Владимир, сын Волка (СИ) - "RedDetonator"

Настоящий Сталин, портрет которого легко складывается при беспристрастном исследовании его биографии, очень импонировал Директору и он, с сожалением для себя, признавал, что не обладает даже сотой частью его качеств.

— Ладно, отдыхайте, — произнёс врач. — Завтра ещё ЭКГ сделаем и выпишем.

Директор благодарно кивнул ему.

Разводить шумиху из-за астенического синдрома никто не будет, поэтому в бумаги не уйдёт ничего подозрительного.

А подозрений вызывать Директор не может. У него есть уникальный шанс — вот что он понял за прошедшие дни.

Никто, больше никто, не получал такого шанса.

«1983-й год», — подумал он, закрывая глаза. — «У власти всё ещё Андропов, но он уже управляет страной из больничной палаты — ему осталось недолго. После него придёт Черненко, брежневский человек — этот побегает пару недель, а затем пропишется в больнице».

Черненко в памяти Директора отметился тем, что не проводил никаких реформ, в отличие от Андропова, но зато активно продвигал на посты «брежневских», то есть, своих соратников.

«А потом к власти придёт Предатель», — напомнил себе Директор и черты его лица исказились. — «Жаль, что нельзя ничего поделать».

Убивать Горбачёва ему не с руки — он не владеет необходимыми навыками, поэтому его быстро уберут, да и повлияет это громкое убийство мало на что.

«Добровольцев развалить СССР хватает…» — подумал Директор с сожалением.

Марксистом он был, в молодости, но разочаровался в учении Маркса примерно в это самое время — когда началась знаменитая «гонка на лафетах», когда сама партия назначила генсеком пятнистого Иуду, когда всё стало насквозь формальным, без какого-либо практического смысла.

В детстве ему всё нравилось, но молодость пришлась не на то время — стагнация достигла пика, а затем падение страны стало неизбежным.

Он осознал эту неизбежность сильно потом, в конце 90-х и в начале 00-х, когда у него, наконец-то, появилось время, чтобы подышать и подумать, но чувствовал он её всегда.

Неизбежность развала СССР обусловлена, в его понимании, когортой идиотов и когортой предателей в высших эшелонах власти.

Страну сдали эти идиоты и предатели, так как не разглядели возможностей, как быть дальше. И они выбрали не быть.

«Приди к власти после Сталина кто-то нормальный…» — подумал Директор.

Он не стал сталинистом, какими стали многие его сверстники, в пожилом возрасте — всё-таки, ему хватило ума понять, что Сталин — это историческая необходимость, продукт своего времени и вряд ли кому-то станет хорошо, появись его полный аналог в XXI-м веке…

Тем не менее, по мнению Директора, в тот исторический момент, когда нужно было плавно ослаблять поводок и полноценно переходить на мирные рельсы…

«… появился деревенский дурачок Никитка и вознамерился уничтожить всё, что было построено до и построить что-то своё — памятник имени Хрущёва», — подумал Директор. — «И закономерно провалился — ни одного памятника, ни при жизни, ни после смерти».

Впрочем, винить одного только Хрущёва, как единственного виновника, он бы не стал: Хрущёв — симптом и следствие деградации отбора кадров. Он оказался на вершине благодаря уже сложившейся системе отбора и выдвижения «лояльных, но не обязательно умных» кадров.

А номенклатура, из-за которой и деградировала система отбора кадров, начала бронзоветь ещё при позднем Сталине, который с этим ничего не сделал и, видимо, не мог ничего сделать — это системная ошибка, исходящая из того, что после смерти Ленина ставка была сделана на руководящую роль партии.

Сталин, вольно-невольно, провёл это желание аппаратчиков в жизнь, поэтому Хрущёв, как «пчела» родом из номенклатурного «улья», не пошёл против уже исторически сложившегося «мёда». Да и Хрущёва, несмотря на полную осведомлённость о том, что он бывший троцкист, продвигать начал именно Сталин — за личную преданность, за умение работать с массами, за активное участие в партийных чистках…

Но самое главное, что сумел осмыслить за свою жизнь Директор — это то, что Сталин — это человек. Не трансцендентное божество, которое принципиально безошибочное, всеведущее и вездесущее, с горизонтом планирования на тысячи лет. Очень многие антисталинисты и сталинисты утрачивают связь с реальностью именно на этом этапе.

