Выпускник. Журналист (СИ) - Купцов Мэт

— Марину еще не нашли. Рано хоронить.

— Тоже верно. Но служба у меня такая, что я всегда сначала о худшем варианте думаю.

Время уже десять вечера, а через час общага закроется. Ну что, весело. Ещё чуть–чуть, и придётся ночевать на улице. Как–то не входит это в мои планы мыкаться на холоде.

— Мне пора, — говорю Волкову, пытаясь ускорить шаг.

— Ты иди, — говорит он с каким–то странным выражением лица, — я сам переговорю с Никой.

— Только про мальчонку не говорите ей! — предупреждаю я, но чувствую, что зря. Ему всё равно.

— За кого ты меня принимаешь? — скалится майор. — И не обращайся ко мне на «вы».

— По рукам.

Расходимся с майором.

Бегу к автобусной остановке, как к финишной черте на Олимпиаде. Деньги заканчиваются, и такси мне явно не по карману.

Приходится по старинке, на автобусе. Ну ничего, прорвёмся.

Когда–нибудь заработаю себе на «Волгу».

Еду в теплом автобусе, и невеселая мыслишка закрадывается. Что–то мне подсказывает, что это только начало всех бед.

Майор явно что–то замышляет.

А Ника… Она вообще знает, что я копаю и под нее тоже? Или верит в то, что я просто мальчик на побегушках, желающих по–быстрому срубить бабла?

Тьма сгущается над головой, как в плохом кино. Но с другой стороны, после тьмы в кино всегда свет.

В общагу приезжаю вовремя, но тетя Рая всё равно что–то бурчит себе под нос:

— Гуляют допоздна. Зачем спрашивается мучились, поступали в университет, если учиться не хотят.

— Тетя Рая, я хочу. Очень даже. Только годы–то молодые, нужно всё успеть. Жизнь, знаете какая короткая? Не успеешь жениться, родить детей, как уже помирать пора. А еще квартиры у младшего сына нет, живет со своей семьей в родительской квартире. Взрослый лоб.

Тетя Рая смотрит на меня ошарашенно.

— Ты чего, паренек, переохладился? Мужчины не рожают детей!

Тьфу ты, зарапортовался. Это же в двадцать первом веке только начали говорить так.

— Я пошутил.

— Шути–ка ты, дружок, в другом месте, пока не пожаловалась на тебя, — смотрит угрожающе.

— Нет вопросов, — отдаю честь под несуществующий козырек. Поспешно ухожу к себе. Поднимаюсь на свой этаж, толкаю дверь замерзшей рукой, только сейчас понимаю, что перчатки забыл где–то. Потерял получается.

В комнате царит веселье, парни о чем–то ведут разговоры. Едва я вхожу, как всё внимание устремляется к моей персоне.

— Вот и наш защитник пожаловал.

— О чем это вы?

Показывают на банку малинового варенья, стоящую посреди стола.

— Ждем тебя, чтобы угоститься. Сами не лезем.

— Кто принес? — спрашиваю, сбрасывая куртку.

— А ты предположи!

У меня много кандидатур в очереди — Лидия просила подсобить с работой, но ее кандидатура отпадает сразу — Лидка не будет заискивать, с нее и один раз хватило. Она меня обхаживала в ту ночь, а в глазах ее комсомольских было так много презрения, аж с ног сносило и кусок в горло не лез.

Машка? Ей–то с чего? Я же ее дурынду уму–разуму учу, это ее только злит. Или она снова решила заигрывать со мной и рассказывать всем, что я ее парень. Такая дурашка в подоле принесет, и на меня свалит вину. Надо держаться от нее подальше, перестать пичкать ее нравоучениями.

Пускай Веселова берет Сергееву на поруки.

Может, та девчонка, что просила джинсами отоварить ее и ее друзей. Сама–то боится по фарцовщикам ходить. Честная комсомолка, с бешеным желанием быть не как все? В 1976 только дети элиты могли позволить себе джинсы, это не восьмидесятые. И она желает одеться вычурно, что косить под столичную модницу? Лицо–то куда денешь? Нанесешь тонну макияжа, чтобы скрыть происхождение из пролетариата. Ты же даже улыбаться не умеешь на манер сытых, куда тебе.

Вспоминаю Нику Королеву, ставлю рядом с ней наших девочек — пропасть. Борзая самоуверенная самодовольная Королева и тихие скромницы — студентки.

