Владимир Поселягин - Комсомолец
— Чего?
— Ты назвал моих сестер швалью, значит, отождествляешь их со мной. Так я, по-твоему, шваль?.. Мразь?
— Ты чего? — тупо спросил он.
Тут я ударил. Кулаком с зажатой в нем рукояткой хлыста. Мощно ударил, с разворота, вложив в удар весь свой вес. Жаль, я не в полной форме, но и так хорошо ему влетело, сбил-таки я его с козел.
Тот, взвизгнув, упал между телегой и конем, ногой запутавшись в постромках. Взмахнув рукой, расправляя хлыст, я замахнулся и нанес первый удар. Все ожидающие большими глазами наблюдали, как я стегал по визжащему мужчине, который пытался спрятаться, ползая на карачках то под телегой, то под конем. На пятом ударе он что-то достал из-за пояса, но от шестого выронил. Ударом ноги отбив лежавший в пыли наган в сторону, я продолжал экзекуцию, шипя от боли и мысленно сожалея, что на конце хлыста нет свинцовых вставок и я не умею подобным средством наказания пользоваться.
— Что тут происходит? — под конец подбежал к нам спешивший от будки обходчика железнодорожный служащий в соответствующей форме.
— Суд, — коротко ответил я, раздумывая, хватит или еще пару раз ударить этого всхлипывающего в пыли мужичка. К моему удивлению, ни баба, ни паренек особо не вмешивались, словами попытались было вякнуть, но наткнувшись на мой злой взгляд, умолкли. Только два степенных мужика пытались меня остановить, закатав рукава — хоть двое нашлось с нормальными яйцами. Пришлось задрать рубаху и показать рукоятку «Виса». В рубахи мужиков сзади тут же вцепились руки их жен и моментально утащили обратно в толпу. Те особо не упирались.
— Я председатель Михайловского колхоза. Этот преступник напал на меня и избил, — невнятно, но на удивление здраво вдруг сказал продолжавший лежать в пыли возница.
— Ты еще забыл сказать, падаль, что я тебя разоружил.
Подняв наган, я покрутил барабан, проверяя, заряжен ли он был. Убедившись, что да, сунул в карман штанов.
— Так все-таки что тут произошло? — продолжил настаивать железнодорожник.
Несмотря на то что воинский эшелон прошел в сторону Ровно, все, кто был свидетелем наказания, не спешили двигаться дальше и ждали развития событий. С сожалением посмотрев на испачканный кровью хлыст, я замахнулся и кинул его в кусты — все равно им не пользуемся — после чего пояснил свидетелям:
— Когда двигаешься среди таких же беженцев и обездоленных, не надо кичиться своим положением и травить голодных детей, обедая у них на глазах, а потом называть моих сестер «всякой швалью». Я, надеюсь, доходчиво все объяснил? Получил он за то, на что нарывался.
— Это все равно не по закону, — нахмурился железнодорожник.
— Да, — согласно кивнул я. — Я подумывал просто пристрелить его или всадить в живот пару пуль, чтобы он помучился. Но потом понял, что я не он, на подобное не пойду, вот хлыстом и поработал… С нежностью.
— Что тут происходит? — громко спросил сержант НКВД, в сопровождении трех бойцов протискиваясь через окружающих нас зрителей.
— Я все скажу! — неожиданно вскочил возница и, подскочив к брезгливо отодвинувшемуся от него сержанту, тут же затараторил: — Это преступник, он разоружил меня и забрал оружие! Я председатель Михайловского колхоза Слуцкий…
— Документы есть? — перебив его, спросил сержант.
Пока тот предъявлял документы, пытаясь достать их разбитыми пальцами, на которые я «случайно наступил» во время экзекуции, осмотрелся, заметив на дороге полуторку, с пятью бойцами НКВД рядом, на которой, видимо, и прибыли эти представители власти. Один из подошедших бойцов попросил у меня документы, потребовал также вернуть оружие, причем достаточно вежливо. Оружие я вернул, в ответ потребовал предъявить документы бойца. Тот кочевряжиться не стал и предъявил. Проверка показала их подлинность, следы скрепки и метки присутствовали.
Когда боец заканчивал с интересом читать мои документы, подошли сержант с сопровождающим его председателем, на лице которого помимо грязи и расплывающихся синяков светилось злорадство.
— Что тут, Смелов?
— Да вот, товарищ сержант, наш оказался. Из луцкого отдела, — ответил тот.
Я с усмешкой наблюдал, как злорадство сползает с лица председателя чего-то там и сменяется страхом.
— Понятно, — изучив документы, протянул сержант. — Ну и что вы не поделили?
Мой рассказ он выслушал внимательно, пару раз кивнул и громко сообщил заметно рассосавшимся зрителям:
— Ничего интересного тут не происходит, граждане, попрошу проследовать по своим делам, — после чего, повернувшись, спросил: — В Киев?
