Мушкетерка - Лэйнофф Лили

— Вот бы и мне узнать, что это такое — братство, — пробормотала я, обращаясь скорее к себе, чем к отцу. До чего глупое желание! Глупое желание глупой больной девочки. Но как ни нелепо это прозвучало, в моей фантазии все преобразилось: конюшня превратилась в большой зал, полный фехтовальщиков. Их привела сюда одна миссия — защищать короля, защищать Францию. Здесь слышался смех и звон клинков, голубые плащи с вышитыми крестами мелькали там и сям. Но вместе они составляли нечто гораздо большее, чем их долг. И как бы ни было смешно, я представляла их всех девушками — такими же, как я.

Un pour tous, tous pour un. Один за всех — и все за одного. Этими словами папа заканчивал все свои сказки на ночь, когда я была маленькой.

Отец улыбнулся, и на его лице промелькнуло странное выражение.

— Ох, Таня! Я бы так хотел, чтобы у тебя было то, что было у меня. — Его взгляд стал далеким, пряди волос прилипли к лицу, в руке клинок — готовый ответить на призыв к оружию, если таковой поступит.

— Papa, — позвала я. Он не ответил. Он был далеко. — Papa!

Он моргнул.

— Ты никогда не хотел вернуться?

— Куда вернуться?

— В мушкетеры.

— Нет больше мушкетеров.

Он нахмурился. Я открыла рот, но он не дал мне заговорить:

— Да, существуют мушкетеры гвардии, они до сих пор охраняют короля… Но настоящие мушкетеры, мои мушкетеры — они уже в прошлом. — Тень скользнула по его лицу. — У нынешних слишком много славы, слишком мало чести. Мальчишки, которые не могут равняться со своими предшественниками и слишком заняты полировкой своих клинков. Вот что происходит, когда получаешь слишком много звонких монет. В наши времена сражаться за короля значило не просто сражаться за монархию. Мы сражались за Францию! Сражались друг за друга. Защищали своих братьев. Иногда, — пробормотал он так тихо, что мне пришлось напрячься, чтобы расслышать его, — я вообще забывал, что король существует.

Бо издал тихое ржание и затопал копытами в знак протеста.

— А, месье Бо! Уже доел свой овес? — Отец подошел к стойлу, держа в руке яблоко. Я посмотрела на Бо, он посмотрел на меня. — Ты сегодня разговаривала с мамой?

Заминка в папином голосе заставила меня насторожиться. Он стоял ко мне спиной, вытянув руку, пока Бо счастливо хрустел яблоком.

— Да… а что?

— Сегодня к обеду мы ждем гостя… точнее, гостей.

— Гостей? — Он обернулся ко мне, ссутулившись. У меня внутри все сжалось. — Ты меня не заставишь! Я не соглашусь! Ни за что!

Я была сложена не так, как Маргерит или остальные девушки в нашем городке, — мне не нравилось, как я выгляжу в изысканных платьях. У меня не имелось округлостей там, где им положено быть. Мои движения не были плавными и грациозными, тело состояло из мускулов и сухожилий — то, что нужно для фехтовальщика.

Но не для юной девушки, которую оценивают, будто свинью на ярмарке.

Мои и его родители наблюдали за нами через окно. Они все еще сидели у стола, за послеобеденным бокалом вина — все, кроме папы, который отказался от дара лозы после того, как ушел из мушкетеров.

Шомоны были друзьями моего дяди… и главной целью моей мамы в ее попытках сбыть меня замуж. Она планировала эту встречу с тех самых пор, как ее брат обмолвился, что у Шомонов есть сын примерно моего возраста. Об этом-то дядя и писал в том письме: скоро Шомоны прибудут в наш городок, и он надеется, что его письмо дойдет вовремя, и сожалеет, что мы узнаем об этом в последнюю минуту. Это было, конечно, чересчур прямолинейно, но мама готова была простить ему что угодно за шанс устроить мое будущее.

Воздух в саду был напоен сладкими ароматами, и я надеялась, что они перебьют запах пота, который от волнения лил с меня градом и безжалостно скапливался в складках лифа.