— Так всё! — тру лоб рукой. — Не буду я гадать на кофейной гуще. Если не скажете, кто принес подношение, никто не будет есть варенье. Спрячу банку куда подальше, не найдете.

— Не надо так жестко, — пугается Колян. — Ты же сам говорил, что нам глюкоза нужна, чтобы соображали.

— Маша Сергеева принесла, — не выдерживает Серега, и начинает доставать хлеб из–под полотенца.

— Чайник поставлю, — Мишаня выходит из комнаты.

— Маша? — напрягаюсь.

— Сказала, что ты знаешь за что это! Ты оказывается у нас дружинником умеешь прикидываться. Повязку покажи.

— Нет у меня, — огрызаюсь я.

— Что у нее стряслось?

— Ребята какие–то на нее залупились, ты им тумаков надавал. А они вчера караулили тебя у университета, хотели отомстить. Да нарвались на наших ребят — дружинников. А среди них был Сашка Дрозд, с третьего курса, боксер. Долговязый как ты. Ну они его и перепутали с тобой. Сашка еще тот правозащитник, для него забота о безопасности граждан на первом месте. Вот он не только отбил атаку, а еще и сдал ребят в милицию. Оказалось, вовремя, их разыскивали. Они уже на кого–то из девчонок в МГИМО напали.

В МГИМО? Где–то под ложечкой неприятно сосёт.

Валя слишком поздно домой возвращается.

Убеждаю себя, что мысль эта мелькнула просто так. Но всё же думаю, что нужно заехать к ней в один из дней.

Глава 22

— Слушай, а ты же тоже боксом и карате занимался.

— Я и сейчас боксирую, собираюсь в секцию записаться. Вот только с одним делом разберусь, — говорю я.

— А то шел бы в добровольную народную дружину. Будет у тебя красная повязка с надписью «Дружинник», удостоверение, свисток.

Удостоверение? У меня уже два. Куда мне ещё?

— Лидия наша в дружину записалась, — Миша вернулся и подмигивает. — Может, ты пойдешь с ней в одну команду.

— Я не командный игрок, предпочитаю одиночные виды спорта.

— Например, стрельбу по мишеням.

— Почему нет. Была мысль в ДОСААФ записаться, времени только ни на что не хватает.

— Самый занятой студент на свете, — парни переглядываются.

— Так что, сказать Веселовой, что ты снова ее не поддержишь? — интересуется Колян, с трудом сдерживая смех.

— Я бы с удовольствием, ребят, но дополнительные обязательства по поддержанию правопорядка подразумевают под собой свободное от работы и учебы время. А у меня такого не наблюдается. На следующий год подумаю, как только возьмут в штат газеты, вернусь к этому вопросу. Сами–то чего не идете?

— А мы тоже на следующий год с тобой вместе будем думать, — отвечает Колян, открывая банку с вареньем.

— Ну да, патрулирование улиц чем тебе не приятная прогулка на свежем воздухе, — усмехаюсь я.

— Участие в жизни общества на всех этапах. Предотвращение преступлений, усмирение хулиганов, сопровождение пьяных домой или в вытрезвитель, оказание помощи старика и детям, — перечисляю я все те обязанности, которые возложены на дружинников, по той самой причине, что кто–то когда–то не захотел раздувать штат МВД.

— Если вступим, то будет у нас Тимур и его команда, — усмехается Серега.

— Лидия оценит наше участие в активной жизни общества! — усмехаюсь я.

— Ага! Заставит нас самих стенгазету про себя рисовать, — громко гогочем, усаживаясь за стол, на котором уже дымятся чашки с горячим чаем, и обалденно пахнет малиной.

— Эх, а давайте махнем летом в колхоз! — предлагает Колян.

— Кстати, во время сбора урожая и в посевную редакция отправляет кого–то с заданием в поля. Может, и рвануть всем. Какая –нибудь бабуля приютит нас. Сеновал, дискотека, девчонки, — откусываю большой кусок хлеба с вареньем.

— Ты где ночь провел? Очередная зазноба? — интересуется Серега.

— Не знаю, не решил. Девчонка хорошая, боевая, правильная.

— Ты ее испортил?

— Сменим тему?

— Про колхоз поговорим?

— Угу.

— Так это значит, снова про девчонок — про колхозниц.

Громко ржем. Как ни крути, любой разговор всегда возвращает к ним — к женщинам.

В двенадцать тушим огни, засыпаем быстро, едва голова касается подушки.