Андрей Валентинов - Овернский клирик
– Толпой повалиться… навалиться, – заметил Пьер. – Ворота нести… вынести.
– Как скажешь, Зу-Карнайн, – согласился Ансельм. – Ты у нас стратег.
– Ты это… – нормандец, похоже, обиделся. – Плохие слова не очень говори. Я тоже плохие слова знать! Меня матушка в детстве за слова по губам шлепать!
Ну что с ними делать? Мальчишки! А ведь брату Петру все двадцать семь будет.
– Брат Ансельм! – вздохнул я.
– А что? – невинно моргнул тот. – Стратег – это, брат Петр, значит – полководец. А Зу-Карнайн – великий герой, правда, сарацин.
– Сам ты сарацин быть, – буркнул ничуть не успокоенный Пьер.
– Зу-Карнайн – арабское прозвище Александра Македонского, – терпеливо пояснил я. – А вам, брат Ансельм, я уши надеру.
– Александр Македонский? – Пьер, кажется, не очень поверил.
– Совершенно верно. Так что можешь особо не обижаться. О нем рассказано в Коране.
Я прикрыл глаза и начал медленно вспоминать, по ходу переводя полузабытую арабскую речь:
– Кажется, так… «Они спрашивают о Зу-Карнайне. Скажи: “Я прочитаю о нем воспоминания”… Мы укрепили его на земле и дали ему ко всему путь, и пошел он по одному пути. А когда он дошел до заката солнца, то увидел, что оно закатывается в источник зловонный»[33].
Пьер опасливо перекрестился, и я решил не искушать больше наивного нормандца. В свое время мы здорово поспорили с Имадеддином, который тыкал мне в нос старый свиток, уверяя, что Двурогий[34] – вовсе не Великий Александр, а какой-то царек племени химаритов из Йемена…
– А наш Александр Памьенский, как видно, что-то задумал. – Ансельм кивнул в сторону замка. Я не успел даже взглянуть. Послышался вопль сотен глоток, и огромная толпа бросилась вверх по склону. Люди перепрыгивали через ручей, многие падали, на них наваливались те, кто бежал сзади, и уже по упавшим следующие ряды перебегали лощину. Первые из атакующих достигли частокола и на мгновение задержались. Я понял – они видят перед собой не покосившиеся колья, многие из которых сгнили, другие же давно лежат на земле, а неприступную преграду. Но вот первый, опираясь на плечи товарищей, подтянулся, упал, на смену ему полезли другие. Вскоре авангард был уже за частоколом. Десятки рук вцепились в бревна, растаскивая их и освобождая проход.
Постепенно толпа редела. Основная масса все еще переходила ручей и возилась у бревен. Лишь полсотни наиболее быстроногих, возможно, те самые пастухи в меховых куртках, привыкшие к горам, упорно карабкались вверх. Я прикинул направление и покачал головой. Сгоряча чуть ли не половина поднималась явно не туда – прямиком к подножию неприступных стен. Не больше двух десятков направлялось к воротам. Но до них еще следовало дойти. Впереди – ловушка, каменный коридор, приготовленный специально для подобного случая.
– Ансельм! – Я обернулся к итальянцу. – Что в проходе?
– Пусто. Там никого нет. – Ансельм прикоснулся к моей руке, затем вновь вгляделся и пожал плечами. – Как ни погляди… На стенах воины. То есть кажется, что на стенах воины. А там…
Я кивнул. Это явно неспроста. Очевидно, штурмующие тоже заподозрили неладное, поскольку замедлили ход и начали останавливаться. И вдруг издалека донесся крик, его подхватили десятки голосов…
– Бревна! – Ансельм схватил меня за руку и резко выдохнул: – Ну, дают…
– Что там? – торопил я, жалея, что даже на миг не могу увидеть то же, что остальные.
– Бревна катятся сверху. Много бревен. Я не понял, откуда они могли взяться. Вернее, понял, но…
Тем, кто на склоне, было не до рассуждений. Я представил себя на их месте – крутая гора, подъем, с каждым шагом все более трудный, и внезапно – огромные бревна, с грохотом катящиеся вниз. Страшно – даже если знаешь, что глаза лгут.
Теперь уже вопили сотни голосов. Люди в долине, не отрываясь, следили за происходящим на склоне. А там штурм определенно подходил к концу. Авангард отступал – вернее, бежал, падая и цепляясь за колючие кусты. Кто-то, не удержавшись, покатился вниз, за ним другой, третий… Толпа у частокола начала пятиться. Я понял – первый порыв прошел. Теперь любой опытный вояка поймет, что людей надо уводить, успокаивать и лишь потом…
Похоже, монсеньор де Лоз тоже знал эту нехитрую премудрость. Склон быстро очищался – толпа вновь переходила ручей, возвращалась в долину. Не вышло – и не могло выйти. Даже без бревен.
