Андрей Валентинов - Овернский клирик
Он не договорил и закусил губу. Но я понял – это правда. Ансельм вполне может сделать так, чтобы Пьеру дали аббатство. И, наверное, не только это. Что же занесло парня в Сен-Дени?
– Нет, – Пьер грустно покачал головой. – Не пиши, брат Ансельм. Аббат должен быть такой, как отец Сугерий. Или как отец Бернар. Мне бы священником стать. В некоей деревне…
Солнце уже изрядно припекало, а наша грозная рать все еще стояла на месте. Как я понял из разговоров, мостик наконец привели в порядок, но Его Преосвященство вкушает второй завтрак – или первый обед.
Да, монсеньор де Лоз явно не походил на Александра Македонского.
Крик раздался почти одновременно – спереди, сбоку, сзади. В тот же миг на повозку навалилась бегущая толпа. Испуганно заржали лошади, им вторил разноголосый вопль сотен глоток. Мне показалось, что, еще немного – и мы опрокинемся под ноги бегущим, но, к счастью, повозка все же устояла. Мы оказались на маленьком островке среди шумного людского стада.
…Они бежали – козопасы в косматых куртках, горожане в зеленых плащах, священники с начищенными медными крестами. Кто-то уже бросил заботливо подобранную по руке дубину, кто-то отшвырнул в сторону самодельную пику. Упавшие пытались встать, но на них тут же наступали башмаки – и кожаные, и деревянные.
Паника.
Дорога была узка, и многие спешили в лес. Постепенно крик начал стихать. Наша повозка оказалась в пустом пространстве – впереди и сзади не было ничего, кроме валявшегося в пыли оружия, пожитков и нескольких телег, брошенных хозяевами. Беглецы со всех ног мчались в Памье, но некоторые, наиболее смелые или любопытные, выглядывали из-за деревьев. Наступила тишина.
– А вот и он! – негромко произнес Ансельм, спрыгивая с повозки и доставая кинжал. Пьер нахмурился и покрепче ухватил верный «посох».
«Он» шел по дороге, только что заполненной людьми, а теперь пустой – огромный, косматый, с обломанным у корня деревом, зажатым в левой руке, – вернее, в когтистой лапе. Белые клыки скалились, шерсть на загривке стояла торчком, и странно смотрелся на темно-бурой шерсти богатый малиновый плащ, застегнутый у горла.
Демон.
– Старый знакомый, а, брат Петр? – итальянец осклабился, поудобнее пристраивая кинжал в руке. Пьер не ответил, его губы неслышно шевелились – парень молился.
– Это не он, – заметил я, всматриваясь в того, кто разогнал армию епископа. – Хотя мы с ним тоже встречались.
Да, чудище чем-то отличалось от того, кто завернул к нашему ночному костру, а после прогуливался возле Артигата. Нелюдь был выше, суше, крепче в кости, и походка казалась другой – упругой, быстрой.
– Святой Бенедикт! – протянул Ансельм. – Уж не сеньор ли Доминик? Отец Гильом, а не пора ли нам куда-нибудь за кусты?
Итальянец был прав. Такого не остановишь крестом из кипариса! Вспомнились темные, живые глаза Доминика д’Эконсбефа. Этот не испугается.
Нелюдь шел быстро, и я уже хотел скомандовать отступление, но внезапно все изменилось. Послышался резкий гортанный клич, в воздухе пропел рожок. Из-за деревьев – слева и справа – выбежали воины в темных плащах и сверкающих доспехах, держа в руках длинные пики.
Латники епископа.
– Ого! – Ансельм, забыв о бегстве, рванулся вперед. – А молодцы!
Воинов было около полутора десятка, но каждый еле достигал до плеча чудищу. Удара когтистой лапы хватит, чтобы разорвать врага пополам, а тут еще дубина – целое дерево! – готовое обрушиться на головы в блестящих шлемах. Но латники не ждали, пока нелюдь, бывший уже совсем рядом, схватит первого из них. Резкая команда – и они стали плечом к плечу, выставив вперед пики. Демон взревел, бросился вперед, но тут же остановился, увидев перед собой полтора десятка сверкающих жал.
– Молодцы! – шептал Ансельм, не отводивший глаз от того, что происходило на дороге. – Так его!
Но нелюдь и не думал отступать. Резкое движение, рывок – и крайний из воинов упал. Загремели доспехи, дернулась в конвульсиях рука… Но в тот же миг вновь послышался рев – несколько пик вонзились в чудище. Казалось, сейчас его проткнут насквозь, но нелюдь взмахнул лапой, и послышался треск. Два копья сломаны, еще одно упало на дорогу…
Латники перестраивались, становясь в две шеренги. Первая опустилась на колени, упираясь древками пик в пыльную землю. Вторая держала оружие наперевес. Перед чудищем вновь выросла стальная стена.
