Илья Кирюхин - Искушение. Книга 1. Перстень Змеи
Так продолжалось до тех пор, пока заведующий лабораторией Юрий Исаакович Дрица, который нечасто появлялся в руководимой им лаборатории, не услышал пение Ильина. Надо признаться, Юрий Исаакович и не собирался заходить в это Богом забытое место, но в тот день он приехал, чтобы передать ежемесячное вспомоществование замдиректора института. Замдиректора закрывал глаза на бурную коммерческую деятельность инициативного завлаба, а Юрий Исаакович — ежемесячно приносил пухлый конверт в институт. Неведомая сила натолкнула его на мысль, что сегодня надо обязательно зайти в лабораторию и узнать, чем там занимается его подчиненный СНС[25] Ильин. Подойдя, к давно некрашеной филенчатой двери, Дрица услышал за дверью приятное пение на английском языке. Его искренне заинтересовало, что за англичанин исполнял «Hey Jude»[26] у него в лаборатории. В это время, Кирилл Иванович самозабвенно выводил:
«And any time you feel the pain, hey Jude, refrain,
Don't carry the world upon your shoulders…»[27]
Когда Иззадыч, как его между собой достаточно грубо называли сотрудники, перефразируя отчество Дрицы, увидел, кто этот «Маккартни», он впал в состояние ступора. Но долго деятельная натура завлаба в таком состоянии пребывать не могла. Юрий Исаакович был человеком дела и сразу потребовал отчета. Тогда Ильин ему и рассказал, что открыл металлический полимер, по структуре напоминающий полиэтилен, с той лишь разницей, что вместо углерода в нем был рений. О том, что полимер каким-то способом влияет на качества человека, он не стал уточнять, ограничившись невнятным:
— Эта фигня, я думаю, каким-то образом усиливает биополе человека и его способности. Позволяет лучше петь, видеть дальше, прыгать выше и т. д. и т. п.
Для демонстрации он взял и растянул руку на всю длину комнаты. Это его и сгубило — Дрица решил доложить на самый Верх о достижениях его лаборатории.
По роду своей основной деятельности (не в Институте), Дрица занимался тем, что выцыганивал деньги из различных некоммерческих фондов и ряда уважаемых инновационных госструктур. Всюду он предъявлял свою визитку, где значилось «Юрий Исаакович Дрица. Заведующий лабораторией полимеров. Кандидат химических наук. Профессор». На этой бумажке все было правдой. Но, как говориться, «был нюанс». «Кандидатскую» Иззадыч, банально, купил в лихие 90-е и «Профессора» тоже купил. Дрица понимал — пройдет «лихолетье» и вновь понадобятся «кандидаты» и «доктора» для ответственной руководящей элиты преобразившейся страны. Листок картона, обернутый в красный или коричневый коленкор, в России всегда действовал гипнотически на чиновников всех рангов, подобно красному зеркальцу Остапа Бендера[28].
Деньги, предназначенные на обеспечение технологического прорыва России, перечислялись на счета акционерных обществ с громкими и не понятными названиями — «Центр перспективных российских полимерных технологий „Морфотрейдбилдингполимер“» и «Russian Organization of Global Analitics Ltd.» (сокращенно — РОГА). Юрий Исаакович был последовательным наследником Бендера и в дальнейшем планировал учредить Товарищество «Cosmic Organization of Polimers & Intellectual Trends of Advance» (сокращенно — КОПЫТА). Конкретные российские рубли, зеленые доллары и пестрые евро превращались в пухлые научные отчеты, из которых следовало, что использовать полимеры хорошо, а не использовать — плохо. Финансовые ручейки сливались в реку, которая наполняла закрома Дрицы и его благодетелей-чиновников, которые всегда получали свои положенные «откаты».
Теперь, когда на горизонте главы «Морфотрейдбилдингполимера» замаячило настоящее открытие, он не стал размениваться по мелочам — решил сразу сообщить в Правительство. Он созвонился с помощником вице-премьера, который курировал здравоохранение. Почему здравоохранение? Все очень просто — он услышал ильинское «Биополе». Рассудительный помощник справился, в каком НИИ трудится Дрица и, узнав оборонный характер института, недолго думая, перенаправил присланную Иззадычем справку в Аппарат вице-премьера, который курировал оборонку.
9:00. 20 сентября 2012 года. Москва. Краснопресненская набережная дом 2, Дом Правительства.
Еще вчера, узнав, что ему предстоит встреча с вице-премьером правительства, Ильин решил перед встречей прогуляться пешком.
Когда уже проехали весь Кутузовский проспект, попросил таксиста высадить его напротив высотки гостиницы «Украина». По подземному переходу перешел проспект, неожиданно легко взбежал по лестнице навстречу пронзительно голубому сентябрьскому небу. Неожиданно морозный ветер ударил в лицо. Казалось, выключили свет. Черное январское небо. Они с Ксенией идут вдоль снежных сугробов, за которыми светятся окна гостиницы. Она держит его под руку, он чувствует запах ее духов и от этой близости пропадает ощущение холода. По пустому проспекту метет поземка. Ночь на Старый Новый Год близится к концу, и прохожие давно разошлись по домам. Они хотят поймать такси. Ксения, о чем-то задумалась. Он чувствует ее тепло, даже через серебристый рукав ее дубленки.
