоконник, то я возьму у Вас тряпку и всё вытру. Но иначе, она не сможет нормально поесть блинов и не облиться горячим чаем.

Тётка не нашла что мне ответить на мою вежливую речь. Похоже, что так тут с ней никто не разговаривал очень давно. Те. кто заходили выпить со своей бутылкой, обычно либо отвечали матерно. либо быстро включали заднюю и уходили. Ну а молодёжь, типа меня, вообще терялась от гневных замечаний и ретировалась в темпе вальса…

Так что мне никто ничего не ответил. Мы спокойно поели, убрали за собой грязную посуду. А когда, я попросил тряпку, чтобы вытереть подоконник мне ответили: