Марина Друбецкая - Мадам танцует босая
Жорж зацепил ногтем еще горстку порошка и сам подмигнул медной барышне на парапете Зимнего. Она уже сидела на краю крыши и болтала в воздухе холеными ножками. Ее подружка несла поднос, от которого струился наверх тонкий дымок. Жорж встал, заложил руки за спину, решительным шагом пошел вдоль аттика и дальше — по крыше Синода над портиком коринфского ордера, дальше-дальше, в сторону Невы.
— Наш-то в ударе. Как бы не взлетел, — Гесс тронул за рукав Эйсбара, разбиравшего свои записи в блокноте. — Посмотри. Что думают ассистенты?
Эйсбар поднял глаза. На секунду замер.
— Андрей, включай камеру. Бери общий план. А крупный сможешь?
Гесс неторопливыми, но точными движениями заводил свои механизмы.
— Нет, крупный будет не в фокусе. Надо будет потом доснимать.
— Покажи, — Эйсбар уже стоял около стрекочущей камеры.
Объектив одним скачком приблизил лицо Жоржа — изображение мутное, как за пеленой воды, черты лица размыты. Жорж хохотал. Его бесцветные глаза были устремлены в пространство. Рот раззявлен. Голова дергалась.
— Отлично, — прошептал Эйсбар. — Это смех безумца.
Глава 13
Студия строится
Кинофабрика Ожогина за Калужской заставой была продана. Московская квартира вместе с гигантским аквариумом — тоже. Два авто — василькового и алого цвета, на котором когда-то училась ездить Лара, — ушли за приличные деньги. Прислугу распустили. Игуану и страуса отправили в зоопарк. Спаниелю Бунчевскому и пуделям Чарлуне и Дэзи купили специальные дорожные ящики и новые ошейники с бирками — вместе с хозяином они отправлялись в Ялту.
Для совершения сделок по продаже недвижимости и завершения всех московских дел Ожогину пришлось на неделю приехать в Москву. Эта неделя далась ему тяжело. Он не находил себе места, томился и — хоть стоял ясный, чистый июнь — тосковал по южному солнцу, морю, утренним их с Чардыниным заплывам, медовому запаху магнолий, облупленной краске на деревянных колоннах дачки, которую мысленно уже называл «своей». В Москве он ни с кем, кроме своих покупателей, нотариусов и банковских служащих, не виделся. Однако, сев в поезд, чтобы ехать «домой», в Крым, чувствовал себя разбитым, как будто всю неделю только и делал, что таскался по многолюдным сборищам. Встреча в нотариальной конторе со Студенкиным показалась ему удивительной. Студенкин, очевидно, злорадствовал и, ставя свою подпись под купчей на ожогинскую кинофабрику, глядел на своего теперь уже бывшего конкурента с язвительной усмешкой. В другое время Ожогин испытал бы по этому поводу массу разнообразных чувств — и унижение, и раздражение, и злость на судьбу за то, что он вынужден уступать позиции и в свои почти сорок начинать любимое дело с нуля. Может быть, даже не спал бы ночь. Но это — в другое время. Сейчас же он, отметив про себя усмешку Студенкина и внутренне улыбнувшись, выйдя из конторы, тотчас забыл о ней. Мысли его были о другом. Он с наслаждением предвкушал, как проведет двое суток в поезде в обществе своих собак, на остановках будет выгуливать их по перрону и кормить принесенными из вагона-ресторана колбасными обрезками. В Ялте ждало его множество хлопотных дел, но — вот удивительно! — он думал о них без раздражения. Напротив, даже с некоторым удовольствием.
В Симферополе на вокзале их встречал Чардынин. Увидев собак, которые с громким лаем бросились к нему и затанцевали возле его ног, он прослезился, отвернулся в смущении, вытащил громадный клетчатый носовой платок, трубно высморкался и сказал дрогнувшим голосом:
— Да ну вас всех!
В авто говорили о делах. У урочища Артек было несколько хозяев. В белоснежном дворце Суук-су жила очаровательная пара молодоженов. Он — архитектор. С землей и дворцом расстаться не прочь. До войны там был курорт, казино не хуже, чем в Монте-Карло, сам государь изволил посещать курорт. Теперь все пришло в запустение, а у прелестной парочки нет денег содержать свалившееся аккурат к свадьбе неподъемное наследство. Кстати, архитектор предлагает свои услуги при строительстве кинофабрики.
— Посмотрим, — сказал Ожогин.
Есть еще два помещика. Торгуются, но не очень. Если умно повести дела, можно купить их имения за приемлемые деньги. Главный злодей — грузинский князь Гогоберидзе. Орет, вращает глазами, хватается за кинжал, в общем, набивает цену. Страшное дело. Говорят, этот Гогоберидзе в порыве ревности зарезал жену. И не одну.
