Михаил Королюк - Квинт Лициний 2
Заглянул в коробку, выбирая следующее украшение. Взять трехцветный светофор или избушку с белым напылением на крыше? Или шар-фонарик с круглой впадиной?
– Эй, – удивился, повернувшись, – вместе их вешай.
Кузя отрицательно помотала головой.
– Это же пара подобралась! – настаивал я.
Она упрямо присобачила принца на противоположной от красавицы ветке.
– Вот, – отошла и посмотрела на дело рук своих. – Теперь можно гадать, встретится ей принц или нет. И, если встретится, то где. Как посмотрит, что скажет… Как за ней побежит…
– Ну, могла бы на новый год и подсобить людям, – пробурчал я и протянул ее следующую игрушку.
– Нет, нет, нет… Пусть сами, по-настоящему, как в жизни. А в жизни, знаешь ли, принцев рядом не бывает.
– Проверяла? – насмешливо уточнил я.
– Да, прячутся, мерзавцы. Маскируются, – и она искоса мазнула по мне взглядом.
– А чего тебя все на принцев тянет? – уточнил я, роясь в ящике.
– Это разве ненормально? – искренне удивилась она.
– Среди пролетариев, говорят, очень приличные мужчины встречаются.
Она громко, от души, засмеялась.
– Юморист ты, Дюша, – сказала, отвеселившись.
– А что? – не отступался я, – на заводе высококлассный рабочий не хуже профессора получает.
– Не в деньгах счастье, – поразила она меня, а потом взглянула снисходительно, – ты как ребенок. Где-то уже совсем как взрослый, даже удивляешь, а где-то… А, давай следующую.
– Нет, объясняй, – я вложил ей в ладонь золотистые колокольчики.
Она потрясла ими, звук был тусклый.
– Деньги, конечно, должны быть, – пояснила она деловито, – но этого недостаточно. Их еще надо иметь возможность потратить. Да и не все деньгами можно купить.
– Понятно, – протянул я разочарованно. Стеклянные трубочки бус тонко звенели у меня в руках. – материалистка. Держи.
Странно, но она не обиделась, не взвилась, не закричала, лишь пожала плечиками. Дальше мы работали молча, думая каждый о своем, и скоро в ящике показалось дно.
– Хватит, – сказала она, заглянув в него, – остальное будет лишним. Вот, еще вот эти три повешу, и все. А ты за вату берись.
И я стал послушно раскидывать на ветки лоскутки. Очень медитативное занятие.
– А, знаешь, мы до школы в гарнизоне жили, – неожиданно вполголоса сказала Кузя, мечтательно уставившись на елку, – я каждый новый год верила папе, что ракеты после курантов пускают в мою честь. Махала в окно рукой и чувствовала себя принцессой. Папка у меня молодец был.
Я стоял, механически отщипывая кусочки ваты, и бездумно бросал их на хвою. Зла не хватало на прилипшую к моему лицу нейтральную полуулыбку – сначала я не сообразил ее стереть, а теперь было очевидно поздно.
Кузя опустила глаза, а потом присела на корточки и полезла пристраивать перламутрового крота к основанию нижней ветки.
– Знаешь, – так же негромко сказал я, глядя на нее сквозь ель, – чем хорош именно советский новый год?
– Ну, – остановилась она, – чем же?
– Всеобщим ощущением того, что всё лучшее ещё впереди, – сформулировал я.
Игрушка встала на место. Теперь крот, казалось, тревожно озирался, припрятавшись за ствол.
Кузя посмотрела на меня из-под елки взглядом подраненной газели и ответила в тон:
– Значит, я вот уже второй раз буду встречать не советский новый год, – вылезла, поправила слишком свесившиеся бусы и севшим голосом подвела итог, – такой вот праздник и такая вот сказка.
Я дернулся, ведомый противоречивыми порывами. Нет, умом-то я понимал, что собираюсь сделать глупость, но успокоил себя, мысленно шепнув: «Решай сердцем».
Кузя принялась отряхиваться, старательно не глядя на меня.
– Встань сюда, – приказал я ворчливо, указывая на свободный участок пола под люстрой.
– Ты чего? – она взглянула на меня почти испуганно.
Я молча достал из кармана скрученный портняжный метр и, взяв за кончик, напоказ распустил. Пошел, обходя девушку по кругу, придирчиво рассматривая с ног до головы. Да, на нее почти все отлично сядет, но надо выбрать что-то одно, ударное. В голове замелькали варианты один соблазнительнее другого. На такую фигурку шить, право – сплошное удовольствие.
Кузя поворачивала голову, провожая меня взглядом, и недоверие в нем сменялось разгорающейся надеждой. Когда я зашел за спину, она опустила лицо вниз и неожиданно громко шмыгнула носом, но тут же прерывисто втянула воздух и вскинула лицо вверх. Я вышел с другого бока: ее глаза блестели сильней обычного, но она смотрела на меня с вызовом, словно боясь насмешки над секундной слабостью.
