Орел и Ворон (СИ) - Калинин Даниил Сергеевич
Ага, как же. Разбежались!
— Первая полусотня — вперед! Вторая полусотня — заряжай!
Равный шаг, печатающийся десятками стрелецких сапог — и ратники с заряженными пищалями оказываются впереди.
— Прикладывайся! Целься… ПАЛИ!!!
Пороховое облако вновь закрывает обзор — но истошное ржание тушинских скакунов, чьи хозяева вознамерились преодолеть заграждение и атаковать нас, убеждает меня в точности залпа! Впрочем, спустя несколько ударов сердца, за которые дым успел развеяться — а вторая полусотня зарядить пищали — я увидел, что острожки убраны в сторону, а уцелевшие вражеские всадники (да в большом числе!) уже направили коней в нашу сторону…
— Первая полусотня — назад, бердыши оставить! Вторая — прикладывайся!!!
Как же бешено колотиться сердце в груди!
— По лошадям — целься… ПАЛИ!!!
Очередной раз слитный залп оглушает, а дымное облако закрывает обзор… Но страшный крик раненых животных, кажущийся теперь пугающе похожим на человеческий, и наоборот, словно звериный рев раненых или придавленных скакунами людей — все это убеждает меня: залп не пропал даром!
— Первая полусотня — заряжай! Вторая — бердыши к земле, готовьсь!
Я и сам склоняю свою секиру по направлению к вражеским всадникам, вогнав ее втоком в землю так, чтобы острие полотна нацелилось в грудь жеребца противника. Одновременно с тем тяну саблю из ножен — и напряженно замираю, ожидая увидеть, как сквозь клубы дыма проявится силуэт несущегося во весь опор конника!
…Однако, когда белесое пороховое облако развеялось, пред взорами стрельцов предстал лишь хвост отряда тушинских всадников, улепетывающих в густую темноту … Да небольшое поле, усеянное телами павших людей и животных по обе стороны от сдвинутых заграждений.
Правда, за ними какой-то ретивый запорожец с характерным чубом-хохлом и вислыми усами, отчетливо освещенный пламенем ближнего к нему костра, уже строит свою голытьбу! Однако же, к чести литовских казаков стоит признать, что при всей схожести внешним обликом с оборванцами, запорожцы — лихие рубаки, перенявшие от турецких янычар искусство драться строем. К тому же совершенно не заботясь об одежде, оружие свои они холят и лелеют — хватает у запорожцев и фитильных пищаль, и даже дорогущих колесцовых пистолей! Правда, то настоящие казаки, обитающие в порубежье Литовской украины и на Сечи… Но последние, поддержав Лжедмитрия, привели на Русь огромное число холопской голытьбы... Впрочем, сколь бы не были они многочисленны, литовские холопы пусть и называют себя «казаками», но не владеют ни казачьей ратной выучкой, ни нормальной зброей.
Ну, сейчас узнаем, кто там против нас собирается… Хм, да вроде ведь строятся — видать, не совсем уж холопская голытьба!
— Первая полусотня — вперед, прикладывайся! Вторая — назад, заряжай!
Стрельцы меняют друг друга, пока сам я также поспешно заряжаю свою пищаль. Для новичка дело кропотливое, небыстрое, но рукам опытного воина оружие будто бы само повинуется — словно ретивая кобылка, усмирившая норов перед грозным хозяином!
А между тем, что-то заполошно орущий запорожец (ни слова в крике его не разобрать, разве что ругань про «псов» и «москалей»), наконец-то повел свое немалое воинство вперед.
Ну, понеслась душа в Рай…
— Ждем! Без команды не стреляем!
Но мои орелики (стрельцы из прочих сотен приказа величают их так из-за моего прозвища) и сами понимают, что вернее бить, когда воры приблизятся. Ведь так ни одна пуля не пропадет даром! Правда, у запорожцев и собственные пищали имеются…
— Пошире разойдись! Стенкой не стойте!
Вот это я правильно придумал. Теперь вражий залп — коли тушинцам есть из чего стрелять — первый ряд сотни целиком не выкосит… Да и бердышами стрельцам сподручнее рубить будет! Это конных встречать лучше густым залпом, стенкой — да не в два ряда, а в три или четыре, коли ворогов много…
— Ждем!!!
Запорожцы уже добрались до сдвинутых в стороны острожков — и что-то не видать мне среди них ни одного ратного с пищалью или пистолем! Все больше колья (даже не копья и уж тем более не пики) да топоры вместо сабель. Все-таки голытьба? Но ведь идут строем…
— А-А-А-А-А!!!
