Валерий Белоусов - Спасти СССР! «Попаданец в пенсне»
Так вот.
Изменяли сплошь и рядом сынки номенклатурщиков из КГБ.
Уходили к врагу сотрудники ГРУ, очень редко.
Но никогда работники Особой Экспедиции, будучи живыми, не теряли свой груз.
Умирали — да. Часто.
Но не предавали — никогда…
19 августа 1991 года. Москва. Место, которого нет. Может быть, ещё нет. Может быть, уже нет. Сильно после одиннадцати часов утра
— Взщиии! — завизжав ребордами колёс, красая, с белой полосой по бортам, автомотриса AM 2 (бортовой номер 81-73001), чуть кренясь, входила в поворот…
Сильные прожектора напрасно бросали вперёд свои ослепительные белые клинки — они бессильно рассеивались в набегавшем, кажущемся бесконечным чёрном пространстве…
Только лишь бежал навстречу частокол прорезанных посредине ирригационной канавкой крепко просмолённых шпал, заподлицо утопленных в серобетонном полу, только на миг появлялись и тут же исчезали во мраке тяжкие чугунные тюбинги, сковавшие свод и стены, только бесконечной чередой бежали по стенам чёрные пучки бронированного кабеля.[12]
Когда-то «Сталинский тоннель», соединявший Ближнюю и Центр, был хорошо освещён… когда-то!
Сейчас жестяные плафоны не горели даже на редких узеньких, на четыре вагона, покрытых запылённым асфальтом платформах, изредка проскакивающих обочь пути… да что там! Даже на большом разъезде «Окружная» — и то лампы не горели.
Впрочем, пассажир, сидевший рядом с Краснопевцевым на покрытом дерматином диванчике, в окно не смотрел и своих соображений о царящей бесхозяйственности не выражал… Он внимательно читал прихваченную с полочки в крохотном кабинетике Бориса Ивановича (оборудованном в бывшей кладовке) книжку в бумажном переплёте: «Анжелика — маркиза ангелов»…
Сам же Борис Иванович тупо смотрел перед собой и думал о том, что этого не может быть.
Потому что не может быть никогда. А вот просто стало ему худо, разволновался он за своим доминошным столом, прихватило сердчишко — а как бы и не инфаркт? И вот теперь везёт его «неотложка» в красногорский госпиталь, а всё вокруг — это его, Бориса Ивановича, предсмертный бред.
Потому что…
Борису Ивановичу так страшно, так дико, так до самой последней возможности хотелось — чтобы всё это было правдой!
Понимаете, уважаемый Читатель… У вас был когда-нибудь отец? Нет, не так, у вас был когда-нибудь Отец?
Строгий, добрый, справедливый… Всё понимающий… Человек, которого вы не просто любили — но и безмерно уважали, на которого мечтали хоть капельку походить…
Который был для вас самым верным и надёжным другом. Который всегда знал, как нужно!
Которому вы безмерно верили и на которого так же безмерно надеялись.
Который выручит вас из любой беды, который никогда не даст вас в обиду… Который если накажет — так за дело, и накажет так, что век помнить будете! Да что там…
Если перед вашим детским взором никогда не было настоящего мужчины — который своим примером показывал вам, как нужно жить и нужно умирать. На которого все в вашей семье смотрели снизу вверх — на кормильца, защитника, опору и надёжу…
Значит, не понять вам то, что чувствовал Борис Иванович — и все те, кто был рядом с ним, когда они увидели…
Убитого, растоптанного, оплёванного, проклятого демократической общественностью… Родного Отца.
Но — как же? Из дворика обычного московского дома наши герои попали в место, которого не может быть?
Да в том всё и дело, что не из обычного… В сталинские времена хорошо знали, кто и где может жить…
Вот только не надо мне говорить про номенклатуру! Да и что такое номенклатура? Это всего лишь перечень должностей, для занятия которых претендент должен обладать определёнными качествами — например, образованием («Два класса церковно-приходской школы»). Да я и сам, как школьный учитель истории, входил в номенклатуру райкома партии.
Нет, в некоторых домах могли жить только совершенно определённые люди. Которые хорошо знали, что, например, войдя в лифт жёлтого дома с башенкой на Смоленской площади (спроектированного — и прекрасно спроектированного — академиком Желтовским) — можно, нажав определённую комбинацию кнопок, по желанию спуститься либо на станцию «Арбатская» Филёвской линии, либо на безымянную Станцию линии Д-6 (построена в 1951 году, протяжённость 27 километров, имеет станции: Кремль — Библиотека им. Ленина — Раменки — Академия Генштаба — Солнцево — аэропорт Внуково-два).
