Виктор Зайцев - Прикамская попытка – 1
— Всё нормально, ребята, — согласился с нашими планами Палыч. — только я предлагаю уменьшить сроки до двух лет.
— Почему?
— Вы забыли, что через три-четыре года будет восстание Пугачева, чьи войска пройдут по Прикамскому заводу. К этому времени вам лучше отсюда убраться, хотя бы в Казань, — он передёрнул плечами, — видел я эти народные волнения, кровавое, доложу вам, зрелище.
— Договорились, к Рождеству с 1772 на 1773 год встретимся в Казани, у ворот кремля ждать друг друга неделю. Если мы не сможем добраться, отправить туда связного, с запиской и синим флажком в руке.
Были и другие разговоры, но, в памяти моей остались только эти планы, внедрению которых мы посвятили все свои силы. К вечеру мы добрались до выселков на месте будущей Осиновки, где заночевали, одарив хозяина бутылкой водки из взятого запаса. Ночевали, на сей раз на сеновале, где оказалось достаточно тепло, а завтракали также, сырыми яйцами. С хозяином общался только егерь, мы начали работать на свои легенды полуиностранцев. От выселков до заводского посёлка дошли после полудня, сразу направившись на ночлег к Марфе Носковой, дальней родне Прокопия Малого. Хваткая вдова лет тридцати с хвостиком, с тремя детьми, но, вполне симпатичная женщина, держала двух коров, стадо гусей и, как раз завалила трёх откормленных за лето кабанчиков. Без лишних слов она отвела нам пустующую гостевую комнату на втором этаже своего дома, подала плотный ужин. Однако, не преминула договориться от плате за проживание на год за две копейки с носа. Возражения, что мы без лошадей, и надо брать меньше, небыли приняты во внимание.
— Вы, чай, баре, кормить вас надо иначе, потому и беру по две копейки в неделю, — отрезала Марфа, — не нравится, ищите других хозяев.
Спорить мы не собирались, дом вдовы стоял почти в центре нагорной часть посёлка, в полусотне метров от базарной площади. Кроме того, умерший от простуды три года назад её муж был бригадиром в литейном цехе, а Марфа до сих пор сама иногда подрабатывала на заводе. Связи её и покойного мужа могли пригодиться. Об этом мы и завели разговор, выставив в качестве аванса пару бутылок спиртного, хладнокровно убранных хозяйкой за печку. Выслушав наши легенды, совместно с заверениями об отсутствии денег, она прояснила нас в оплате труда рабочих и мастеров. Покойный муж Марфы получал восемь рублей в месяц, потому и смог оставить своим детям крепкое хозяйство. Оплата рабочих начиналась от трёх рублей в месяц в литейном производстве, доходила до десяти рублей бригадирам. Поразмыслив, Марфа дала нам советы, куда и к кому обратиться из заводского начальства, подсказала, кто главнее и кому удобнее дать подарок, в виде наших обручальных колец и охотничьих ножей. Так мы наутро и поступили, попутно посетив с утра местный базар, заполненный изделиями «народного промысла», от деревянных топорищ, до кованых скоб и дверных петель.
Глава вторая
— Наш немец-то, Васятко, не иначе, колдун настоящий, — выпучив глаза, размахивал руками Бынька, носивший крестильное имя Афанасий, — по вечерам уходит в свой лабаз, где разные дымы выпускает. Веришь, красного и жёлтого цвета дымы, а вчера даже зелёный дым видел.
— Сам ты немец, — заступилась за соседского жильца Валька, на пол головы выше всех мальчишек, собравшихся у речки после обеда, — маманя говорит, русские они, а вашего даже Андреем зовут, сам, поди, знаешь.
— Имя-то русское, а по утрам всё лето, как шаман вогульский пляшет, в любую погоду, — не сдавался Бынька, пытаясь доказать друзьям, что его жилец непростой, очень непростой, — как снег стаял, каждый день за огородом приседает и прыгает, словно белка. Мне по секрету сказал, что это имнастика называется, для здоровья полезная.
— На что ему твоя имнастика, он и так здоровенный, как лось, — не удержался молчун Федот, по прозванию Чебак, за пристрастие к рыбалке, — братьев Шадриных два раза так отмудохал, они теперь в наш околоток не заходят. Батя сказал, так им и надо, сколько зубов они парням повыбивали, всё втроём на одного, а тут один всех троих наказал. Ты лучше скажи, спрашивал своего немца, или нет.
— Говорил, — потупился Афоня, — он, словно в душу смотрит, только решусь попросить, как зыркнет…
— Значит, так и не спросил, — подытожила Валентина, самая решительная в кампании, — придётся опять мне самой к твоему немцу идти.
— Во, во, давай лучше ты, — поддержали её все пятеро мальчишек, считавших девушку бесспорным заводилой и лидером в своём околотке.