– Отец Гильом! – воззвал Пьер, молча наблюдавший происходящее. – А как надо? Чтобы правильно?
Видимо, сравнение с Зу-Карнайном все же оставило свой след.
– Сначала посылается разведка, – начал я, соображая, что учу парня вовсе не тому, что требуется сельскому священнику. – Все вокруг следует осмотреть, а уж потом действовать. В любом случае с этой толпой штурм невозможен, особенно без подготовки. Я на месте монсеньора де Лоза разбил бы лагерь и приказал варить обед.
– Осада? – глаза Ансельма блеснули.
– Такой замок придется осаждать очень долго. Через три дня люди начнут разбегаться. Это не армия.
– А я слыхать, что надо большую башню строить, – подумав, заметил нормандец. – Большую башню к стене подводить…
Ансельм, пораженный подобной эрудицией, пробормотал: «Полиоркет!» – и покосился на меня. Увы, пришлось разочаровать Пьера, а заодно поумерить пыл горячего итальянца.
– Такая башня называется «гелипола». Мы как-то строили ее, когда брали замок Крак. Но здесь гора, стены слишком высоки. Нет, этого сброда д’Эконсбефам бояться нечего. Если бы не латники и не сам епископ…
Второй штурм – если, конечно, для такого безобразия применимы военные термины – состоялся часа через три. За это время в долине вырос целый городок. Кое-где белели палатки, возле повозок кипела жизнь, бродячие торговцы громко предлагали свой товар, а прямо возле разрушенного мостика какие-то жонглеры устроили представление. Казалось, вблизи замка открылась большая ярмарка, посетители которой, поторговав, выпив и повеселившись, к вечеру разъедутся по домам. Однако люди пришли сюда воевать, и пыл еще не угас. Пока жонглеры ходили по проволоке, а цирюльники предлагали постричь-побрить, кто-то – сам ли де Лоз или его подручные – готовил атаку.
Она началась внезапно. Несколько десятков молодых парней без криков и шума пересекли ручей и начали подниматься по склону. За ними, не торопясь, последовали другие. Вначале казалось, что они решили повторить то, что не удалось раньше, но вскоре я понял – замысел стал иным. Те, что двигались первыми, ловко обошли каменную западню стороной. Подниматься было трудно, и кое-где смельчаки использовали заранее припасенные веревки. Вскоре авангард оказался выше каменного заслона. К нескольким веревкам прибавилась целая дюжина, и те, что следовали за смельчаками, принялись неторопливо взбираться вверх.
Замысел стал ясен. Монсеньор решил собрать наиболее смелых и решительных у самых ворот и затем бросить их на приступ. Правда, на отвесном склоне едва ли удастся разместить больше сотни, но для замка, который защищают четверо мужчин, калека и девушка, этого вполне хватит. Бревен – настоящих или колдовских – не боялись. Каменная западня позади, а со стен и башен много скинуть не удастся. Да и неровный склон позволял укрыться – и от камня, и от бревен.
Пока штурмующие подтягивались поближе к воротам, внизу тоже не теряли времени. Из-за ближайших деревьев показались крепкие парни, волокущие большой свежесрубленный дуб. Огромная тяжесть не позволяла идти быстро, но к ним уже спешила подмога. Громадный ствол нехотя переполз через ручей, пролез в проход между бревен частокола. Сверху кто-то уже спускал веревку, точнее, целый канат. Затем, другой, третий… Срубленное дерево задрожало, дернулось и медленно-медленно поползло вверх. Тем, кто тянул его, приходилось несладко, но по склону уже лезли новые добровольцы. Пару раз казалось, что руки, державшие канаты, не выдержат и громадина покатится вниз, но в последний момент ствол выравнивали и вновь начинали подтаскивать ближе к вершине.
Мы молча глядели на эти грозные приготовления. Пьер хмурился, очевидно, представляя всю тяжесть подобной работы, поистине достойной древних циклопов. Ансельм зло скалился, а я старался понять, на чьей он стороне. Похоже, ему просто нравилось происходящее, и я в который раз подумал, что заставило этого мальчика надеть ризу. Ему бы в оруженосцы к такому, как я!.. Вернее, к такому, каким был бы я, не надень сам ризу бенедиктинца.
Наконец ствол оказался наверху, и тут же его подхватили десятки рук. Предстояло подняться на сотню шагов, но это уже не было столь сложно. Я смотрел за этой муравьиной возней, гадая, отчего молчит замок. Даже пара лучников способна в такой момент изрядно испортить нервы штурмующим. Но, может, у д’Эконсбефов нет даже лука? На что они надеются?
Ствол был уже возле самых ворот, точнее, у подножия надвратной башни. И тут я впервые почувствовал, что замок может не устоять. Конечно, эти пахари и козопасы побегут от десятка рыцарей, но трудно удержать крепость, когда ее не защищают.
