Корела (СИ) - Романов Герман Иванович
Густав Адольф и его знаменитая шведская пехота…
Глава 67
— «Гусария» пошла в атаку, ваше величество!
— К чему кричать, я и так хорошо все вижу, не слепец.
В атаку пошли передовые части польской конницы, главная масса даже с места не тронулась. Как и рассчитывал Владимир, «клюнул» гетман на «серых», решительно так попер, целенаправленно, вот только не наобум — решил провести «разведку боем». Горн стоял на пути со своим передовым отрядом — он должен сыграть роль «волнолома».
Поле боя заволакивали белые клубы порохового дыма — шведы старательно били из своих шести пушек по наступающей кавалерии. Пока только ядрами и бомбами, но этого хватало, чтобы причинить серьезные потери — страшное зрелище, когда ядро сшибает несколько коней, превращая в окровавленные, бьющиеся на земле туши. Недоставало картечи, чтобы атака «захлебнулась», но к ней пока незачем прибегать, да и не нужно — поляки повернули назад, получив отпор. Действительно — проверка, и скоро последует очередная атака. Гонористый народ эти ляхи, и не отступят — ведь Москва так близка, зря они, что ли, столько верст за собой обозные повозки волокли. А там припасов разных на тысячи пудов — гарнизон в Кремле голодать начал, ведь заперли их в самый подходящий момент, когда урожай еще не принялись собирать, и подвалы с погребами пустовали.
Задача у передового полка Эверта Горна была одна — промурыжить поляков как можно дольше, хорошенько раззадорить шляхту, довести ее до белого каления, и лишь тогда открыть дорогу к главным силам. Но сделать это под видом отступления, даже небольшую панику придется разыграть, пусть даже пики на землю побросают. Главное, чтобы ляхи отступление за «чистую монету» приняли, и ничего не заподозрили.
Но то будет путь в западню!
Ведь в этом времени еще не знают такого словосочетания как «огневой мешок», когда попавший в него противник методически уничтожается со всех сторон массированным орудийно-ружейным огнем. Жаль, что нет пулеметов — будь пара-тройка ПКМ с десятком коробок лент на каждый, вся польская кавалерия уже была бы положена на землю, спаслись бы только те, кто вовремя сообразил, что нужно бежать. Но пулеметов не надо, их с лихвой заменят «единороги», которые так пока еще не называются, и вряд ли будут носить это название. Пока задействовано только дюжина стволов, да и стреляли они вчетверо реже, чем были способны натасканные расчеты. Но сейчас только демонстрация — огонь на максимальной скорострельности начнется в тот момент, когда поляки введут в сражение все свои силы, и начнет пальбу главная батарея из двух десятков пушек. Канониры застыли у давно заряженных орудий в ожидании приказа.
Но отдавать его Владимир не спешил — противник не дурак, поймет, что к чему происходит, и отступит. Конницу пехота преследовать в поле не способна, и поляки быстро оторвутся, сделают выводы и начнут воевать иначе, используя превосходство в мобильности…
— Четвертая атака, ваше величество!
— Какие напористые эти ляхи, все лезут и лезут, как бараны на новые ворота, — пробормотал Владимир, покачав головой. Зрелище было завораживающее — польская конница в очередной раз обрушилась на шведов. Те встретили ее мушкетными залпами, и тут же принялись выполнять отработанный маневр — отступать за линию пикинер, что наклонили свои длинные копья, ощетинившись стальными жалами. Вымуштровали земцев отлично, те встали как вкопанные, и казалось, что нет силы, способной свернуть их с дороги. Но это только показалась — все же четвертая атака оказалась для крайнего из четырех «брусков» последней. Или устали, либо нервы не выдержали — но гусары опрокинули этот отряд пикинеров, вынесли два залпа в упор, данные мушкетерами и началась рубка. Смотреть было страшно, но Владимир успокаивал себя тем, что под «раздачу» попала лишь четверть отряда полковника Горна. Те умело отбились от всадников и теперь заспешили на помощь избиваемым товарищам.
— Дайте сигнал Эверту — надо пропускать гусар, они почувствовали вкус крови. Пусть «прорвутся»!
