Терри Пратчетт - Финт
Финт стоял посреди этого впечатляющего делового кабинета и думал про себя: что бы такое сделать, чтобы они навек запомнили. И тут его осенило. «Пусть знают, кто это был, – сказал себе он, – потому что, если что, я мог бы сжечь это место дотла. В конце концов, тут на каждом шагу масляные лампы! И повсюду портьеры! И сплошь лестницы, и повсюду люди спят». Финт себя не помнил от ярости, но здесь, в теплой темноте кабинета, он мог быть кем угодно – но не убийцей. «Я расквитаюсь с ними на свой собственный лад», – решил он, – и в этот самый миг все эти люди спаслись от смерти в пламени – если бы они только знали! – и остались в живых только потому, что Финт, безгласный в этом сонном мире, их, так и быть, пощадил.
При таком раскладе Финт почувствовал себя чуть лучше. Неслышно пробираясь к выходу, он думал про себя: «Я всегда говорил, что никакой не герой, и так оно и есть, но если я когда и был героем, так, значит, сейчас, в этот самый миг, точняк, потому что благодаря мне посольство, битком набитое людьми, не сгорело заживо».
И вот наконец, перед самым рассветом, Финт спустился вниз, и выскользнул за дверь, и прокрался в конюшни рядом с посольством. Он знал, что в любой момент может столкнуться с конюхом либо грумом, и тем не менее, двигаясь еще тише, он отыскал каретный сарай, и да, там-то и стояла карета с нарисованным сбоку иностранным гербом. Финт осторожно опустился на колени рядом с нею и ощупал колеса. В одном колесе торчал какой-то металлический штырь; видать, его выбросили, а он застрял и теперь царапал обод. Финт попытался его вытащить, но безуспешно; пришлось пустить в ход очень полезный ломик; штырь наконец выскочил, Финт поймал его на лету, встал, подошел к гербу и процарапал как можно глубже: «МИСТЕР ПАНЧ».
Затем, с потемневшим лицом, преисполнясь железной решимости, он прошелся от денника к деннику, выгоняя их обитателей во двор, – и тщательно запер за ними ворота, потому что, как всем известно, лошади такие бестолочи, что при пожаре кидаются обратно в стойла, думая, что там безопасно: эта привычка наглядно поясняет, почему лошади не правят миром. Они бесцельно слонялись туда-сюда, а Финт чиркнул спичкой, кинул ее на вязанку сена и теперь уже ушел окончательно – вниз по ближайшему переулку, наслаждаясь приятным сознанием того, что поступил правильно, а именно воздержался от дурного поступка. Он неспешно затрусил к реке, а за его спиной, вдалеке, слышалось потрескиванье дерева и людские крики.
Разумеется, Соломон растолкал юношу, не дав ему разоспаться сильно дольше обычного – с поправкой на то, что и сам Соломон встал отнюдь не рано после такого славного ужина. Соломон поначалу решил было оставить спящего Финта в покое, а сам между тем изучил содержимое удобной Финтовой котомки, потому что Соломон не был бы Соломоном, не будь он назойливо любопытен. Так что когда Финт наконец был разбужен и вышел из-за занавески, там, за столом, восседал сияющий Соломон, перед ним на бархатной тряпице аккуратной горкой искрились драгоценности, и тут же рядом лежали книжицы и регистры.
– Ммм, Финт, не знаю доподлинно, что ты там поделывал прошлой ночью, но думается мне, я догадываюсь – а ты ведь знаешь, что Соломон и сам не вовсе обделен мудростью, – что ты надумал свести с кем-то счеты. И хотя ты знаешь, что я не терплю, ммм, воровства в любых его проявлениях, я тут потолковал с Богом, и он со мною согласился, что в подобных обстоятельствах ты мог бы и особняк поджечь.
Финт смущенно потупился – и признался:
– Вообще-то, Сол, я и впрямь подпалил конюшни, там ведь стояла эта треклятая карета.
Соломон горестно поморщился.
– Ммм, надеюсь, ты всех лошадей вывел.
– А как же, – подтвердил Финт.
– И, ммм, в конце-то концов, что такое драгоценности? – оживился старик. – Просто блестящие камушки. У тебя, кстати, глаз – алмаз. Превосходный выбор, просто превосходный. Но смею заметить, некоторые из этих шифров и кодовых книг весьма заинтересовали бы правительство; тут на нескольких языках изложено такое, что в одних кругах причинило бы немалый ущерб, а в других – вызвало бы великую радость.
Все, что смог в этот момент выговорить Финт, это:
– Ты… не возражаешь? – и: – Ты это все умеешь прочесть?
Старик высокомерно воззрился на него.
