Честное пионерское! Часть 1 (СИ) - Федин Андрей Анатольевич

Перед Надиным приходом я убрал книгу на полку. Решил, что рано десятилетнему парню зачитываться нудным для его возраста творением Виктором Гюго — не стоило смущать своими странными интересами Мишину маму. Навёл идеальный порядок в своей комнате (поправил подушку-пирамиду, разгладил на кровати покрывало). Скучал в ожидании того, как «скрипнет» входная дверь (дверные петли не скрипели: я их сегодня снова смазал). Надежда Сергеевна на четверть часа припозднилась. Зато пришла в хорошем настроении: принесла толстенную книгу Булычёва «Девочка из будущего… и другие повести» из серии «Мир приключений».

Сказала, что «урвала» её «по знакомству». Сообщила, что в нагрузку к Булычёву «дали» «всего лишь» две книги «каких-то» советских поэтов. Их она оставила на работе — решила, что подарит начальнице (та собирала на даче библиотеку из книг с красивыми обложками). Помимо повести «Сто лет тому вперёд», в новеньком издании оказались «Девочка, с которой ничего не случается», «Остров ржавого лейтенанта», «Пленники астероида» и несколько других произведений, не попадавшихся мне в детские годы (именно тогда был пик моей увлечённости работами Булычёва).

— Вовчик будет в восторге, — пробормотал я и взглянул на полку, где пылились томики Беляева — для рыжего мальчишки знакомство с ними откладывалось.

Надежда Сергеевна, как и обещала, принесла с работы новенькую тенниску — такую же, как прошлая, но без вышивки. С её слов, себестоимость готового изделия равнялась немногим меньше четырёх рублей. Надя считала эту стоимость высокой. Но «дешёвую» ткань использовать не хотела. А я и не уговаривал её это делать. Рубль или полтора рубля экономии в моей калькуляции особого значения не имели. К тому же, я не желал снижать качество самопальной «адидасовской» одежды.

Я начиркал на белой ткани трилистник до того, как Надежда Сергеевна перемыла после ужина посуду.

А ещё через полчаса мой рисунок превратился в вышивку.

В субботу мы проснулись не под «Пионерскую зорьку». Но и не дрыхли до полудня.

Я открыл глаза в начале девятого утра — тут же растолкал Надежду Сергеевну (мы решили по выходным делать зарядку вместе). Надя спросонья выглядела несчастной. Но я её не пожалел (ещё спасибо мне скажет, когда «выскочит» замуж). Напомнил Мишиной маме о нашем с ней уговоре. Отправил её умываться.

А потом к радости соседей по дому «врубил» «Утренний концерт» на радиостанции «Маяк».

Надя шумно пыхтела: закидывала ноги за голову, демонстрировала мне свои недурственные ягодицы. Я уселся на диван, смахнул с лица пот. Руки слегка дрожали: только-только поставил рекорд — отжался от пола двенадцать раз (на счёт «тринадцать» уже не оторвал живот от ковровой дорожки). Ещё не успокоил дыхание и не угомонил стучавшее по рёбрам сердце. Следил за тем, чтобы Надежда Сергеевна «не сачковала» (на её ягодичные мышцы тоже поглядывал — ничего не мог с этим поделать).

Ухмыльнулся. Собрался уж, было, осчастливить Надю очередным «мудрым» советом (вообразил себя опытным тренером по фитнесу). Но не успел: отвлёкся, когда на фоне голоса Муслима Магомаева различил пение дверного звонка. Надежду Сергеевну отвлекать не стал («ноги за голову» — важное упражнение). Сам поплёлся в прихожую. Гадал на ходу, что за нехорошие люди пришли к нам в выходной день с утра пораньше. И почему они мешали отдыхать «нормальным» советским гражданам. Резко распахнул дверь…

…И увидел за порогом Вовчика в «адидасовской» тенниске. А позади него — кудрявого рыжеволосого парня. Тот выглядел постарше меня нынешнего лет на шесть-семь. И примерно на столько же младше себя же, каким он мне запомнился по прошлой жизни. Парень был не в шортах, как Вовчик — в потёртых джинсах. И походил на Вовчика не только цветом волос и веснушками, но и разрезом глаз, и даже ямочкой на подбородке. Я вспомнил и его имя…

«Ванька-дурак», — промелькнуло у меня в голове подзабытое прозвище этого паренька.

Вовчик устало вздохнул — взглянул на меня… виновато.

