Георгий Зотов - Москау
Открываю дверь магнитным ключом. Вваливаюсь в вестибюль, обливаясь потом, тяжело дыша. Внутри – никого, только жалобно блеет чёрный жертвенный козел. Разумеется – все мои прислужники взяли отпуск. Это же Руссланд, летом тут поедут на дачу даже в атомную войну. Над алтарем вывешена памятка в виде топора. Я выучил её наизусть:
Понедельник – День Луны
Вторник – День Тюра
Среда – День Одина
Четверг – День Тора
Пятница – День Фрейи
Суббота – День Сатурна
Воскресенье – День Солнца
Граждане Москау не особо пунктуальны, и дни недели называют по старинке. Но опытному жрецу, прошедшему практику в Норвегии и Тибете, ошибиться непростительно. Я подхожу к козлу. Тот ведет себя, само собой, как настоящий козёл – плохо пахнет и пытается боднуть. Его скоро зарежут, и он имеет право меня не любить. Список дел – в ящичке у алтаря, ‑ повергает в ужас. Как я всё успею? Первым же пунктом идут похороны. Это не то, что раньше – помахал кадилом, отпел и закопал. Покойников мало погрузить на одноразовые фанерные лодки фирмы «Мицубиси» и сжечь на Москау-реке. В обязанность жрецов входит также... стрижка умершим ногтей. Да-да. Когда наступит Рагнарёк, конец света, недра земли извергнут зловещий корабль Нагльфар, склеенный из ногтей мертвецов. Океан скует страшный холод, и это судно, скользя по морскому льду, повезет на последнюю битву армию великанов-йотунов. Чтобы не случилось Рагнарёка, надо обрезать покойникам ногти, тогда Нагльфар и не сформируется. Ножницы на месте: делов-то – обработаем, подстрижём…
Вы думаете, никто в такое не верит?
Шварцкопфы – да. Они вообще либо православные, либо коммунисты, либо язычники. А остальные... едва человек обретает новую веру, он становится ревностен донельзя. Докатились, бабушки у подъездов уже сплетничают: богиня Ангбода родила детей от Локки или все-таки от Тора?
Я подхожу изваянию повелителя гномов, Рюбецаля. Сгорбленный маленький старичок с огромной бородой, лесной дух... Не забыть бы положить к его ступням связку грибов.
Голову вновь пронзает боль – сверкающей иглой.
Стискиваю зубы. Сжимаю пальцами морду козла на алтаре. Боги всемогущие...
Туман перед глазами не рассеивается. Я хрипло дышу. Рот наполнился кровью.
Пространство поглощает тьма. Рюбецаль рассыпается мелкими звёздами...
Видение № 1. Чёрные небеса
Жуткий свист ветра. Он ледяной – забирается под одежду, хватает пальцами скелета за горло, сковывает движения. Ресницы смёрзлись. Шмыгаю носом, боюсь открыть рот. Ветер уже не просто свистит – он воет, словно смертельно раненое животное... и от этого становится ещё холоднее. Пробираюсь сквозь сумрак – ни одного фонаря, кромешную тьму прореживают вспышки автоматных очередей. Из-под снега торчат скрюченные руки. Увязая в сугробах по колено, шатаясь, по городу бредут люди. Нет, не люди – тени. В грязных шинелях, заеденные вшами, потерявшие человеческий облик. Их обмороженные щеки замотаны бабьими платками, голенища сапог забиты тряпьём. Они ищут тепла у костров, кутаясь в связки одеял. Сумасшествие. Сворачиваю за угол разрушенного дома. Группа солдат копошится возле дохлой лошади – они в полубезумии от голода. Один подполз к голове и грызёт мёрзлое лошадиное ухо. На небе – ни звёздочки. Оно чёрное, слилось с землей в одно пространство. Ни единого целого дома. Только развалины, стены, как будто объеденные зубами неведомого чудовища.
Земля дрожит, и безумцы со ртами, полными конины, скопом бросаются в снег. Бомбардировщики. Их вой смешивается со свистом ветра, превращаясь в симфонию Апокалипсиса. Тьму разрывают на части оранжевые всполохи. Смерть.
Здесь всюду смерть.
Каждый знает ответ на вопрос: что они начнут есть, когда падут все лошади и будут выловлены все кошки. Друг друга. Тепло и еда – то, за чем здесь охотятся люди в лохмотьях. За банку тушёнки отдают золотой перстень. Но кто его возьмёт?
...Столбы с колючей проволокой. На ней гроздьями висят смёрзшиеся трупы. Тела никто не хоронит – их СЛИШКОМ много, и живые привыкли к соседству с мертвецами. Снарядные гильзы среди обломков кирпичей. В белых танках живы экипажи, но кончился бензин... Они лишь ворочают пушками, не в состоянии тронуться с места. Как погибающие мамонты, сломавшие себе ноги.
