Сергей Сергеев - Календарь
Она не могла понять, что ей не нравилось в красивом и привлекательном юноше со светлыми глазами и пристальным взглядом из-под сросшихся бровей, что её не устраивало в этой женоподобной голове с рыжеватыми, чуть вьющимися волосами. Ведь она строила голограмму, стараясь приблизить виртуальный прототип как можно ближе к реальному, черпая сведения из разных источников, в том числе и из записей Светония, историка того времени.
Яна продолжала смотреть несколько минут сквозь марширующий объект, не замечая его, мысли её были о другом.
— "Чего же не хватает? Ведь всё вроде правильно, — размышляла она".
— "Нет в голограмме жизни, что ли, так это же и есть голограмма".
С ней бывало так, когда по непонятным причинам у неё не налаживался контакт с её твореньем, не было того мостика, который позволял бы её душе перейти в состояние гармонии. Она долга мучилась, искала недостающие звенья, если не находила, то бросала всё до лучших времён или начинала сначала. В настоящий момент начинать сначала не хотелось, да и время уже поджимало, через неделю сдавать.
Неожиданно что-то словно щёлкнуло в голове и озарило её надеждой. Она, возбуждённая, по-иному взглянула на то, что было перед ней.
— "Поняла, — радостно потирала она руки, — зачем Сват и Ян тянутся к страстику, проверим".
— Свата, пожалуйста, — негромко произнесла она.
Засветился экран голограммовизора, но вместо голограммы появилось видеоизображения комнаты и сам Святослав, который не любил использовать светового двойника в общении.
— Привет, — произнёс он первым, повернувшись на экране в её сторону, — чем обязан?
— Привет, у тебя, когда начинаются сеансы со страстиком? — несколько торопливо осведомилась о планах сокурсника Яна.
— По договорённости — завтра, если не задержат. По графику — не скоро. А что? — не удивляясь вопросу, слегка насторожился он.
— Да так, ты же просил помочь с настройкой, — участливо ответила Яна, но тут словно что-то вспомнив, заторопилась, — а чем занят сейчас?
— Разучиваю фокусы Мессинга, — Святослав показал рукой куда-то в сторону, будто бы в комнате был ещё кто-то.
— Ну и как успехи? — скорее для вежливости, чем заинтересованно переспросила Яна.
— Нормально, только вот жизненности не хватает, — посетовал он ей в ответ.
— За этим и страстик привлекаешь? — оживилась она.
— Угу.
— Понятненько, ну пока, ваяй, — неожиданно закончила она общение с радостью в голосе.
— Пока.
— "Что ж, мне тоже нужно добавить страсти со страстиком", — скаламбурила она поле отключения голограммовизора.
Зарезервированные на своё имя для Тёмкина три дня работы с эгрегоростратумом уже не выглядели простой страховкой на тот случай, вдруг что-то не пойдёт, теперь их можно было использовать и в своих интересах.
С новой волной энтузиазма Яна принялась за изучение объекта.
— "Интересно, как всё было, когда Октавий строил свой триумвират, что было живого в нём, и что уже убито жаждой власти?"
— "Что там, в исторической справке?"
Она начала пролистывать виртуальный подбор текстов о Древнем Риме, прямо перед собой в пространстве провесив голографическую книжную панель. Яна двигалась по комнате, и панель отслеживала её перемещения, всегда оставалась в удобном секторе обзора.
— Убийство Цезаря, через полтора года падение Римской республики и создание второго триумвирата.
— "И это всё? Так сухо и неинтересно?" — комментировала она прочитанное.
— "Что там, в справке про совмещение дат, юлианский календарь, григорианский, а что вообще означает календарь?" — двигаясь по кругу, она концентрировалась, направляя лишнюю энергию в ноги, разгоняя кровь. Так Яна поступала при размышлениях — это было её привычкой.
— Календа?рь (лат. calendarium — долговая книжка: в Древнем Риме должники платили проценты в день календ, первых чисел месяца).
— "Календарь оказывается — время уплаты долгов!"
— "Вот уже интересней, обращаясь к календарю, мы вспоминаем о долгах, прямо кармический график по санскриту".
Неожиданно ей пришла идея обратиться к прозаикам:
— "Поищем что-нибудь в художественной литературе, чтобы разыгралось воображение, например вот это".
" Северная Италия, конец октября 43 г. до н. э.
Они встретились за неделю до ноябрьских календ в 710 году от основания Рима близ города Банонии на острове безымянной речушки, впадающей в Рено. Бесконечные переписки и устные послания в течении почти всего лета и осени, труды советника и друга Октавиана Гая Мецената в качестве посла, привели к должному результату.
