Собиратель земель (СИ) - Старый Денис
И, да, я прекрасно понимал, почему новгородцы так поспешили и сдали мне Богояра, привезли его под почетным конвоем, но со связанными руками. При переходах до Владово, отца поили хмельным, сытно кормили, даже встречающихся по дороге чухонских женщин предоставляли в пользование. Казалось, что это почетный плен такой, но, как по мне, так позор из позоров. И новгородцы, наверняка, просчитали мое отношение к произошедшему.
Что случилось на самом деле? Не так, чтобы мной уважаемые представители Новгорода Великого посчитали, что я могу пойди с карательным походом на Богояра и забрать себе те места, где он сел и сотрудничал с новгородцами. Такое мое решение читалось без особых проблем. Так что, направив своих людей к Богояру, успевшего переименовать свой городок в Богоярск, новгородцы схватили моего отца, объявив, конечно же, что городок, как и все земли рядом с ним, — это собственность Великого Новгорода.
Если ранее у меня была возможность воевать с Богояром и взять земли, расположенные на севере Пермской окраины, то теперь, нападение Братства будет расценено, как нарушение всех договоренностей. Мало того, подобная атака, — это, по сути, нападение на земли Изяслава Мстиславовича. Новгород же дал клятву и признал себя под великим князем киевским.
Так-то… Простенькая многоходовочка, но вполне изящная. Теперь мне нужно было что-то делать со своим отцом, решать его судьбу. Как и ранее, в принятии решения была сложность. Пусть я прямо сейчас, но лишь внутри себя, оплакиваю отца, я готов его убить. А как посмотрят на это мои люди? Как раз-таки поддержат. Но мои тайные неприятели из Новгорода, которые, видимо, сильно стремятся войти в круг врагов, посчитали, что я дам слабину и не казню Богояра, покажу свою слабость, подорву авторитет.
В этом ключе новгородский посадник Мстислав может только злорадствовать, что у меня, как он считает, сложный выбор. Видимо, они думают, что пощажу отца? Наверняка, даже приготовились к тому, чтобы распустить слух, что, мол, покрываю преступника и лгу, кога называю братьями своих соратников, не считая, что их убийство соразмернонаказанию Богояра смертью. Ну, или что-то в этом духе может быть использовано.
— Тебе нужно причаститься? — спросил я тоном, максимально спокойным.
Внутри бурлили эмоции, на краю сознания слышался протест, но иного решения, как казнить своего отца, я принять не мог. То, что может меня ослабить, сделает только сильнее. Я объявлю, что все братья в православном Братстве Андрея Первозванного — это семья, что они такие же близкие для меня люди, как и отец. Если отец совершил преступление, то он понесет наказание, как и все иные.
На самом деле, это будет не первая наша казнь. К сожалению, но случалось казнить даже тех, кого уже признавали полноценными членами Братства. Без этого никуда, и решения принимал не столько я, сколько делегировал это тысяцким. Были изнасилования, даже… Тьфу, но и мужские, за что трое насильников были посажены на кол. Были убийства — тут проще, их расстреливали из арбалетов или луков.
— Причащаться я не стану. Можешь объявлять меня еще и безбожником, всяко тебе легче оправдаться, что своими руками убил отца. А еще… — Богояр связанными руками изловчился и достал небольшой пергамент. — Тут карта, где я зарыл большой скарб. Там злато и сребро, так то… мой дар. И это не все, прибудет к тебе мой человек. Я же ждал, что новгородцы свинью подложат. Но все то богатство не тебе, но внуку. А ты покажи мне Александра, прошу, как последняя просьба!
Я взял карту, развернул сверток. Клад был зарыт у Галича, указывалось расстояние и направление относительно города, в качестве ориентиров использовались деревья и речная протока. Думаю, что найти можно. Что ж… С почти уже дохлой овцы хоть шерсти клок.
— Хорошо, я покажу сына, внука твоего, но в руки не дам, не доверяю, — сказал я и быстро пошел к лестнице, на выход из темницы.