Я вижу, как солдат в безумии рвёт на груди шинель и кричит на обер-лейтенанта. Он молод и в стельку пьян, обер-лейтенант старше, лицо заросло щетиной, на лбу повязка с пятном засохшей крови. Шрам на правой щеке – полумесяцем, от осколка.
– Зачем нас прислали сюда?! – заходится воплем солдат. – Мы все тут передохнем!
Спирт – вот это всегда в изобилии. Иначе бы ни одной войны не состоялось. Всем страшно, когда идешь на смерть. А выпивка растворяет ужас. Пусть и ненадолго.
Он швыряет автомат под ноги обер-лейтенанту. Лицо искажено гримасой:
– Это не моя земля. Отпустите! Я хочу уйти!
Обер-лейтенант качает головой. В голубых глазах отражается только падающий снег. Солдат валится в сугроб. Барахтается. Ползёт – в другую сторону. Офицер вынимает правую руку из кармана шинели. Смешно – на нее натянута дамская вязаная митенка, открывающая пальцы. Мизинец и указательный почернели – явно отморожены. Стискивает рукоять восьмизарядного «вальтера». Целится – сквозь метель, что-то бормочет, стиснув зубы. Солдат уже дополз до бруствера.
Выстрел.
Солдат опрокидывается на спину, каска слетает с головы. Светлые волосы в крови. В ту же секунду звучит другой выстрел – тяжёлый, винтовочный, откуда-то издалека. Снайпер. Офицер обнаружил себя вспышкой, враг выстрелил наугад.
Обер-лейтенант падает на колени, уронив «вальтер», и ложится набок – мягко, словно собирается поспать. Вьюга в считанные секунды заносит свежие трупы снегом. Удивительно. Мгновение назад два человека были живы, а сейчас их нет. Каждый, кто идёт на войну, думает, что его не убьют. И, наверное, никаких бы войн в истории не было, если бы ты знал – убьют тебя. Да-да – ИМЕННО ТЕБЯ.
Новая армада бомбардировщиков пикирует вниз. Взрывы. Взрывы. Взрывы.
Я тру снегом щёки, и они не чувствуют холода. Похоже, у меня обморожение.
Я отлично знаю, почему вижу всё. Мёртвые города. Трупы. Ледяные пустыни.
ПРОСТО ОНА ЗАСТАВЛЯЕТ МЕНЯ ЭТО ВИДЕТЬ.
Глава 4. Раздражитель
(кинотеатр «Кайзер», улица Революции 1923 года)
Гость сел на соседнее кресло, по левую руку – согласно договорённости. Поёрзав, примостил на коленях поднос с жареной кукурузой и парой бумажных стаканов с надписью «кока-кола» – её популярность не смогло убить даже полное поражение Соединённых Штатов в войне с Японией. Не поворачивая головы, человек шепнул:
– Зд-дравствуй...
– Привет, – ответил Павел. – Спасибо, что пришёл. Выпьем за нашу встречу?
Человек усмехнулся, оглядев тёмный зал. Они сидели на последнем ряду – что называется, «места для поцелуев». Народу было немного, да и сеанс ещё не начался, показывали рекламные ролики. Как обычно, японские – йогурт «Годзилла». Кондиционеры не работали – запах пыли мешался с запахом влажных тел зрителей.
– Т-тебе ш-напс?
– Ой, умоляю. Достаточно того, что придурки вокруг пьют кофе вместо чая, словно это сделает их немцами. Плесни перцовочки – я знаю, у тебя всегда есть заначка.
Человек ощерил рот в ухмылке. Отставив поднос на соседнее кресло, полез за отворот пиджака, нащупывая флягу. Павел поймал себя на мысли – похоже, в первый раз видит давнего знакомца в гражданском. Оберштурмфюрер научного отдела гестапо, Жан-Пьер Карасик не вылезал из темно-синего халата. Правда, одежда учёного ему не подходила. Огромного роста, с бритой головой и руками молотобойца, он скорее напоминал монстра из фильмов-комиксов студии Universum Film. Ну, а кто ещё мог появиться на свет от связи офицера французской дивизии СС «Шарлемань» и украинской крестьянки? Только такая атомная смесь.
«И не раз ему в кино
Говорили: – сядьте на пол,
Вам, товарищ, всё равно»,
– вспомнил Павел стишок про дядю Стёпу: в школе расписанный каракулями листочек читали под партами, пока не видит учитель, – и помирали со смеху. С приходом немцев поэму запретили, а автор скрылся за Уралом. Правда, сейчас Министерство народного просвещения и пропаганды выпустило новую версию книжки, изменив герою имя – на дядю Шварца. Мясник из Австрии Арнольд Шварценеггер, снявшись в трёх фильмах культового режиссера Лени Рифеншталь (включая и «Триумф воли: продолжение»), стал бешено популярен. Согласно опросам, 70 процентов людей мечтали увидеть его новым фюрером. Книга «Дядя Шварц» с ходу стала лидером продаж.