Такое решение устраивало всех, потому уже через пять минут группа подростков разбежалась по домашним делам, Четырнадцатилетние парни и девушки считались практически взрослыми, на них висело, как правило, всё домашнее хозяйство, пока отцы работали. К Валентине уже сваты приходили, отец отказал, сославшись на малолетство любимой дочери. Самим ребятам домашнее хозяйство было не в тягость, оставляя время для игр, ещё три-четыре года парням не грозила работа в заводе, куда брали с восемнадцати годов. Несмотря на нехватку рабочих, даже начальство не решалось забирать подростков в завод, слишком тяжела была работа. Чтобы обеспечить завод кадрами, управляющий заводом привлекал рабочих из соседних деревень.
Раньше, как рассказывали ребятам отцы и матери, мужиков из деревень сгоняли насильно, по деревням ходили воинские команды, вылавливая убежавших с завода крестьян, которых нещадно пороли. Шесть лет назад, когда завод передали в казну, заменили управляющего и перестали пригонять людей насильно, выплатили долги за выполненную работу. Новый управляющий выплаты заработанных денег не задерживал, не лютовал, людей без причины не наказывал. Постепенно стало меняться отношение рабочих к заводу. На постройке срубов под избы для переселенцев неплохо подрабатывали местные крестьяне, платила за них казна заводская, хоть и недорого, зато сразу. Всё равно рабочих рук растущему заводу не хватало, подрастающие дети рабочих были в такой ситуации неплохим подспорьем, за три-четыре года многие становились надёжными специалистами, обучаясь у своих отцов быстрее, нежели деревенские недоросли.
Нынче же вечером Валентина, выскользнув из сеней, направилась во флигелёк, срубленный себе немцем Андреем на окраине посёлка, в самых задах. Зимой появление в посёлке сразу трёх немцев и отставного солдата долго служило темой для разговоров. Многие смеялись над неуклюжими путешественниками, утопившими в реке все документы и деньги, некоторые жалели приблудышей, как прозвали оставшихся работать в заводе Андрея и Владимира. Городовой поначалу взял всех троих под арест, хотел отправить в Сарапул, к исправнику, только солдата-отставника пожалел, даже в холодную не сажал. Говорят, у того вся грудь в ранах от турецких и немецких сабель да пуль. Но, управляющий велел немцев отпустить, а солдата Ивана взял в заводскую охрану. Тот, хоть израненный, да шустрый, мигом всех поселковских запомнил, как прочие охранники, не лютует, но, порядок соблюдает. Даже батя Валентины отзывается о Палыче хорошо, не чета, мол, другим охранникам, что придираются порой без повода, да подарки выбивают себе, человек серьёзный.
Тогда, зимой, управляющий Прикамским заводом Алимов выдал подорожную главному немцу, тот сразу отправился в Петербург, а Владимира и Андрея взял в завод рабочими. Валентина не забыла, как смеялись молодые парни и подростки над неумелыми немцами, что слов русских не знают, в производстве не разбираются, хоть и говорили, что работали в своих заводах. Однако, не прошло и полугода, как рабочие изменили своё отношение к великовозрастным новичкам. Немцы работали упорно, сметливо переняли многие приёмы заводских мастеров, не пытаясь уклоняться от тяжёлой работы. И, то сказать, оба немца куда здоровее большинства рабочих, хоть и старые, сказывали они, что им по тридцать пять лет. Валиному отцу Василию всего тридцать четыре в прошлом годе стукнуло. Он и рассказывал дочери, что немцы оказались русскими, только бороду бреют, как баре, да иностранными словами чудят. Тяжко немцам по-первости приходилось, это Марфа Носкова баяла, когда все трое у неё жили.
Сказывала, что совсем без сил приходили с работы оба, кроме Ивана, понятно, тот на охране не шибко уставал. Придут, рассказывала, поедят и спать падают, ровно убитые, до самого утра. В воскресенье у них сил хватало, чтобы к заутрене подняться, да в бане попариться, после чего опять отлёживались. Все хозяйственные дела за них Палыч обихаживал, жалел своих немцев-от. Так всю зиму немцы и промучались, спали, да ели после работы, больше сил не хватало. Зато к весне, когда к работе приохотились, начали понемногу чудить. Сперва Андрей имнастику свою принялся плясать, что любопытно, утром и вечером плясал. Никак не поверишь, что месяц назад еле с работы приползал, с утра попляшет и на работу идёт. Вечером, бывало, так намается на работе, ан, нет, опять за своё, уходит во двор и пляшет, словно медведь, какой. Бынька три недели за ним подглядывал, так баял, что после имнастики немец словно сил прибавляет. Вроде, как не руками и ногами махал, а спал, идёт весёлый, спокойный.
