Андрей Посняков - Шпага Софийского дома
– Мы красные кавалеристы, и про нас… – пришпорив конька, фальшиво запел Олег Иваныч.
Питейное заведение господина Явдохи – полутораэтажная, с подклетью, изба, чуть покосившаяся от времени, – выходило крыльцом не прямо на улицу, а на большой, порядком захламленный дворик, с коновязью, колодцем и тыном. Несмотря на утро, сквозь распахнутые ставни уже слышались песни.
Привязав во дворе лошадь, Олег Иваныч пересчитал имевшуюся наличность – пока денег хватало – и решительно толкнул низкую дверь. Вошел, сняв шапку, перекрестился, высматривая свободное местечко за длинным, уставленным кувшинами столом. Из-за печки незаметно выскочил половой, поклонился угодливо.
– Там, в углу, хорошее местечко, батюшка!
Олег Иваныч кивнул, кинул половому армяк и шапку – в корчме было довольно жарко. Уселся на лавку, заказал квасу да полкружки зелья. Зелье пить не собирался – но тут его все заказывали, так что пришлось и ему. Зелье принесли сразу, с квасом замешкались. Дожидаясь, Олег Иваныч исподволь рассматривал питухов. А их уже было довольно много, да и еще приходили. Видно, заведение Явдохи пользовалось большой популярностью. Корчма быстро наполнялась шумом, гамом и пьяными криками. В противоположном углу два мужичка уже хватали друг друга за бороды, кто-то заливисто храпел под столом, прямо у ног Олега Иваныча.
Стражников – они были заметны издали по кольчугам – обслуживал сам Явдоха, как самых дорогих гостей-завсегдатаев. Узкоглазый, нескладный, высохший, Явдоха чем-то напоминал вяленую воблу. Шастал от печки к стражникам, приносил кувшины, разливал лично, на ходу успевал раздавать подзатыльники служкам – чтоб пошевеливались, да те и так носились как угорелые. Принесли наконец квас и Олегу Иванычу, вместе с закуской – ржаными коржами с просяной кашей. Довольно вкусными, между прочим. Олег Иваныч с удовольствием выпил квасу – узнав, что осталось с праздника пиво, заказал и пива – отпил с удовольствием, хорошее оказалось пиво, крепкое, тянучее и на вкус приятное. Пили, правда, его тут мало. В основном – подростки, что жались у печки испуганной теплой стайкой. Нормальные посетители пили корчму – зелье. Опьянев, затевали драки, надравшись – валились под лавки. Стражники тоже помаленьку пьянели. Олег Иваныч незаметно подсел поближе. Затеял беседу про оружие. Про мечи да про доспехи, про панцири… Сам не говорил, больше слушал внимательно, да поддакивал, головой важно кивая. Минуты не прошло – уже лучшим другом стал. Всем троим – Онфему, Василию да Миките, младшему, кругломордому.
– Нет, кормилец, лучше немецкого доспеха, скажу так… – обнимал Олега Иваныча новый знакомец Василий. Онфем щедро подливал пива. Кругломордый Микита засыпал на глазах. Улучив момент, Олег Иваныч взял его под руку, вытащил на крыльцо – проветрить. Заодно – расспросить о башне.
– Да уж, с башни далече видать, – утвердительно кивнул Микита в ответ на вопрос Олега Иваныча. – Не, Тихвинский погост не видать, врать не буду. А монастыри какие дальние – на ладони словно. Об заклад бился? Ну, это ты погорячился. А вот был случай, выигрывали… Вот, хоть и не так давно… Приятель Митяя, напарника моего… Пустили мы его на башню – хоть и не положено, да что не сделаешь для доброго человека, верно? Для доброго человека ничто не жаль, так ведь? Потому что добрый человек… он… человек добрый, ино…
Микита тяжело опустился на ступеньки крыльца и тут же захрапел.
– Эй, Микита… Микита! Как он выглядел, знакомец-то твой, что на башне? Как зовут-то его, может, я знаю? Что? Как звать – не упомнил… А? Ах, борода больно смешная. У меня, что ли? Ах, у того, что на башню лазил… Постой, постой… Как это смешная? Как у козла? Во-о-он что…
В задумчивости вернулся Олег Иваныч за стол. Допил пиво, расплатился, оделся.
Отвязал каурого, поехал скоренько. Потом коня придержал, поплелся шагом.
Большая Московская дорога – место людное. Пеший, конный, обозный – всяк сбить норовит. Народишку-то кругом, чай, не в деревне!
Только успевай поворачивать, кабы не задавить кого.