– Ммм, я читаю на большинстве европейских языков, за исключением, пожалуй, валлийского, который для меня чуток трудноват. Один из этих документов – копия донесения касательно царя Всея Руси, который, ммм, по-видимому, пошалил немного с супругой французского посла… вот так так! – хорошенькие дела! – интересно, что произойдет, если об этом узнают и другие? Финт, если не возражаешь, думаю, оно неплохо было бы, кабы кто-нибудь вроде сэра Роберта получил доступ к этим потрясающим сведениям, а это всего лишь одна из многих подробностей, представляющих немалый интерес для правительства Ее Величества. Я таки позабочусь о том, чтобы он получил эти документы, ммм, сколь можно более негласным образом.
Соломон помолчал.
– Безусловно, я не вижу повода сообщать ему о драгоценностях. Кстати, их тут – воистину златые горы, одних только рубинов на огромную сумму. Королевский выкуп, я бы сказал. Или, может статься, подарок от принца и его отца, ммм? Как ты знаешь, я скупкой краденого не занимаюсь, но, сдается мне, среди моих знакомых найдется один-два, кто бы помог нам сбыть эти камешки с рук, и я уверен, что таки смогу выговорить очень приемлемую цену. Всенепременно; они ведь ходят в синагогу, как и я, а рано или поздно любой человек вынужден заключить сделку с дьяволом, в каковых обстоятельствах Бог склонен помочь человеку хорошую цену выторговать. Полной стоимости ты, понятное дело, не получишь, но, думаю, после того, как я проведу переговоры, ты составишь себе второе состояние. Скажем, как приданое для твоей юной дамы?
Соломон вытащил из стопки один из документов.
– И, ммм, я бы попросил у тебя, друг мой, позволения забрать вот эту бумагу касательно царя: очень может быть, что в один прекрасный день я ею воспользуюсь, когда представится случай, тем более если еще жив мой молодой друг Карл… Ммм, и, между прочим, в другой пачке содержится порочащая информация об одном из членов нашего собственного королевского семейства… Пожалуй, лучше бросить этот документ в огонь… – Соломон призадумался. – Нет, пожалуй, я лучше сохраню его в надежном месте, ммм, чтоб он никогда не попался на глаза врагам отечества, – он снова усмехнулся. – Безусловно, джентльмены вроде нас такими вещами не занимаются, как можно, но порою иметь в запасе рычаг влияния таки очень даже полезно.
С этими словами старик бережно убрал и украшения, и бесценные документы куда-то в недра своего вместительного пиджака и обернулся к верстаку. Финт сидел и глядел в пространство. Интересно, а если поместить Соломона в комнату, битком набитую законниками, многие ли из нее выберутся и в каком состоянии выползут за порог?
Финт решил не упускать возможности.
– Соломон, – попросил он, – а ты не мог бы для меня кое-что сделать? Расплавить немножко золотишка из моего улова и смастерить золотое кольцо? С приличным рубином там? И может, еще брильянтиками оттенить – этак россыпью?
Соломон поднял взгляд.
– Ммм, я ж со всем моим удовольствием, Финт, и возьму недорого. – Глядя на выражение Финтова лица, старик расхохотался от души. – Право же, друг мой, хорошего ты обо мне мнения! Я ж просто пошутил; уж и пошутить нельзя? – И добавил: – Ммм, а может статься, ты еще гравировку сделать захочешь? – Старик хитро сощурился. – Что-нибудь, имеющее отношение к юной даме? А слова мы потом придумаем.
Финт покраснел.
– Ты мысли читаешь, да?
– Ммм, разумеется! Равно как и ты сам; единственная разница в том, что у меня в этом деле больше опыта: я столько мыслей на своем веку перечитал, а уж какие заковыристые да запутанные среди них попадались!
Финт отступил на шаг.
– Я прежде никогда тебя не спрашивал, но ты столько всего знаешь, ты столько всего умеешь. Так почему ты тратишь время на возню с поломанными украшалками да часами и все такое здесь, в трущобах, когда ты мог бы много чем другим заняться?
И Соломон ответствовал:
– Вопрос сам по себе заковыристый, но сдается мне, ответ ты, по сути дела, знаешь и сам, ммм? Я наслаждаюсь любимым делом и получаю неплохую компенсацию. То есть поясняю специально для тебя, деньги – за то, что доставляет мне немалое удовольствие. – Он вздохнул и продолжил: – Но, наверное, главная причина все-таки в том, что быстро бегать я разучился, а смерть, она такая окончательная.
Последняя фраза заставила Финта резко выпрямиться. Но это был призыв к оружию и начало отсчета: часы затикали, теперь Финт был человек занятой, не то что прежде; теперь все решало время, так что одевался он в спешке.