Еще раз протрубил рожок. Из-за деревьев выбегали новые воины – еще десяток латников с пиками и столько же лучников в коротких синих плащах. Короткая команда – и стрелы легли на тетиву. Нелюдь замер, поводя огромной ушастой головой, и внезапно сделал шаг назад.
– Есть! – крикнул Ансельм. Послышался свист, стрелы вонзились в чудище. Три впились в голову, еще одна торчала в лапе, две попали в бок. Я думал, что нелюдь зарычит или даже взвоет, но он молчал. Быстрое движение лапы – вырванные из ран стрелы упали на дорогу. Прыжок – и перед изготовившимися к бою воинами была пустота. Враг исчез.
– Ушел… – растерянно констатировал Пьер, и словно в ответ послышался многоголосый крик. Десятки, сотни людей выбегали из-за деревьев, размахивая самодельным оружием. В солнечных лучах сверкали поднятые к небу кресты.
– Смерть демонам! Смерть! Да восславится Господь!
Воинов окружили, обнимали, кто-то уже подносил вино. Над упавшим латником склонился священник. Крик не стихал. Те, кто только что прятался, не смея показать головы, чувствовали себя победителями.
– Они не испугались, – внезапно сказал Ансельм, став очень серьезным. – Эти воины… Вы заметили, отец Гильом?
Я пожал плечами. Что ж, и такое бывает.
– Одного я узнал. Он был вчера на поляне! Вы понимаете?
– То есть… – Я действительно начал понимать. – Ты хочешь сказать, что воины епископа…
Я покосился на нормандца и не стал договаривать. Мы с Ансельмом поняли друг друга. Среди латников есть те, кто не боится ни Бога, ни демонов. У них свой Хозяин.
– Неглупо, – усмехнулся Ансельм. – Такие и Латеран сожгут – не поморщатся.
На дороге царила суета. Люди подбирали оружие, расходились по отрядам, и вскоре колонна вновь двинулась вперед. Люди повеселели – выигранная стычка сразу же подняла настроение.
– Привычка к победе, – Ансельм тоже понял это. – Мой отец… – он внезапно умолк, затем вздохнул и повторил: – Мой отец… Он был опытным воином. Он сказал как-то, что самое важное – выиграть первую схватку, пусть даже пустяковую. Появляется привычка к победе.
– Ага, – поддержал его Пьер. – Я это с детства помнить. Когда драка, главное – первым в обличье попасть. Чтобы кровь из носа…
– О, мои кровожадные братья! – вздохнул я. – Как-то, это был мой первый год в Святой Земле, мне дали двадцать всадников и приказали проиграть семь боев – один за другим. Я должен был отступать, бежать, изображать панику…
– Изображать! – понял итальянец. – Горации и Куриации![32]
– Нечто вроде. Гораций с малиновым крестом проиграл семь схваток и вместе с тремя уцелевшими воинами с воплями ужаса влетел в ущелье. Куриации в тюрбанах с кривыми саблями уже хватали чепрак моего коня. Меня успели даже как следует ткнуть копьем в спину, но тут ловушка захлопнулась…
– И что? – Ансельм нетерпеливо вздохнул. – Всех? Никто не ушел?
Я кивнул. В тот день мы вырезали всех, а наутро уже наступали на Мосул. Но победа дала немного – под стенами города нас встретил Имадеддин. Тогда-то мы с ним и познакомились…
– Отец Гильом! – недоумевающе вопросил нормандец. – А чего – Куриации – это сарацины есть?
5
Ночевать пришлось прямо в лесу. Я заранее представлял себе табор, пахнущий луком и плохо выделанными кожами. Этакое сонное царство можно вырезать одним кинжалом! Однако вскоре убедился, что монсеньор де Лоз кое-что понимает в военном деле. Телеги были поставлены кругом, перед ними горели костры, а каждый отряд выставил часовых. Конечно, все это не очень походило на военный лагерь, но справиться с нашей ордой теперь стало мудрено. Между телегами то и дело появлялись воины епископской стражи. Так что ночью сюрпризов не будет.
Мы расположились возле одного из костров. Ансельм выглядел возбужденным. Даже в неровном свете пламени был заметен румянец, проступивший на его смуглом лице. Я понял, в чем дело, – парень впервые попал на войну, пусть даже на такую, как эта. Пьер казался невозмутимым, хотя воевать ему тоже не доводилось. Я же чувствовал себя скверно – затея епископа ничем хорошим не кончится. Что б ни случилось у стен замка, результат будет один: довольная улыбка на тонких губах Его Высокопреосвященства Джованни Орсини. «Вы же видели! Вы же сами видели, брат Гильом!»
– Мир вам, святые отцы! – Невысокий паренек в темном плаще и большой шляпе с широкими полями подсел к нашему костру. Голос внезапно показался знакомым. Впрочем, удивляться пришлось недолго.