— Неужели, я вернулся в прошлое? — Кирилл Ильин оглядывает пустынный проспект и понимает, что это не раздвоение сознания, а совершенно другая реальность в другом времени.
Кирилл понимал, что зимняя Москва тридцатилетней давности была реальна — снежинки быстро таяли на синем рукаве пиджака, оставляя мокрые пятна. Неподалеку он и Ксения не спеша идут вдоль пустынного проспекта. «Нет, с этим надо срочно кончать». Переложил серебристый комочек холодного металла в футляр от браслета жены и сунул его в карман. Ему больше не нужны эти дьявольские соблазны.
Кто-то «там наверху» включил рубильник — яркое солнце снова слепит глаза, проспект шумит плотным потоком иномарок. Перед ним самое красивое здание в Москве устремляет ввысь звезду на серебристом шпиле. В этот дом его привезли из роддома 56 лет назад по морозной декабрьской Москве, здесь он вырос, встретил свою любовь, и, который давно уже покинул. Покинул, чтобы любить, быть любимым, начать новую жизнь. До сих пор он видит во сне их старую и немного нелепую квартиру с окнами, выходящими на Кутузовский. Беседует с теми, кто уже ушел, растворившись в памяти ныне живущих. Только бронзовые «нашлепки» мемориальных досок на стенах величественного здания напоминают об этих когда-то известных людях, вызывая ныне изумление у случайных прохожих.
«Странно, как символично — подумал он, — ведь, это грандиозное здание — ни что иное, как памятник им всем. Тем, кто пытался построить прекрасное здание светлого будущего на развалинах державы, разрушенной революциями и Гражданской войной. Они построили это здание, напоминающее фантастический звездолет, острой сверкающей иглой устремлен в небо. Но оказалось, что звездолет слишком тяжел, чтобы оторваться от Земли, и его за ненадобностью оставили стоять, как памятник ушедшей эпохе. А те, кто возводили его и готовились осваивать новые миры, состарились на „лесах“ этой стройки. Они стерли зубы на „каменных“ сухарях и, в конце концов, с почестями, под звуки „Вы жертвою пали …“ ушли из этого мира. Только медь мемориальных досок от времени все больше покрывается патиной на стенах из желтого песчаника. Перед мысленным взором проплывали знакомые лица. Многие улыбались ему, кто-то делал вид, что не замечает. Воспоминание о ком-то оставляло его равнодушным, но многие вызывали странное чувство, будто от души отрывается крохотная частичка и, вспыхивая яркой искоркой, исчезает, оставляя после себя или тихую грусть или комок в горле.
Как ушел папа, он помнил плохо — только кроваво-красное небо майского раннего рассвета и вой скорой помощи на пустынном проспекте.
А мама…
… душно. Воздух квартиры пропитан запахом хлорки, лекарств и смерти. Мама ушла, ночью, когда он спал. Мир сузился до размеров небольшой квартиры. В черные ночные окна ветер бросает охапками снег. Он проснулся посреди ночи. Проходя мимо кровати матери, увидел безвольно свесившуюся руку и с щемящей тоской понял, что она ушла и ушла, не попрощавшись, когда он спал.
Все годы после той роковой ночи его не оставляло ощущение, что мама не успела ему что-то сказать, что-то очень важное, как для него, так и для нее.
Кирилл проглотил комок, который встал в горле, и встряхнул головой, отгоняя воспоминания. Он еще раз взглянул на отчий дом и неожиданно осознал, что все изменилось с тех пор. Вместо лип, которые погибли от городского смога, теперь высажены плотные с насыщенно-зеленой листвой тополя. Гастроном уступил место банкам, модным бутикам, прокату машин, а вывеска „Украина“ превратилась в „Radisson“.
Ильин глубоко вдохнул насыщенный выхлопными газами и пронзительным ароматом прелой листвы воздух осенней Москвы и не спеша направился через мост к Дому Правительства. Поймал себя на мысли, что прошел немного, а уже устал. Громкие хлопки пестрых трепещущих на сильном ветру рекламных флагов не вызывали былого ощущения праздника, которое рождалось в душе раньше, когда перед Первомаем или ноябрьскими, обычно уныло-серый мост украшался флагами и гирляндами разноцветных лампочек. Преодолевая одышку, и ощущая упругие толчки сердца в затянутом галстуком горле, он вынужден был остановиться на середине моста. Оглядел панораму, которая всегда поражала его простором и спокойным величием. Вспомнил, как когда-то давно с другом Серегой Демушкиным всю ночь готовились к экзаменам, была летняя сессия, сидели до 4-х утра. Когда в голову уже ничего не лезло, решили прогуляться и покурить. На том же месте, где он теперь переводит дыхание над Москвой-рекой, они долго стояли и, подобно Планше[29], сосредоточенно плевали в сверкающую на утреннем солнце реку. Пронзительная тишина окутывала утренний город, казалось, звон шлепков был слышен не только на мосту, звук разлетался до гранитных плит набережных и уносился в сторону зеленых зарослей краснопресненского парка. Теперь местами седой, местами лысый мужчина стоял на середине моста, смотрел вниз на воду с тем же ощущением пустоты в голове, как когда-то. Только пустота была другой. Тридцать с лишним лет назад это была жажда новых, неожиданно ярких впечатлений. Теперь — опустошенность под бременем непосильной ответственности.