Антисталинисты невольно приписывают Иосифу Виссарионовичу не присущие ему свойства, поэтому как-то само собой получается, по умолчанию, что он должен был всё предвидеть, поэтому все допущенные им ошибки — это не ошибки, а продукт злого умысла жестокого тирана.

Сталинисты, аналогично, приписывают ему сверхъестественные качества, поэтому утверждают, что ошибок не было и вовсе, а была некая безошибочная и целенаправленная политика, а жестокость последствий некоторых его действий — это суровая необходимость и ответ на вызовы времени.

Но Сталин — это человек. А раз он человек, то он просто обречён был ошибаться. И ошибки его — это результат влияния не только его личных качеств, но и несовершенства информации, давления обстоятельств и вмешательства непредсказуемых событий.

Уж кто-кто, а Директор прекрасно знал, что это такое — когда твои долгосрочные планы рушатся, как песочные замки под приливными волнами, когда обстоятельства безотлагательно требуют действий, а ты испытываешь острый дефицит информации, и когда неожиданно вмешиваются абсолютно непредсказуемые события, пускающие насмарку труд всей твоей жизни…

И Сталин — это не квантовый суперкомпьютер, (2) он точно так же страдал от всех этих факторов, поэтому просто не мог планировать на десятилетия вперёд. И уж точно он не мог спрогнозировать, к чему приведут все эти кадровые решения, довольно-таки безобидные в период их принятия.

Это нисколько не умаляет масштаба его личности, но избавляет от мифологизации, свойственной и его ненавистникам, и его сторонникам.

Директору нравится позиция Дэн Сяопина в отношении Мао Цзэдуна: «70% хорошего и 30% плохого». Подобное разделение успехов и провалов, по мнению Директора, верно и в отношении Сталина.

Его фигура не требует ни безоговорочной любви, ни безоговорочной ненависти — она требует лишь честного учёта всего, что он сделал, и понимания, что и великие могут ошибаться.

«И всё, что происходит сейчас — это эффект бабочки от Рэя Брэдбери», — подумал Директор. — «Последствия великих ошибок, допущенных в ходе выполнения великих задач, поставленных в эпоху великих перемен».

Сейчас, по его убеждению, на дворе эпоха великих перемен — и любая ошибка будет иметь последствия, которые проявятся через десятки и сотни лет.

«Но у меня, к счастью, уже есть видение общих черт отличного плана, который следует очень тщательно проработать…»

— Владимир Вольфович, — позвал его Виктор Дмитриевич. — Партеечку в шахматы?

— Ждал, когда вы спросите… — доброжелательно улыбнулся ему Директор.

*СССР, Московская область, г. Москва, Большая Сухаревская площадь, 19 апреля 1983 года*

— Эх… — вдохнул Директор свежий воздух, совершенно не пахнущий карболкой и хлоркой.

Теперь ему нужно ехать домой к Жириновскому, чтобы окончательно «принять дела», но сначала ему хотелось прогуляться по Москве, в которой он очень давно не был.

Слышны редкие гудки, скрежет трамвая, гул моторов «Москвичей» и «Жигулей» — машин на улицах много, но уж точно не так много, как в «той» Москве…

«Эту» Москву не мог увидеть и услышать снова никто из современников Директора, поэтому ему захотелось насладиться давно забытой атмосферой столицы СССР, прекрасной в это время года.

Ощущение второй молодости, не психологической, но физической, навесило на лицо Директора дурацкую улыбку.

Он увидел четыре автомата газированной воды АТ-101М и сразу же испытал острое желание вновь, впервые за десятилетия, попробовать газировки.

Подойдя к свободному автомату, он достал из кармана портмоне и нашёл в нём две монеты номиналом в три копейки.