Все же Владимир опасался, что поляки правильно оценят качественный уровень русско-шведской армии, и этого очень не хотелось. Все же у него войск намного больше — одних мушкетов на восемь тысяч солдат. И еще по полторы тысячи пикинеров и кавалерии, да егерей с пушкарями еще тысяча — в полтора раза больше, чем противника. И три десятка пушек — на них и выпадет основная роль в сражении…
— Сомнут «серых», ваше величество!
— Там генерал Штиллер, а с его ландскнехтами поляки не совладают. Да, можно было ночью «чеснока» рассыпать, и ямок накопать, только кони нам очень нужны — таких у нас нет.
— Как бы поляки всей силой не навалились.
— Пустое — в строю на одного конного трое мушкетеров, как минимум, приходится — и бьют они залпами, — отмахнулся Владимир от младшего князя Одоевского, как от надоедливой мухи — тот при нем был вроде как флигель-адъютанта и командир драбантов, телохранителей. Или рынд, если на русский манер бодигардов именовать — должность при монархе почетная, особенно когда тебе только третий десяток. Но охраняет ревностно, требователен и строг — родственник ведь, кому как не им доверять — не предадут, тут друг за друга принято держаться. Тем более тем, что с его смертью сами могут жизнью поплатиться, да и семьи под «раздачу» непременно попадут — им ведь многое припомнят…
Залп двух шеренг мушкетеров был убийственным — его в те времена уже оценили по достоинству. Но до тех пор пока артиллерия не сыграла своей роли, инфантерия одна не могла остановить атакующих всадников тяжелой кавалерии, имеющих кирасы и каски — а «крылатые гусары» таковыми и являлись…
Глава 68
Зрелище было как завораживающее, так и устрашающее — польская кавалерия пошла в решающее наступление. И первые ряды неистово устремившихся к русским батальонам всадников составляли именно «гусары» — на выгнутых дугах за спиной трепетали длинные белые перья, все в блестящих доспехах и касках, в красной одежде. У многих накинутые на плечи леопардовые шкуры — непонятно откуда столько хищников взялось, их отродясь столько в европейских лесах не водилось, даже если все летописи и хроники перечитать. На секунду промелькнула крамольная мысль, которую Владимир негромко озвучил, памятуя о творившихся в его время безобразиях, когда несчастных помойных кисок перекрашивали в дорогие породистые сорта, и продавали доверчивым клиентам:
— Это сколько они кошек умертвили и из шкурок нашили себе плащики? Польский гонор штука такая, ради понтов любой контрафакт сгодится. А так все просто — нет кошаков, и собачка подойдет, овчина тоже, клавное состричь коротко. Потому во время дождя не носят шкуры, шляхтичи опасаются, что размокшая краска разводы оставит?
Вместе с тем ландскнехты стали стрелять залпами, хотя до атакующих дистанция была с полуверсту — «колпачковые» пули это позволяли. Хотя точность скверная, слишком далеко, если палить индивидуально по мишени — но тут сплошная «стена» лошадей и «крыльев», промахнуться трудно. И сдвоенные залпы гремели один за другим — сразу стреляла пара шеренг, и тут же отходила на перезарядку мушкетов, давая возможность пальнуть стоящим за ними товарищам. А так как шеренг было не привычных четыре, а полудюжина, и состояли они из матерых «псов войны», что долгие годы занимались «кровавым» ремеслом, то эффект был впечатляющий — лошади валились вместе с всадниками, создавая препятствие перед следующими за ними всадниками. И теперь можно было разглядеть, что «гусар» на самом деле не так и много, за ними прятали «пахоликов», в обычных кирасах, а то и без оных, в пестрой одежде и шапках вместо касок, размахивающих саблями. Все правильно — так воевала рыцарская конница. Впереди хорошо защищенные «сеньоры», за ними прятались «вассалы», что будут рубить врагов, когда строй последних будет проломлен длинными пиками. Так польская шляхта и сносила русские рати, которые могли остановить «гусар» только в одном случае — выставить бревенчатые и дощатые стенки, так называемый «гуляй-город», и наводнить импровизированные укрепления стрельцами. Что-то вроде гуситских «боевых повозок», с помощью которых те не раз отражали атаки крестоносцев, которые пытались утопить в крови чешских еретиков. Да и не так давно это было — и двухсот лет не прошло.