— Бей москалей!!!
— Руби!!!
Первые ряды воров внезапно сорвались на бег, устремившись в сторону моей сотни, выкрикивая при этом отборную ругань и боевые кличи. Будь среди «ореликов» новички иль вои духом послабее — может, и начали бы палить без разбору… Но мои молодцы не раз испытали себя в ратном деле — настоящие орлы!
— Первая полусотня — целься! Вторая — прикладывайся!
Я замираю, с гулко бьющимся сердцем считая шаги, разделяющие нас с ворогом — и вместе с тем, замер мой крик, уже готовый сорваться с губ… Только крепче стискиваю ладонями ложе пищали, да плотнее упираю ее в плечо — и палец, указательный палец, чуть подрагивая, уже лег на спусковой крючок…
— ПАЛИ!!!
Кричу я одновременно с собственным выстрелом, чуть пошатнувшим меня назад. Ни к месту в памяти всплывает мой самый первый выстрел — тогда неплотно прижатый к плечу приклад «лягнул» меня так, что вся правая рука онемела от боли…
Клубы дыма вновь закрывают обзор — но даже с заложенными от оглушающего залпа ушами я различаю шаги приближающихся воров. Выходит, не всю голытьбу мы успели выкосить!
— Вторая полусотня — ПАЛИ!!!
Глухие щелчки спусковых крючков, короткое шипение сгорающего на полках пороха — и слитный грохот полусотни выстрелов следуют за моей командой!Положив бесполезную теперь пищаль на землю, сам я перехватываю бердыш обеими руками, склонив острие полотна навстречу ворогу… Но никто не спешит появиться из дыма — зато теперь отчетливо различим мерный шаг ступающих в ногу запорожцев! От отчаянной догадки у меня словно шерсть дыбом на спине встала — и я бешено кричу, во всю мощь глотки:
— НАЗЕМЬ! НАЗЕМЬ САДИСЬ!!!
Но ответный залп казаков, пустивших впереди себя холопскую голытьбу, отстает от моего крика всего на удар сердца…
Теперь густой дым заволок уже все разделяющее нас пространство. Однако за белесой дымкой уже слышится быстрый топот запорожцев, спешно ринувшихся в атаку — перезарядить пищали мы точно не успеем…
— Держись, братцы, не робей! Пищали наземь, секирами и саблями — руби!!!
…Первым из порохового дыма выныривает запорожец с копьем. Он держит его у живота обеими руками, нацелив наконечник чуть в сторону от моей груди. Чуть в сторону потому, что вор не сразу различил меня на бегу — и короткого мгновения его замешательства мне хватает, чтобы резким ударом секирой по древку вражеского копья отклонить его в сторону! Тут же я делаю шаг вперед — и одновременно с тем коротко и быстро колю в ответ, вонзив острие полотна в живот вскрикнувшего запорожца…
Освободив бердыш, отшагиваю назад. А после резво опускаю его к земле — и скользящим ударом подрубаю ногу показавшегося сбоку казака, устремившегося на горниста Николу! Ворог истошно завизжал от боли в распластанной чуть повыше колена ноге… А я едва успеваю подставить древко секиры под рубящий удар сабли третьего тушинца, вырвавшегося из белесой, уже рассеивающейся дымки!
— Умррриии!!!
От звериной ярости в черных как смоль глазах буквально рычащего запорожца (кажется, у него даже пена выступила на столь же черных, как и глаза, усах) у меня аж спину обдало холодом! В своей сотни я один из первых силачей — но сейчас мне едва хватает сил, чтобы не завалиться назад под напором противника! Хорошо хоть, древко бердыша специально подобрал дубовое — такое с одного удара не перехватишь!
— А-а-а-а-а!!!
Закричав в ответ, я рывком толкаю секиру от себя, все же потеснив ворога (аж руки от напряжения заболели!) — и тут же, разжав пальцы, приседаю! Приседаю, одновременно с тем схватившись правой за рукоять сабли… Противник пытается ударить вдогонку, сверху вниз! Вот только клинок его плотно застрял в древке, шлепнувшемся мне на спину…
А я, даже не распрямляясь, одним движением вырываю из ножен турецкую саблю-килич — и размашисто рублю прямо перед собой... Ох, и от души я рубанул, лихо — аж развернулся вслед за ударом! И верный клинок пробороздил беззащитный живот захрипевшего казака, мгновением спустя безвольно рухнувшего на меня сверху…