– Мы будем строить корабли. Большие, серые корабли, – сказал я веско.
– Чего? – поразилась она, распахнув глазища на пол-лица.
– Давай уж корму замерим… – ухмыльнулся я.
– С-с-соколов!
– Да-да… И торпедные аппараты…
Ноздри у нее начали гневливо раздуваться, но в глазах заискрился долгожданный смех.
Сначала в меня полетела растрепанная упаковка ваты. Потом схваченный с чьего-то стола тяжелый угольник. Потом ей под руку попалась увесистая, словно биллиардный кий, указка, и я счел за благо осуществить тактическое отступление за диван.
– Удушу, зараза мелкая! – с азартом вскричала Кузя и полезла через него, неумело обозначая фехтовальные движения.
– Я уже крупная зараза, – хрюкнул я, пытаясь укрыться за спинкой.
– Да все равно! Скотина! Все ж нервы вымотал! – она орудовала указкой, словно это кочерга, а ей надо вытащить залетевший под диван тапок.
Я изловчился и перехватил указку, а затем дернул на себя. Это возымело неожиданный эффект – вместо того, чтобы выпустить деревяшку, Кузя вцепилась в нее обоими руками, а затем начала заваливаться на меня вместе с переворачивающимся диваном.
– Ох… – выдохнул я, когда ее колено чувствительно воткнулось мне в живот, – какая ж ты неласковая…
– Ох… – вторил мне от двери Зиночкин голос, – а у вас тут сказка в самом разгаре, как посмотрю. Аж душа поет.
– Ох… – Кузя поднялась с меня, одернула юбку, и повторила когда-то данное обещание, – ты у меня взрыднешь, Соколов.
Глаза ее сияли.
Вторник, 27 декабря 1977, вечер
Москва, Кремль, объект «Высота»
Кабинет был огромный, под триста метров. Четыре высоких окна смотрели с последнего этажа Сената на Арсенал и, поверх его крыши, на самую высокую в Кремле рубиновую звезду Троицкой башни. Посередине, в простенке между окнами – портрет Маркса, напротив, на длинной светлой стене – Энгельса и Ленина. Мебель, окна – все из светлого ореха, лишь пол дубовый. Длинный стол для совещаний со знаменитыми на всю страну часами в форме штурвала. В самом углу еще один небольшой рабочий стол.
Но хозяин кабинета предпочел сесть за маленький кофейный столик, что стоял под портретом Ильича. Компанию ему составили два старика, похожие, как братья – сухие, жилистые, с костистых лиц смотрят одинаково светлые глаза, а в речи неуловимо скользит прибалтийский акцент. Только и разница, что один из них лыс, и глаза его глядят холодно и оценивающе, словно выискивая цель, и даже Генеральному от этого бывает неуютно; по лицу же второго, что с залысинами, скользит робкая, будто неуверенная улыбка, а глаза все время норовят застенчиво посмотреть вбок.
– Ну хватит уже, Арвид Янович, – буркнул ему Брежнев, – возвращайтесь.
– Что? – встрепенулся Пельше, а потом робко улыбнулся, – а, сейчас…
Он помял ладонями лицо, словно пластилин.
– Проклятье, пристает, потом и не отодрать… Самое страшное, что внутрь передается, – пожаловался он, – я себя таким и чувствовать начинаю – слабым и неуверенным. Яну хорошо, маскироваться не надо.
Пельше от лица отвел руки и чуть погримасничал:
– Ну вот, другое дело, – он улыбнулся по-волчьи, и даже голос его окреп, а в глазах вдруг проявились светло-голубые льдинки.
– Конспираторы хреновы, – добродушно усмехнулся Брежнев. – Ладно, товарищи, давайте к делу. Что у нас происходит по «объекту четырнадцать»?
– Леонид Ильич, – начал докладывать Пельше, – нам известно, что объект проявляет систематическую активность, однако поиски его пока ни к чему не привели. Более того, насколько нам видно и слышно, нет и перспективных направлений. Надежды только на ошибку объекта. Юрий Владимирович бросил на операцию значительные силы, но традиционные методы результата не дают. Определенную активность проявляет и МВД, однако у них и возможности не те, да и исходной информации намного меньше.
– Ищут пожарные, ищет милиция, ищут фотографы нашей столицы, – подвел черту Ян.
– Кто у Юры работает по объекту? – уточнил Брежнев.
– Борис Иванов, возможно, с привлечением Питовранова, – отозвался Пельше.
– Угум-с, – сказал Леонид Ильич и прикрыл глаза, о чем-то задумавшись. Потом приоткрыл один и неожиданно остро глянул на Яна. – Ты только не вздумай с моим Боренькой что-то учудить.