Жак остановился у начала цветочных клумб. Щеки у этого юноши розовели всякий раз, когда родители упоминали в разговоре его непревзойденные достоинства, а искусством этим они владели в совершенстве. Его мать умудрялась свернуть на эту дорожку, даже беседуя на совершенно посторонние темы, например о внешности придворных фрейлин: «Одна из фрейлин вдовствующей королевы такая невзрачная, что на последнем балу в сезоне у нее не было ни единого приглашения на танец! Бедняжка! Но Жак, настоящий кавалер, пригласил ее танцевать целых два раза! Такой добрый, такой заботливый юноша! Даже мадам де Тревиль так сказала. Она сама ко мне подошла, представляете? Пару месяцев назад она открыла подготовительную школу для девиц на выданье — все аристократы Парижа выстроились к ней в очередь! Полагаю, вы об этом не слышали в вашей… в вашем райском уголке. Должно быть, она нацелилась устроить брак между одной из своих подопечных и нашим Жаком. Но она должна понимать, что он весьма востребован. Старший сын и с такими прекрасными манерами!»

В начинающих сгущаться сумерках Жак повернулся к окну; мадам Шомон помахала ему рукой. Моя мама в свою очередь перехватила мой взгляд и кивнула на Жака.

Я неловко переступила с ноги на ногу. На мне были домашние туфли, в которых легко было поскользнуться на неровном газоне.

— Они знают? — спросила я у мамы в день их приезда, втискиваясь в неудобное голубое платье, украшенное золотыми завитками вышивки.

В ее глазах, которые я видела в зеркале, промелькнуло понимание. Руки, разглаживавшие складки на рукаве, застыли.

— Они знают только то, что рассказал им твой дядя.

— А именно?

— Когда он предложил им эту встречу, они спросили, почему не видели тебя на балах сезона. Он ответил, что мы не отпускаем тебя в Париж, потому что ты слишком слаба. Что ты болела, но уже выздоравливаешь.

— Ты хочешь, чтобы я врала им? Врала про… про…

Она потянулась рукой, чтобы поправить заколку в моих волосах, ее движения сделались резкими. Заколка больно кольнула мне голову.

— Я свою часть работы выполнила. Теперь ты должна выполнить свою. — Я покачала головой. — Таня, — сказала мама, встряхивая меня за плечи, — мы должны кого-то найти. Ты разве не понимаешь?

Я понимала, конечно. Ее слова постоянно крутились у меня в голове. Она сватала меня парням из нашего городка столько раз, что и не счесть. По мере того как головокружения становились все тяжелее и мои надежды таяли, ее слова видоизменялись и множились. И хотя она не говорила этого вслух, я знала, о чем она думает, что на самом деле означает каждая заколка в моих волосах, каждая лента в лифе платья. Не имело значения, что она вышла замуж по любви.

У больных девушек не бывает поклонников. Больные девушки должны сражаться, чтобы получить то, что им причитается. Но это сражение гораздо тяжелее схватки на шпагах.

Так что я кивнула в маме ответ, а потом мило улыбнулась Жаку, притворившись, что поправляю юбку, а на самом деле нащупывая поручень, который папа установил для меня вдоль забора как раз на такой высоте, чтобы можно было опираться на него незаметно. Этот забор был слишком высоким, чтобы держаться за его столбики, в отличие от забора перед домом.

Если бы кто-то задался целью найти место, где усилия моих родителей идеально сочетаются, он нашел бы это место в саду. Аккуратно подстриженные, ухоженные кусты были любимчиками моей матери, потому что они походили на те, что росли в Лувре — главной резиденции короля. А яркие цветные пятна — всполохи голубого и красного — были творением моего отца.

Я замялась, не зная, что сказать:

— Ну что ж, обед получился… интересный.

Интересный? Я что, правда сказала «интересный»?

Подол моего платья зашуршал по траве, когда мы обходили куст, подстриженный в форме цветка.

— А ты… — заговорил Жак.

— Я всегда думала… — начала я.

— Пожалуйста, продолжай.

— Я… я всегда думала, что он какой-то странный, — закончила я, кивком указывая на куст.

Он сдвинул брови:

— Почему же?

— Тебе разве не кажется странной мысль о том, что куст, напоминающий цветок, кому-то кажется более красивым, чем сам цветок?