Центурион Карнелий, добивавшийся для Октавиана консульства в сенате, и на этот раз оказался на высоте, справился с деликатным поручением молодого консула, привёз два дня назад письмо от понтифика Марка Лепида, где говорилось о месте и времени встречи цезарианцев.
Марк Антоний, бесславно бежавший от Октавиана несколько месяцев назад, согласился на переговоры. Легионы Октавиана, разбив лагерь в долине у реки, в конце октября поджидали прибытия легионов Марка Антония и Марка Лепида.
Когда поставили палатку Октавиана, на её шпиле устроился орёл. Два огромных чёрных ворона атаковали молодую птицу, но были повергнуты им. "Хороший знак, — пронеслась молва в войсках, — к добру, воронам не удастся одолеть молодого орла". В таких разговорах был прямой намёк на предстоящие переговоры, старые солдаты, ветераны, набранные ещё при великом Цезаре, не хотели воевать друг против друга. Они жаждали получить обещанные Цезарем тысячи денариев и земельные участки в процветающих районах Италии, они не хотели уже больше терпеть, но и не стремились к пролитию крови. На каждом совещании центурионы докладывали о нарастающем недовольстве солдатских масс, и с этим приходилось считаться. Давление росло.
Октавиан нервничал. Он знал свой главный недостаток, но в настоящий момент ничего с этим поделать не мог, молодость устраняется временем, а ждать так долго он не собирался.
Сенат, постоянно напоминающий ему о его недостатках, ещё поплатится за своё упрямство и недальновидность. "Они ответят за всё: и за моё унижение, и за смерть Цезаря, — яростно размышлял Октавий, — лишь бы Антоний согласился".
Он подготовил речь, несколько вариантов, записал на бумаге, освободив память для других дел. Теперь размышлял, как ему предстать перед двумя консулярами, чтобы выглядеть не взбалмошным мальчишкой, а настоящим мужем. Перебрав варианты, принял решение появиться в одеянии полководца, ущемив тем самым самолюбие Антония, называющего его Фурийцем, детским именем, стараясь напомнить о его малолетнем возрасте и оскорбить. "Придёт время, разберусь и с ним, а пока нужно терпеть и копить ярость, я уже признанный сын Цезаря, остался шаг до признанного приемника".
Психологически он уже был готов к переговорам, его не смущало разница в возрасте, им было сорок и сорок шесть, ему двадцать, он годится им в сыновья. Октавиан знал, что он нужен им, как и они ему. Как бы Антоний не издевался над ним, утверждая, что он своё усыновления купил постыдной ценой через постель Цезаря, ему — "врагу отечества", объявленного римским сенатом, Марку Антонию, легитимный союзник, просто необходим.
Утро выдалось туманным. Серая пелена застилала русло речушки, цепляясь за пойменные деревья и кустарники, ползла вверх по лесистым холмам, разрывая местами своё полотно и оголяя участи земной поверхности, лишённой растительности. В одном из таких разрывов показался остров. Его можно было принять просто за участок речного берега, с выброшенными, быстрым и полным потоком во время осенних дождей, корягами и валунами. Но присмотревшись, понимаешь, что это остров, так как речной мусор охватывает обе противоположные стороны, хотя воды из-за тумана и не видно.
Свита Октавиана состояла из половины преторианской когорты и двенадцати ликторов с фасциями, атрибут высшего магистрата Рима. Сопровождал его и друг детства Марк Агриппа, приведший ему на помощь в борьбе с сенатом македонские легионы. Второй друг детства Гай Меценат остался в Риме, чтобы информировать его о действиях сената.
В качестве разведки был выслан отряд из десяти всадников, возглавил которых центурион Карнелий.
Всадники, не снаряжённые для боя, одетые в туники и плащи, без панцирей, в шлемах и с длинными кинжалами на поясах, энергично переправились через реку, скрытую туманной полосой, и оказались на открытом острове. Горнист призывно протрубил, ему ответили откуда-то из тумана с противоположного берега, всё стихло. Поначалу лишь слышен был шорох реки, но вот донеслись с той стороны ржание и лошадиный топот, и наконец, над туманом показались шлемы с высокими гребнями.
Передний всадник держал в руке длинный пилиниум (метательное копьё) остриём вниз с белым треугольным флажком на конце вверху. Кавалькада переправилась вслед за парламентёром и, оказавшись на острове, шагом приблизилась к разведчикам Октавиана.
