Александр Прозоров - Воевода
Брошенных вещей и снаряжения на тракте становилось все меньше. Похоже, тати уже избавились от всего, что только можно. Вскоре после рассвета на очередном мосту обнаружились поваленные набок телеги. Дружинники насторожились – но на этот раз баррикаду никто не оборонял. Ратники раскидали ее в считаные минуты и снова продолжили погоню.
Ровная, широкая и спокойная дорога вела и вела дружину вперед, к победе, к разгрому трусливого врага, пока, уже совсем недалеко от порубежной заставы Чернятинского княжества[28], навстречу уставшим витязям не попался маленький крестьянский обоз из пяти телег, на которых лежали косы. На сенокос, видать, смерды направлялись. И их беззаботный, веселый вид сразу вызвал у царевича Яндыза нехорошее предчувствие, больше похожее на смертную тоску…
– А ну, стоять, рабы! – вырвавшись вперед, осадил он скакуна возле первого возка. Мужики тут же скинули шапки и молча упали на колени, кланяясь так, что бились лбами в серую пыль. – Кого на дороге видели?
– Никого, великий господин… Прости, не признаем по имени…
– Войско разбитое! Новгородцев! Татей испуганных! Видели?! Где они?! Куда шли?!
– Новгородцы-то? – чуть приподнял голову один из смердов. – Дык, они еще седьмицу назад тута проходили… На Москву шли. Ратью несчитаной, да на Москву.
– А-а-а-а!!! – в ярости закружил на месте Яндыз, с трудом сдержавшись, чтобы не порубить рабов, принесших такую дурную весть. – Назад! Поворачивай! К Москве! Гони во весь опор! Нас обманули! Гони!
Только теперь царевич понял, почему так легко и быстро удалось справиться с новгородской ратью, почему битва была недолгой, а погибших и раненых так мало. Он сражался не с десятитысячной армией. В путаных и узких улицах слободы, где ничего не видно уже в сотне саженей, где между избами и сараями невозможно сосчитать врага, понять, где и сколько его сотен стоит и куда двигаются, московскую дружину сдерживало десять, может, двадцать сотен новгородцев. Именно их и опрокинули в схватке его рати, именно их и гнали по тракту. Да и то, похоже, разбойники не столько бежали, сколько оставляли нужные следы из вещей и порченого снаряжения. А в ночи – просто отвернули с дороги в сторону и пропустили погоню мимо, затаившись в здешних непроглядных чащобах.
Если это так, то выходит – основные силы северного ворога, почти вся осаждающая армия так и осталась там, возле столицы великого князя! Нетрудно догадаться, чем новгородцы там сейчас заняты.
– Скорее! Поворачивайте! В галоп!
Однако лошади московской дружины мчаться галопом не могли. Они устали и были очень голодны. Даже для того, чтобы подняться в рысь, скакунам требовалось отдохнуть, пощипать травы, воды напиться вдосталь. Недолгий отдых, дня два или три. Если же их не пустить пастись на луг хотя бы на полдня – завтра они не смогут передвигаться даже шагом.
– Гоните лошадей, сколько выдержат! – приказал царевич Яндыз. – Когда начнут падать, дальше пойдем пешком. Не медлите, смерды!!! Поворачивайте скорей!
Августа 1410 года
Москва
Прихрамывая, ратник подошел к распластанному воину в дорогих доспехах, опустился рядом с ним на колено, поднял руку павшего и стал скручивать с пальцев золотой перстень с самоцветом. Внезапно воин сжал кулак и застонал.
– Да не мешайся ты! – недовольно буркнул ратный, выдернул нож, прижал к горлу раненого и резко дернул в сторону. Вверх ударила струя крови, тут же опала, и сжатые пальцы ослабли. Снять перстни более ничего не мешало.
– Ну и как, много насобирал?
Ратник поднял голову, увидел перед собой троих новгородских воинов, испуганно вскочил, крепко сжимая окровавленный нож. Сзади послышался шорох – он оглянулся. Из окон сруба с разобранной крышей прыгнули еще двое. Мужчина закрутился, вскинул свое жалкое оружие и в отчаянии с громким криком кинулся на того чужака, что оказался ближе. Нож бессильно вонзился в подставленный щит, а руку убийцы перехватил за кисть соседний воин. Тут же крепкая хватка зажала второй локоть, не давая душегубу пошевелиться.
– Нет-нет-нет… – взмолился ратник, но воин перед ним вытянул саблю, поднял кольчужный подол его брони и снизу вверх вогнал клинок на всю длину.
В слободе, в заготовленных схронах под сараями, на чердаках и в подполах оставалось совсем немного ватажников. Сотни полторы, не более. Однако их вполне хватило, чтобы к приходу основных сил, отсиживающихся в дровяных лесах за Кучковым полем, зачистить плотницкую слободу от нескольких десятков мародеров и отставших от дружины московских ратников.
