Андрей Величко - Наследник Петра. Подкидыш
— Нет, слово сие происходит от двух латинских. "Ратус" — утвержденный, и "факер" — делать.
Второе слово я точно запомню, подумал Новицкий и отодвинул письмо Совета. Встал, прошелся по кабинету, после чего вновь обратился к Миниху.
— Осталось нам решить еще один небольшой вопрос. Денег, что прислал Совет, на восстановление дома в Сарском хватит, и еще останется. Но вот для завершения строительства в Стрельне остатка, как ни крути, все равно будет слишком мало. Поэтому я предлагаю пустить его на строительство парового корабля, а Стрельну доделать, когда появится вся потребная сумма. Подтверждаешь?
— Подтверждаю.
— Значит, на этом заканчиваем, и можно говорить, чтобы несли обед.
После него Миних ушел, а император вновь разложил на столе выписки из бабкиных посланий и продолжил размышления, прерванные визитом генерал-аншефа. Итак, по результатам наблюдения за Лестоком выявлена цепочка, конец которой вроде бы упирается в Михаила Голицына. В принципе Сергей готов был признать его главным злодеем, если бы не одно обстоятельство. Михаил Михайлович болел. Похоже, он и сам сознавал, что жить ему осталось совсем недолго, что, по словам одного лакея, подтвердил пациенту доктор Бидлоо. Фельдмаршал после отъезда императора вообще не посещал заседаний Совета, единственное исключение сделав для того, на котором был подписан договор с Англией. И в таком состоянии лезть в политические дрязги? Сомнительно, очень сомнительно. Опять же Лесток в своем письме ябедничал именно на Михаила Михайловича, и вряд ли делал это по своей инициативе. Так что же получается — фельдмаршал стучал сам на себя? Как-то это слишком уж оригинально. Однако если из цепочки убрать Голицына, то она просто обрывается в пустоте.
Император заходил по комнате, периодически останавливаясь у каждого из двух окон — так ему легче думалось.
В действиях Ушакова я ведь тоже искал карьеристко-политические мотивы, напомнил себе Новицкий. А дело было в банальном страхе за свою шкуру! Может, и Голицыным движет что-то подобное?
Вот уж что угодно там может быть, только не страх, вынужден был признать молодой царь. Поздно уже фельдмаршалу бояться, и он это отлично понимает. Но все же явно тут есть что-то общее с ушаковским случаем, нутром чую!
Сергей попробовал максимально точно определить ситуацию, которая закончилась стрельбой в доме Ушакова. Итак, он искал заговор, а наткнулся на действия одного человека, вызванные сугубо личным мотивом. Может, и сейчас происходит то же самое? Да наверняка! Ведь убит был не только Ушаков, но и старший брат Михаила Михайловича, Дмитрий! И если фельдмаршал как-то узнал, что его застрелил не Остерман…
Да не было ему нужды ничего узнавать, решил Новицкий. Слишком уж он хорошо знает самого Андрея Ивановича. И не может не понимать, что без поддержки императора тот ни за что бы на такое не решился. А уж как конкретно эта поддержка выглядела — дело десятое. Значит, надо писать письмо бабке, в котором поделиться только что пришедшими в голову мыслями и посоветовать разузнать, насколько теплыми были отношения между братьями Голицыными. Стоп, но как же быть с доносом Лестока — ну не способен он вроде на столь дурацкую инициативу!
А ее и не было, сообразил император. Деньги Голицын действительно отправлял, и вполне мог допускать, что данное действие станет известно молодому царю. Значит, надо обвинение в этом спрятать среди других — таких, поверить в которые сможет только клинический идиот! То же, что Лесток в результате может спалиться — ну и хрен с ним, с интриганом. Да, теперь картина происходящего, кажется, обретает полную законченность.
Написав письмо и зашифровав его, Новицкий вернулся к размышлениям. Итак, что будет делать Анастасия Ивановна, это ясно. А он, царь Петр Второй? Казалось бы, тут тоже не должно быть особых сомнений — получив доказательства, судить фельдмаршала и приговорить его к казни. Совершенно очевидный образ действий, и не только ему, но наверняка и Голицыну тоже. А, значит, старик готов и к такому развитию событий, что не очень хорошо. Придумать бы что-нибудь пооригинальнее, да так, чтобы еще и пользы от него было больше, чем от простого суда с последующей казнью. А что, если…
В первый момент Сергей просто удивился пришедшей ему в голову мысли. Вроде не читал на ночь ни Дюма, ни Сабатини, ни даже Вальтера Скотта, и что же его так на рыцарственность-то потянуло — может, съел за обедом чего-нибудь не того? Однако, подумав, император согласился признать, что внезапно пришедшая ему в голову мысль вовсе не так уж плоха. Во-первых, вот такого-то от него точно никто не ждет — и, значит, не успеет подготовиться, а вынужден будет действовать в условиях жесткого цейтнота. Во-вторых, чисто материальная выгода тут может быть побольше, чем в случае суда. В третьих…
Не суетись, одернул себя молодой человек. Как надо действовать, когда в запасе есть достаточно времени?