Проехав мост через Федоровский ручей, бросил внимательный взгляд на усадьбу Ставра. Дворовые людишки как раз закрывали ворота. Приехал кто? Или уехал? А черт его…
В этот момент выезжал со владычного двора обоз игумена Феофилакта. В переднем, открытом, возке сидел сам игумен, на людишек своих покрикивал строго, чтоб дело знали. На Софье благовестили к обедне. Перекрестился игумен, с возка спрыгнул. Святое дело – обедня. Подошел к дверям – Сигтунским воротам узорчатым – распахнулись ворота. Встретил Феофилакт Пимена-ключника. Тот знак сделал – поговорить, мол, надобно, тайно. Кивнул игумен – поговорим. Отстояв обедню, собрались в грановитой палате. Феофилакт, Пимен, Варсонофий – владычный духовник. Те, что олицетворяли собой мощь всего Софийского дома – пресвятой новгородской церкви. С храмами белостенными, с монастырями дальними, с вотчинами, землями богатейшими. Пимена с Варсонофием очень интересовал Ставр. Не любили они боярина – слишком независим тот был да неудобен. О том, что Феофилакт-игумен человечку своему следить за Ставром поручил, – прознали. Откуда – не сказывали, но прознали. Может, кто из Феофилактовых людей проговорился невзначай, а может, и Гришаня-отрок… Не суть… Обступили Феофилакта-игумена – Бог, мол, делиться велел! Вот и ты поделись, отче. Информацией своей поделись, веданьем тайным!
Игумену деваться некуда. Не с руки со старцами софийскими ссориться, как бы от той ссоры самому худо не было. Махнул посохом Феофилакт, согласился…
Тут вдруг и Гришаня-отрок. От владыки болезного с писанием шел. Нет, чтоб переждать, покуда не уйдут, старцы-то… Не, некогда… куда уж…
Сунулся в палату… ой!
– Иди сюда, отроче! Олег Иваныча усадьбу ведаешь?
…Тем временем Олег Иваныч в задумчивости проехал Торг – «Квас, квас, кому квасу? Сбитень, сбитень, горячий!» – и свернул на Лубяницу. В начале улицы, на крыше заброшенной часовни, каркали вороны. Олег посмотрел недовольно – ишь, раскаркались. Да и часовня… Хоть бы перестроил кто или снес. Стоит, расхристанная, кустарником густым поросшая, глаза мозолит…
Господи! А кто это у часовни? В кустарнике… Красивый, надменный, в кафтане цвета смарагда. Боярин Ставр, кто ж еще-то? Вспомни козла – он и появится.
Олег Иваныч сплюнул, поворотил коня – не хотелось ему встречаться с боярином, даже здороваться не хотелось. Так бы и проехал мимо… как вдруг возок быстрый пролетел мимо, обдав грязюкой, – вот сволочь, кучер-то! Черт! А кучер-то – Никодим! Софьин кучер…
Остановился возок у кустарника, напротив часовни. Маленькая часовня, покосившаяся, сложенная из почерневших от времени бревен. Перед часовней деревянный крест с иконкой. Темная иконица-то, не разобрать, какой святой там. Пред иконой лампадка. Горящая! Видно, не совсем заброшена часовня-то!
Увидев возок, Ставр сошел с коня, оглянулся. Олег Иваныч тоже спешился, чтоб не отсвечивать зря, привязал каурого к молодому дубку, ржания неуместного опасаясь. Надеялся, что украсть не успеют. Сам затаился. Интересно стало – что там за дела у Никодима со Ставром.
Боярин подошел к самому возку, наклонился почтительно. Почтительно? Заинтригованный, Олег Иваныч осторожно подобрался ближе.
В возке была Софья! В черном одеянии, только поясок серебряный вкруг стана тонкого. Теплый – из чернобурой лисицы – плащ, платок бязевый, поверх – шапка, черным блестящим мехом оторочена. Долги ресницы, очи коричневым золотом плавятся…
Ставр улыбнулся, сказал что-то.
Олег Иваныч не знал, что и думать. Как-то неловко себя чувствовал. Ну и что с того, что Ставр встречается с Софьей? Может, случайно, – как и он сам их увидел – чистый случай… А может… Может, любовники они? А он, Олег, кто Софье? Никто. И никакого права вмешиваться в ее личную жизнь не имеет. Но Ставр же – садист! Может быть… А может и не быть… Вилами по воде… Впрочем – скорее всего… А с другой стороны, боярин – красивый молодой мужик, умный, богатый, знатный – чего еще нужно бедной вдове для полного счастья? И кто такой Олег? По сути дела, человек зависимый. От Феофилакта. Рассердится игумен – прогонит и с работы, и с усадьбы. Как тогда жить? В леса податься, разбойничать? Или сбитнем торговать, на пару с Олексахой? Олег Иваныч улыбнулся. Только улыбка вышла какой-то жалкой, грустной.
Ну уж – подслушивать, так до конца. Совестью Олег Иваныч в таких случаях давно не терзался – не та работа – что здесь, что тогда, раньше…
– …клянусь, Софья! – яростно шептал Ставр. – И не смей обвинять меня в смерти Олексы, я любил его, как родного брата… как тебя!
– Тебе нужны только его сокровища, Ставр, – тихо отвечала Софья. – Да и я… я тоже вряд ли так уж нужна тебе. Никогда я не приду на твою усадьбу, никогда, слышишь! Никогда!
(Олег Иваныч возликовал в кустах!)
– Тогда помни, Софья, – это последнее мое слово! Последнее! – боярин в бешенстве вскочил на коня и хлестнул плетью. – Прощай, Софья… И помни!
