В тени Алтополиса (СИ) - Углов Артем
Я не стал присаживаться на крыльцо. Проглотил все на ходу, и вытерев жирные пальцы об остатки бумаги, побежал дальше, к ожидавшему меня Гриньки.
Дом приятеля находился в конце Корчажного переулка. В два этажа, с кирпичными стенами и двускатной крышей из профнастила. Со стороны он мог показаться настоящим исполином в окружении неказистых соседей, сбитых из не пойми чего. Однако стоило заглянуть внутрь, и иллюзия величия моментально рассеивалась.
Маленькие комнаты, заваленные старой мебелью, в проходах вечно натянутые веревки с мокрым бельем, и горы - горы коробок, за неимением свободного места, составленные вдоль стены. Народу внутри ютилось столько, что приходилось спать на полу, в том числе и Гриньке. А все потому, что под одной крышей умудрялось сосуществовать четыре семейства.
Приятель как-то попытался объяснить, кто кому приходился дядей, а кто тетей, но я быстро запутался в родственных хитросплетениях. По мне так все Гринькины братья выглядели на один манер: огненно-рыжие, конопатые и невыносимо наглые. И сестры были не лучше. Вечно дразнили псом подзаборным и показывали языки. Эх, если бы не Гринька, надергал бы вредин за косички…
Подобрав лежащие камешки, я принялся швыряться в окно детской спальни на втором этаже. Можно было бы постучать в дверь, как все нормальные люди, но тут возникала одна проблема. Дело в том, что родители Гриньки меня не жаловали: не хотели, чтобы их сын общался с уличной шпаной. А дядька его – здоровяк с рыжими усищами так и вовсе грозился спустить с крыльца, если покажусь снова. Вот и приходилось изгаляться, придумывая разные способы.
После очередного камешка в окне замельтешила тень. Показалась голова с косичками, потом вторая, принявшаяся ковыряться в носу и строить обидные рожицы. А потом появился Гринька, отогнал надоедливых сестер и указал жестами, что скоро будет.
Собрался приятель за пару минут. Вылетел из-за угла дома в пальто нараспашку и фуражке, сбитой набок в залихватской манере. Последней он гордился особенно: с кожаным ремешком на тулье, и металлическими клепками по бокам. Ровно такую же носили «стригуны» или «стриги», представители главенствующей банды в серой зоне. Или как они сами себя величали – артель. Дескать есть артели плотников и маляров, а мы чем хуже? Тоже трудимся на благо общества, запугивая мирных жителей и собирая дань с хозяйств.
Почему именно стриги, трудно сказать. Может причина заключалась в выбритых наголо баках, а может в способности «стричь деньгу». Уж что-что, а обдирать до нитки эти ребята умели. Особенно строптивых торговцев, устраивающих беспошлинную торговлю на подвластной им территории.
Гринька стригами восхищался. Бывало, с открытым ртом следил, как те в вальяжной манере прогуливались по улице, засунув большие пальцы за ремень. Как взглядом хозяина оценивали разложенные на прилавках товары и прелести проходящих мимо девиц. Гринька мечтал иметь столь же непоколебимую силу. Он даже выпросил у родителей купить картуз с вплетенным ремешком. Для полного сходства не хватало лишь ножа, непременного атрибута каждого уважающего себя стриги.
- Ну же, не томи, - вырвалось у него изо рта вместе с паром.
Пришлось лезть за пазуху, доставать сверток. Гринька увидав нож, аж замер с открытым ртом. Ну все, сейчас ругаться начнет… Нож и вправду вышел неказистым, ну то есть немного… совсем чуть-чуть, если не приглядываться.
Выхватив из рук самоделку, приятель принялся размахивать ею на манер клинка. Поворот вокруг оси, атака с наскоком, уход в защиту и резкий контрвыпад. С грозным криком «опа» Гринька пронзает невидимого противника, после чего останавливается и с видом знатока проводит пальцем по лезвию.
- Вещь!
Я едва смог сдержать вздох облегчения. До конца не верилось, что собранная из мусора поделка заинтересует приятеля.
- Девять копеек, как и договаривались, - произнес он торжественно, протянув ладонь с мелочью.