Новицкий достал карандаш, лист бумаги, разделил его надвое вертикальной чертой и сел записывать плюсы и минусы своего плана — плюсы справа, минусы слева. Первых набралось довольно много, они еле уместились на листе. Минус же был всего один и обозначался одним словом — риск.
Да, он есть, признал император. Но жить вообще опасно, того и гляди помрешь, а уж тем более на такой должности, как у меня. Однако риск этот не очень велик, путем же не таких уж сложных приготовлений может быть еще уменьшен до еле заметного уровня. Зря, что ли, корпус контейнера сделан из титана? Нет, не зря, а как раз на подобный случай. Да и последний аргумент — наган — никуда не делся. Правда, его все-таки лучше не светить, а использовать только в совсем уж крайнем случае.
Сергей взял еще один лист бумаги. Дело задумывалось непростое, а любая мелочь, упущенная при подготовке, могла стать фатальной. Но времени еще вагон, и надо заранее расписать план-график всех своих действий, дабы потом не пороть горячку.
Итак, начнем с камзола. Никакого золотого или серебряного шитья, простой зеленый цвет, серые с коричневым обшлага и воротник, серые же карманы. Камуфляж, конечно, был бы лучше, но он вызовет совершенно излишние вопросы, так что обойдемся. Треуголка, разумеется, не годится, даже без перьев. Шляпа? Пожалуй, подойдет, особенно если изнутри под нее надеть титановую каску. Все это надо сделать еще в Питере, дабы осталось время и самому привыкнуть к новой одежде, и окружающим тоже. Что еще не следует откладывать до возвращения в Москву?
Зубила, решил Новицкий. Правда, сами твердосплавные пластины в Москве, но заготовки для зубил пусть Нартов сделает заранее, а то бог его знает, сколько он будет возиться. Припаять же пластины недолго, с этим император справится и сам, небольшой кузнечный горн в хозяйственном дворе Лефортовского дворца есть. С зубилами ясно, надо рисовать эскизы, двигаемся дальше. Сапоги? Тут, пожалуй, ничего изобретать не обязательно — те, что сейчас на нем, достаточно удобные. Шпага? Да пропади он пропадом, этот шампур, в ногах зря путаться будет. Хоть и учили его в Центре фехтованию, но помогут эти уроки только против неумехи, а здесь будет явно не тот случай. Нет уж, в ближнем бою лучший прием — выстрел в голову, из этого и будем исходить.
Молодой человек черкал бумагу до позднего вечера. Надо же, вроде задумал не такое уж сложное дело, а сколько, оказывается, необходимых мелочей включает подготовка к нему! Например, надо заранее предсказать реакцию всех участников предполагаемого действия, дабы знать, что им ответить в случае чего, а не подбирать слова второпях. Миних? Этот, пожалуй, согласится почти сразу, спросив только, не слишком ли велик риск. Остерман? Андрей Иванович если что и пискнет, то исключительно в смысле полного одобрения. На остальных членов Совета можно начхать — они если что-то и узнают, то вмешиваться все равно будет поздно. Цесаревна? В принципе она тут вроде вообще не нужна, хотя… нет, дочь Петра Великого — это фигура. Значит, надо заранее подобрать какие-то слова, чтобы Лиза не очень волновалась. Остается архиепископ Феофан. Вот к беседе с ним действительно нужно серьезно подготовиться. Подобрать базирующиеся на священном писании аргументы, но так, чтобы политические следствия, из них проистекающие, он увидел сам, и в благоприятном для себя ключе.
В последний раз глянув на свои заметки, император решил, что в Москву, пожалуй, придется возвращаться пораньше — не в двадцатых числах августа, как планировалось, а в самом начале месяца.
Узнав, что планы императора относительно сроков возвращения в столицу изменились, Миних помолчал, а потом, видимо решившись, спросил:
— Это связано с тем, что ты получил какие-то сведения о покушении на тебя?
— Да, — коротко кивнул Новицкий.
— Не спрашиваю, какие именно — захочешь, сам скажешь, это твое дело. Но вот о чем хочу предостеречь. Знаешь, не так уж мало живу я на свете, и давно заметил — ежели впереди маячит какая-либо опасность, то хочется человеку, если он не трус, броситься побыстрее навстречу ей, дабы все поскорее кончилось. Не всегда это бывает разумно, но часто человек голоса разума не слышит, потому что ожидание опасности много хуже встречи с ней. Подумай, не это ли тебя толкает побыстрее вернуться в Москву? И не этого ли ждут твои недруги?