Створки Боровицких ворот оставались сомкнуты, мост поднят – Москва, проявляя осторожность, закрылась сразу, едва только дружина вышла в поле. Но какое это теперь могло иметь значение?
Таиться более не было никакого смысла – и новгородская рать честь по чести выстроилась в поле на удалении одного перестрела от стены, готовая к последнему, завершающему рывку. Переданные под руку князя Заозерского боярские сотни гарцевали верхом, сверкая доспехами и красуясь щитами, купеческие судовые рати, непривычные к седлу, стояли пешими, равно как и ушкуйские ватаги. Единственной странностью со стороны нападающих было то, что в общем ратном строю с воинами стояли трое саней, и плечистые амбалы с набитыми землей мешками и жердями, на которых висели большие железные шары. Рядом с каждым имелся щитоносец – и это было единственное оружие не имеющих брони грузчиков.
Словно проявляя любопытство, небеса разогнали далеко в стороны все облака, испуганно притих ветер, и над знойным предпольем повисла звеняще-зловещая тишина.
Наконец, растолкав ряды судовой рати, вперед выбралось полтора десятка ватажников со смолистыми горящими факелами.
– Вот теперь пора, – произнес Егор, поправляя лежащую на плече жердину. – Тимофей, свисти!
Ушкуйник заложил пальцы в рот, над притихшей землей прокатился протяжный залихватский свист. Подхваченный сразу со всех краев построенными полками, он закачался над вытоптанным предпольем – и ватажники побежали вперед.
Полкилометра. Триста метров. Двести.
Со стен навстречу полетели стрелы – но их было совсем немного. Десятки, а не сотни. Ведь все опытные бойцы Московского княжества ныне были очень далеко.
Последняя сотня шагов. На башнях наконец-то загрохотали пушки. Егор увидел, как залп выкосил полтора десятка бойцов, сумевших его обогнать, а потом щитоносец справа отлетел прямо на него, опрокинув на землю и перекатившись прямо через голову, сбив набок шлем. Амбал привстал, тут же упал снова, воя от боли и удерживая сломанную руку, но помогать ему было некому. Вожников вскочил, перехватил за жердину откатившийся фугас, потащил дальше в одиночку. Шарик перепрыгивал с мешка на мешок, но привязан был крепко, не срывался.
– Факел!!! – закричал атаман, прижав пороз к основанию поднятого моста. – Мешки!
Сразу трое ватажников с огнем метнулись на призыв. Одним из факелов Егор запалил шнур, потом помог уцелевшим грузчикам обложить шарик мешками, махнул рукой:
«Уходим!» – и, показывая пример, вдоль самой стены побежал за угол башни. Поднырнул под щиты, которые удерживали над головами ватажников, над остальными железными шарами и факелами плечистые портовые грузчики. Делать это было непросто: сверху сыпались стрелы, камни, горящие угли. Задев Егору ногу, вниз грохнулось даже складное кресло с вычурно изогнутыми боковинами и полотняной спинкой. Защитники сбрасывали на атакующих все, что только попадалось под руки.
«Б-бабах!!!» – от оглушительного грохота заложило уши, содрогнулась башня, пополз в стороны белый дым.
– Факел! – Егор сорвался с места, вцепился во второй фугас, поволок к воротам. За пределами порохового облака было видно, как ватажники Антипа разворачивают сани, направляя сложенные на них стволы в сторону ворот.
«Успели бы распрячь! – с тревогой подумал атаман. – После взрыва могут понести!»
Но ушкуйники не парились – просто обрубили постромки, выпуская рысаков на свободу.
Под воротами взрыв разметал часть мешков, но зато и проломил внизу изрядную дыру, расщепив деревянные брусья и загнув внутрь толстые железные полосы, назначения которых Егор не знал.
– Факел!!!
– Вот, атаман!
Запалив шнур, Вожников что есть силы надавил на шар, вталкивая его в проем, отпрянул назад:
– Бежим!
Второй взрыв заставил башню не просто вздрогнуть, а подпрыгнуть на месте, роняя тес с остроконечной кровли. Перед глазами изумленных ушкуйников в воздухе величаво пролетела, кувыркаясь, огромная створка ворот и рухнула в реку, расплескав воду.
– Факел! – Егор понимал, что путь открыт, ворота выбиты – но решил подстраховаться и закинул в затянутые непроглядным дымом ворота третий пороз, откатился, побежал за угол башни, нырнул под уже не нужные щиты. То ли испугавшись, то ли кинувшись вниз, на защиту пролома, горожане сверху на атакующих более уже ничего не бросали.