Я столь же торжественно их принял. Обыкновенно со мной расплачивались едой, а тут заработанные честным трудом деньги. Ни с чем несравнимое чувство гордости охватило грудь. Эх, видел бы меня сейчас дед Пахом… Он бы точно похвалил, потрепав волосы мозолистой пятерней.
Целых девять копеек – это же настоящее богатство! Наконец-то куплю себе курник – горячий, с хрустящей корочкой и сочным мясом внутри. А на сдачу возьму два… нет - три брикета сливочного мороженого. Залезу на крышу и буду объедаться, любуясь гигантскими небоскребами. Разве может быть день лучше?
Пока я фантазировал на тему ближайшего будущего, Гриня пытался пристроить нож. В итоге не придумал ничего лучше, чем засунуть во внутренний карман.
- Позже чехол куплю, - сообщил он мне, пребывая в приподнятом настроении. Все лето приятель грезил о собственном ноже и вот сбылось – лезвие лежало под сердцем. От осознания сего факта Гринька аж приосанился. Не иначе, возомнил себя стригуном – хозяином здешних улиц. Осталось лишь выбрить виски и получить полновесных люлей от бати. Родители знали об увлечении сына бандитской романтикой, но ничего поделать не могли. Трудно спорить, когда живой пример перед глазами: вечно сытый, наглый, в окружении красивых женщин. Стригуны умели жить ярко, не горбатясь сутками напролет и не заботясь о лишних копейках.
Про себя Гриня давно решил: как только стукнет семнадцать лет, непременно вступит в ряды артели. Выдержит испытательный срок, пройдет посвящение и набьет на плече татуху – непременный атрибут каждого стриги. Тонкое лезвие кинжала, обвитое лозой. Чем больше шипов на растении было, тем более уважаемым считался бандит. У самых авторитетных витки лозы обвивали запястье, скользили вверх по плечу и расползались по спине многочисленными побегами.
Гриня утверждал, что это красиво. То же мне, нашел картину в художественной галерее… Разве может вызвать восхищение трава, похожая на колючую проволоку? Другое дело банды из Фавел. На их спинах красовались разноцветные волки и тигры, летающие драконы, хищные рыси. Вот где настоящее искусство! Жаль, что в сезон дождей их скрывала одежда.
Малажские ватажники были единственными, кто избегал отметок на теле. Легендарный атаман Малага называл подобное украшательство бесчестием для православного человека. Сам наколок не имел и того же требовал от других. Ходили слухи, что однажды рассвирепевший атаман срезал лоскут кожи с плеча подчиненного. Схватил нож и полоснул прямо на живую, отодрав вместе с изрядным куском плоти. Что и говорить, лютым зверем был Малага. Ушел рано, но память о себе оставил крепкую…
Гринька словно прочитав мои мысли задрал рукав - залюбовался предплечьем, таким же худым и мосластым, как и он сам. Видимо воображал, как будут смотреться колючки лозы на его коже. Пришлось нарушить его мечтания.
- Про фант помнишь?
Лицо приятеля приобрело капризное выражение. Ух, как оно меня раздражало. Недовольный Гриня вечно оттопыривал нижнюю губу, становясь похожим на ребенка. Но он-то не ребенок – взрослый пацан!
- Сегодня не могу, у меня до обеда чистопись.
- Ты обещал!
- Да говорю же – не могу! С утра занятия, а после отец просил помочь.
- Значит слова своего не держишь.
- Да причем здесь это, - затараторил Гриня. Он набрал было в грудь воздуха, собираясь привести кучу доводов в собственную защиту, но я слушать не стал. Бросив в лицо обидное «трепло», зашагал прочь по улице.
По поводу случившегося не переживал, потому как знал Гриньку. Погруженный в уголовную романтику, он обязательно передумает. Насмотрелся боевиков о благородных бандитах и вообразил, что в реальной жизни также. Что стригуны следуют непреложному кодексу правил и нет для них худшего зашквара, чем считаться треплом.
Гринька догнал меня спустя три дома. Пришлось приложить немало усилий, чтобы сдержать смех. Видок у приятеля был еще тот: весь взъерошенный, с алыми пятнами, особенно ярко выделявшимися на белой, покрытой веснушками коже.
Эх, Гринька-Гринька! Не удивительно, что рыжие сестрицы из тебя веревки вьют, хоть ты и старше их по возрасту.