— Да, там бывший начальник отдела работает, на повышение пошел. Он, я да пара ребят, что майор увел с собой — вот и все, кто уцелел из отдела.
— А остальные?
— Немцы внезапно ворвались в город, подогнали к отделу огнеметный танк, и всех ребят, что отбивались… — я расстроенно махнул рукой. — Некоторые живыми факелами выпрыгивали из окон, их прямо на земле добивали солдаты. Я чуть-чуть не успел, вел взятого живым немецкого диверсанта в нашей форме. У меня на глазах все было. Пришлось уничтожать его и уходить дворами.
— М-да-а, — протянул сержант. — Не слышал об этом…. А рука?
— Это потом, на мосту в районе Ровно, снайпер из группы немецких парашютистов снял.
— Ясно.
Осмотревшись и убедившись, что кроме наших двух телег, «ЗИСа» и местного железнодорожника никого рядом нет, сержант нанес великолепный молниеносный удар, буквально утопив кулак в животе председателя. Тот упал на колени, и его начало шумно рвать. Бойцы, брезгливо на него поглядывая, начали обыск телеги председателя, велев пассажирам покинуть ее.
— Человек всегда должен оставаться человеком, — пояснил сержант этому непонятному председателю, после чего, скомандовав бойцам занимать места в машине, протянул руку мне и сказал: — Надеюсь, еще свидимся… кстати, как твоего бывшего начальника фамилия?
— Рогозов, — улыбнулся я.
— Товарищ сержант! — негромко окликнул его один из бойцов, что-то доставая из телеги. Я не рассмотрел, что именно, сержант загораживал.
Тот, видимо, рассмотрев, что именно ему показывал боец, развернулся с перекошенным от ярости лицом и, подскочив к председателю, буквально футбольным ударом утопил носок сапога в многострадальном животе ублюдка. Тот всхлипнул еще раз и замер в одной позе, свернувшись калачиком. Но он был еще жив, я видел, как он судорожно пытается вздохнуть.
— Грузите эту падаль, — махнул рукой сержант.
Один из бойцов допрашивал дородную бабу и, видимо, сынка возницы, два бойца подхватили два мешка и понесли их к машине, потом вернувшись за председателем.
— Что там у него было? — негромко спросил я.
— На десяток расстрелов точно есть, — расстроенно ответил сержант и, еще раз протянув руку, сказал: — Удачи.
Парни попрыгали в машину, и та, завывая изношенным мотором, покатилась по дороге в сторону Житомира, а я коротко кивнул тоскливо мнущемуся рядом железнодорожнику и, вернувшись к своим, велел, забираясь в повозку:
— Трогай.
До Киева было порядка ста пятидесяти километров от того памятного железнодорожного переезда. Проехали мы их вполне благополучно, и без особых происшествий за четыре дня достигли окраин города. Когда он стал виден, Сема опустил поводья и счастливо вздохнул:
— Доехали.
— Ты правь давай. Вон туда, там встанем, — указал я рукой, привстав на колени.
— А что, в город заезжать сегодня не будем? — спросила заслуженная учительница.
— Время вечернее, к тому же военное. Вы что-нибудь про комендантский час слышали?
— Ах, ну да… Да, тогда лучше переночевать тут, в поле, а завтра въедем в город. А ведь отсюда, от окраины, до дома, где живет моя сестра, всего десять минут идти. А дальше родители. Местная я.
— Я понимаю, что хочется побыстрее увидеть своих близких, но почти десять дней ехали, еще ночь можно потерпеть, — ответил я и спросил Семена: — Пост видишь?
— Да, на дороге с мешками и будкой.
— Это стационарный пропускной пункт. Давай к нему, рядом встанем.
— Похоже, там рядом натоптано, кто-то уже лагерь разбивал, — кивнул Сема.
— Да, похоже, — рассеянно ответил я. — Видишь у речки место удобное? Вот туда давай. Заодно искупаемся, мне тоже помыться хочется. Хотя бы ниже пояса, да и верх протереть влажным полотенцем можно.
Встали мы лагерем нормально. Когда ужин был почти готов, к нам наведался представитель с блокпоста в звании сержанта. Узнав, что мы беженцы с западных районов, покивал, внимательно слушая, проверил документы, у меня особенно — я все еще двигался под прикрытием Михайло, — после чего ушел, отказавшись от предложения отужинать с нами.
Утром мы благополучно въехали в город, нас попытались было досмотреть, хоть и мельком, но появившийся из блиндажа знакомый сержант велел пропустить. В принципе, против досмотра я не возражал. Кроме табельного оружия, ничего предосудительного со мной не было, все лишнее я прикопал в одной из посадок в выворотне, завалив прошлогодней листвой и замаскировав. Все равно долго не пролежат, быстро вернусь.