Так что, когда первый страх («Спрятать! Спасти! Немедленно! Чтобы не увидели!») схлынул, Борис Иванович со товарищи осторожно вывел чёрным ходом из своей квартиры дорогого Гостя (и его, видимо, прикреплённого — сухощавого мужичка неопределённых лет, зверовато оглядывавшегося по сторонам и очень похожего на заслуженного служебного пса, которого сначала привели на кошачью выставку, а потом еще и сняли с него строгий ошейник) — а затем они вошли в неприметный сарайчик во дворе и долго-долго, очень долго спускались по решётчатой, звенящей под каблуками, затянутой металлической сеткой лестнице…
В конце концов, Борис Иванович действовал строго по Инструкции.
Человек, назвавший правильный пароль («Тридцать — ноль шесть — сорок два». Дата Падения Севастополя. Значит, всё ДЕЙСТВИТЕЛЬНО очень плохо — и лучше бы немедленно выглянуть в окно — не встали ли уже над Кремлём огромные грибовидные облака?), — так вот, этот человек должен быть во что бы то ни стало (во что бы то ни стало!) доставлен в штаб. Там Борису Ивановичу следует открыть личный сейф, достать красный пакет номер два и действовать по инструкциям, находящимся в данном пакете. Всё.
Гриф «ОП».[13]
Борис Иванович украдкой прикоснулся к Его руке… Рука была горячей.
А вдруг? А вдруг это всё же не сон и не бред?
И Борис Иванович, генерал, коммунист, и сам смотревший не раз смерти в лицо и бестрепетно посылавший на смерть своих «сынков», — крепко зажмурился и стал молча, про себя молиться, как учила его в далёком детстве бабушка: «Милый Боженька, пусть я проснусь, а всё так и будет! Так и будет… так и будет…»
Рокоча двигателем, автомотриса уносилась в неведомое…
19 августа 1991 года. Москва, улица Солянка, дом восемь. Двенадцать часов тридцать одна минута…
Для тех, кто не знает, — скажу, что происходит сие название, Солянка, от старинного Соляного двора, с его обширными подземными подвалами, так полюбившимися, со знанием дела описанными Гиляровским хитромудрым «хитрованцам»…
Сама же Хитровка[14] располагалась совсем рядышком, всего в одном квартале к северу…
И были-де те соляные подвалы многоэтажны, и уходили, говорят, аж за Москву-реку… Ещё говорят, что по этим подвалам можно было, переходя из одного в другой, спокойно дойти и до Садового кольца, и до Болотной… А уж до близкого Лубянского проезда, легко! Впрочем, кто знает, правда ли это?
В точности, знают об этом — это только те, кому по должности положено.
Шумной речкой, впадающей в тихий пруд Старой и Новой площадей, со сквером между ними, бежит Солянка вверх и вниз по московским холмам… Есть на ней прелестный дом четырнадцать — здание Опекунского совета (Жилярди да Витали его строили), есть дом девять — изящная, как бонбоньерка, городская усадьба Бутурлиных, порождение аж века осьмнадцатаго…
Дом номер восемь к памятникам архитектуры никак не относился.
Безликое, серое здание стояло в глубине двора, и от него на версту веяло канцелярской серой скукой и чиновной тоской.
Та же самая тоска сейчас читалась и на лице человека, сидевшего за пустым — ни единой бумажки, только перекидной календарь — полированным столом с зелёной бархатной столешницей, покрытой толстым автомобильным стеклом…
Слева от тоскующего человека стоял приставной столик, а на нём стояли…о!
Целых шесть разноцветных телефонов.
Два телефона были чёрные — городской и внутренний, по которым звонившего с сидящим за столом человеком соединяла только личный секретарь («Сами вы секретарша! Скажите ещё, секретутка… здесь вам не райфо!»)
Два телефона были кремовые — городской и внутренний, по которым человек мог звонить сам, и номера которые входили в маленькую зелёную книжечку… Их городской номер, понятно, начинался на цифры 296. Миусский телефонный узел, бывший К-6.
Козырные номера — все как один принадлежат союзным министерствам и ведомствам.
Впрочем, говорить по этим телефонам о делах не рекомендовалось! Настоятельно не рекомендовалось…
Был, знаете, прецедент, когда Андропов обсуждал с Крючковым, что же им делать с этим жопником[15] Звиадом Гамсахурдиа? Тот вроде покаялся, так может, дать ему только ссылку ненадолго? С другой стороны, у него это всё-таки уже третья судимость, да всё за антисоветчину…
![Виктор Побережных - «Попаданец» в НКВД. Горячий июнь 1941-го (часть 2) [СИ]](/uploads/posts/books/117420/117420.jpg)
![Виктор Побережных - «Попаданец» в НКВД. Горячий июнь 1941-го (часть 2) [СИ]](/uploads/posts/books/109856/109856.jpg)