Его сопровождающий посматривал на меня с любопытством, не вынимал руки из карманов брюк.

— Привет, — сказал я.

Обратился сразу и к Вовчику, и к его спутнику.

Старший из рыжих подтолкнул младшего в спину — мне навстречу.

Вовчик отмахнулся от родственника — раздраженно и обиженно. Поздоровался со мной. И протянул мне две красноватые купюры.

— Вот, — сказал он.

Поджал губы, свободной рукой провёл под носом.

Я посмотрел сперва на хмурое лицо Вовчика, потом на банкноты в его руке.

Спросил:

— Что это?

— Деньги, — объяснил младший из рыжих. — Двадцатка.

— Вижу, что деньги, — сказал я.

Скрестил руки на груди.

— Я тебя о другом спросил. Зачем ты мне их даёшь?

— Двадцать рублей, — сказал Вовчик. — За мою рубашку. За вот эту.

Он постучал себя по груди (по адидасовскому логотипу), зыркнул на меня исподлобья — словно попросил извинения.

— С фига ли? — сказал я.

Убрал руки за спину.

— Не надо никаких денег. Ведь это подарок.

Я дёрнул плечом, сказал:

— Вовчик, мы же об этом говорили. Что здесь непонятного?

Вовчик шмыгнул носом.

— И я им это говорил! — сказал он.

Бросил недовольный взгляд через плечо.

— Тётя Надя мне её подарила! — заявил он. — За просто так! Слышал, что сейчас Миха сказал?

Вновь посмотрел мне в лицо.

— Набросились на меня дома, — сообщил он. — Словно я ворюга какой-то. А батя ещё и выпороть хотел!

Вовчик снова потёр нос.

— Слишком дорого для подарка, — подал голос его старший спутник. — Деньги бери, пацан. Матери отдашь.

«Ванька-дурак», — снова промелькнула у меня в голове похожая на «обзывательство» фраза из прошлого (моего прошлого — не Мишиного).

Младший из рыжих снова протянул мне банкноты — я никак на его жест не отреагировал.

Проигнорировал я и слова старшего из гостей.

— Вовчик, а что это за товарищ вместе с тобой явился? — спросил я.

Говорил спокойно.

Мальчишка скривил губы.

— Брательник это мой, — сказал он, — Ванька. Батя ему велел вместе со мной пойти. Чтобы я деньги вам за рубашку отдал — не зажулил.

— Ясно, — сказал я.

Поднял взгляд на Сомова-старшего.

— Уважаемый Иван, — сказал я. — Спешу сообщить вам, что белая тенниска с вышивкой на левой стороне груди в виде логотипа немецкой транснациональной компании по производству спортивной одежды, обуви и аксессуаров «Адидас» — это не что иное, как подарок от моей мамы, Надежды Сергеевны Ивановой, вашему младшему брату, Владимиру… Сомову. Плату за подарки в моей семье брать не принято. Потому свои двадцать рублей вы можете… благополучно вернуть в семейный бюджет. Такое разъяснение вас устроит?

Иван Сомов вновь вынул из кармана руку, положил её брату на плечо.

— Пацан, ты не умничай, — сказал он. — Лучше мамку позови. Она дома?

Я глубоко вздохнул — успокоился.

Ответил:

— Во-первых, у меня не мамка, а мама.

Вовчик толкнул брата локтем, прошипел:

— Понял?!

— А во-вторых, она сейчас занята, — сказал я. — Мама медитирует.

— Что она делает? — переспросил Иван Сомов.

Тряхнул рыжей шевелюрой.

— Медитирует, — повторил я. — Отдыхает от работы: даёт мозгу расслабиться после недели тревог, напряженного мышления и построения планов. Выходной у неё сегодня! Разве непонятно?

Покачал головой. Устало вздохнул.

— Ладно, — сказал я. — Только ради Вовчика. Сейчас её приведу.

Я в общих чертах обрисовал Надежде Сергеевне ситуацию — как её видел сам (родители заподозрили Вовчика в воровстве, а нас пытаются выставить в его глазах меркантильными негодяями). Говорил спокойно и понятно. Добился нужного результата: Надя возмутилась, сжала кулаки и ринулась в прихожую. Там она обрушила на Ивана Сомова своё негодование, преображённое в яростный словесный поток. Она объявила, что «Вова — хороший мальчик»; сказала, что подозревать Вовчика в преступлении — «недопустимо».