— Богояр очернил имя брата нашего христианского православного Братства, — вещал я на торговой площади города Воеводино. — Повинен в преступлении клятвы, злодеяниях, среди которых…
Я читал приговор с бумаги и старался не показывать своего волнения. Коленки потрясывались так, как никогда раньше, ни в прошлой жизни, ни в нынешней. Забившееся в темный уголок сознание реципиента рвалось наружу, но я не выпускал его.
— Наказываю казнить Богояра через отсечение головы, после, как нечестивца, что и причаститься отказался, спалить и прах развеять, — зачитал я свой же указ.
Довольная рожа Мстислава Ростиславовича в этот момент так просила кирпича, что был бы он под рукой, так и встретились бы два одиночества: морда-лицо Мстислава и кирпич. Отомстил, значит, за отца своего. А, если я отомщу через изгнание его дядьки Бориса из Городца, где позволили тому быть посадником великого князя? Или самого Мстислава. того… и в колодец?
Лезвие большого топора сверкнуло в отблесках солнечных лучей и обрушилось на шею Богояра. У меня резко перестали трястись колени, ушло все волнение, я почувствовал легкость. Сын, что был внутри меня, перестал бороться за своего отца и вновь забился в укромный уголок подсознания.
«Там и сиди!» — подумал я, злясь на то, какие эмоции только что пережил.
Голова казненного преступника с одного удара не скатилась по настилу из досок, палач еще раз рубанул по шее, и только после части тела Богояра разъединились.
— Убери голову и тело и захороните по-людски! — приказал я палачу. — А скажешь, что сжег.
У нас нет такой штатной единицы, как палач, все же не так уж и часто приходится производить казни. Так что, кто согласится выполнить за немалые деньги столь грязную работу, того и нанимаем, но никогда из Братства. Бережем души братьев.
Я распрямился, окинул взглядом собравшуюся толпу, что пришла посмотреть, взаправду ли я сам буду рубить своему отцу голову, или биться с ним стану, по своему обыкновению.
— Нынче же я, как законный наследник своего отца, жду, когда мне выплатят все причитающиеся Богояру деньги, меха, соль, как прописано в договоре его с Новгородом Великим, и что в отчетной грамоте изложено, — сказал я, глядя прямо в глаза Мстислава.
Вот и моя ответочка подошла.
— О чем говоришь ты? — выкрикнул один из новгородцев, который постоянно ошивался при посаднике Мстиславе Ростиславовиче.
Он и сейчас стоял рядом с посадником и успел понять то, что я говорю раньше Мстислава. Я же выдвигаю Новгороду имущественный иск, причем аргументированно и с доказательной базой.
— О чем говорю? О том, что у меня есть грамота, по которой Богояру причитается доля от всего добытого и изъятого у чухонцев у города Богоярска. Тридцать долей из ста причиталось моему отцу, стало быть, нынче мне. Написано в договоре, что платить Новгород должен ему али его наследникам, — с усмешкой провозглашал я, потрясая пергаментами и двумя листами бумаги.
Мстислав посмотрел на приставленного к нему новгородца, ища ответа. Но что здесь отвечать? Наверняка, все в курсе, что именно содержится в тех документах, и что я прав. Я даже знаю, сколько именно было отгружено мехов в Новгород и сколько меда с воском, дегтя. Неплохо, нужно сказать, приносил прибыли новгородцам Богоярск, который, видимо, вновь переименуют. Даже с учетом того, что тридцать процентов оседало в руках Богояра, очень неплохо наживался Новгород. А отец мой должен быть очень богатым человеком. И, конечно же, его ограбили. Но не был бы профессиональным предателем мой родитель, если бы не подумал о подлянке напоследок.
— И я спрашиваю, а где же имущество моего отца? Я знаю, сколько всего у него было, и мехов, и злата с серебром, и даже кости морского зверя. Частично это имущество Братства, — продолжал я нагнетать обстановку.
— Охолони, воевода! — выкрикнул воевода великого князя Димитр, который уже привел часть киевского войска на мои земли для формирования булгарского похода.
— Отчего же? Я не за свою мошну пекусь, а за серебро всего Братства, которое за Русь Великую стояло и стоять будет. И не позволительно грабить того, с кем плечом к плечу ратиться будешь, — говорил я, улавливая недовольство и от воеводы Димитра, и от новгородского посадника Мстислава.