— Что будем делать, Саша? — Чардынин почесывал брюшко Дэзи, развалившейся у него на коленях.
— Будем торговаться, — коротко бросил Ожогин, теребя ухо Чарлуни.
Они подъехали к даче. Ожогин выскочил из авто и быстро прошел к себе. Солнце било в высокое окно. Он распахнул створки и перегнулся через подоконник. Воздух был напоен сладкими ароматами. Кипарисы кивали ему верхушками. Сосны шумели, вторя прибою. Он глубоко вздохнул, скинул душный московский костюм и, облачившись в парусиновые штаны и рубаху из небеленого льняного полотна, вышел в переднюю.
— Едем к князю, — сказал он Чардынину.
— Хоть чаю выпей, Саша!
— После, после. У князя выпьем.
Его уже охватило нетерпение. Внутри будто заработал маленький моторчик, заставляющий часто биться сердце. В груди было щекотно и слегка замирало. Все, казалось, должно получаться, и получаться само собой — стоит только подумать, прикоснуться пальцем, и тут же, немедля, встанут корпуса и павильоны новой кинофабрики, застрекочат камеры, разнесется по всей округе гур-гур статистов и студийного люда, по всей стране повезут поезда металлические коробки с пленкой. Какой там князь! Ерунда! Мелкое пустяшное препятствие.
…Князь Вахтанг Гогоберидзе сидел на веранде в черкеске, широко расставив ноги в мягких сапогах, опершись рукой о колено, и смотрел грозным взглядом на мешковатого человека в льняной рубахе, который без приглашения явился к нему в дом с нелепым предложением дать за его имение на десять тысяч меньше, чем хотел взять сам князь. Ожогин тоже смотрел на князя. Князь был страшен, горбонос, кустист бровями и неприветлив. Еще подъезжая к княжескому имению, Ожогин огляделся и понял, что имение находится в порядочном состоянии. Много хозяйственных построек — можно использовать под склады для оборудования и реквизита. Еще понял, что князь заламывает цену. Имение стоит тысяч на пять меньше того, что просит князь. Сам же хотел дать еще на пять меньше.
— Нэ пайдет! — наконец рявкнул князь и разрубил воздух ребром ладони.
— Пойдет! — Ожогин пристукнул кулаком по столу.
— Нэ пайдет! Я родину задешево нэ прадаю!
— Помилуйте, князь, ваша родина — Тифлис, насколько мне известно. Вы здесь максимум года три.
Князь вскочил. Глаза его вращались в орбитах. Рука схватилась за кинжал.
— Нэ пайдет! — взревел князь на всю округу. — Здэс Грыбаэдав хадил! Шалапин пад акно пэл! Мой цена и — бэз слов!
— Ладно! Бог с вами! Согласен! Уговорили! — вдруг сказал Ожогин. Князь замер в изумлении. — Моя цена… — князь открыл рот, — и главная роль в моей первой фильме.
Князь икнул, поперхнулся, закашлялся. Глаза выкатились из орбит. Лицо побагровело. Он выхватил из ножен кинжал, замахнулся и со всей силы воткнул его в деревянную столешницу.
— Что?! Фылма?! Я — кназ, я нэ прэдставлаю! — он упал на стул. — Что за рол? Гавары!
Ожогин понял, что выиграл. Следовало немедленно придумать князю роль.
— Вы, князь, аристократ, — князь кивнул. — Красавец, — князь подкрутил ус. — Вам следует играть героев благородных кровей. Вы читали произведение господина Сабатини «Одиссея капитана Блада»? — на лице князя появилось удивленное выражение. — Вижу, вижу, что читали. Будете капитаном Бладом. Защитником несчастных и обездоленных, — князь приосанился. — Построим шхуны. Снимать станем прямо в море, — Ожогин повел рукой в сторону моря. Князь завороженно следил за движением его руки. — Умеете брать корабли на абордаж? Вижу, вижу, что умеете. А с разбойниками драться? Вот и хорошо. Ямайский ром привезем настоящий. Шпаги. Девушку красивую, актерку. Будете с ней целоваться. И завтра прошу вас, князь, к одиннадцати в нотариальную контору. Не опаздывайте, ради бога. Серьгу вам в ухо вденем. Повязку черную — через глаз. А шрам через всю щеку мои гримеры соорудят вам в лучшем виде. За это даже не волнуйтесь. Будет как настоящий. Еще снимать не захотите. Так до завтра? Всего хорошего, князь!
— А… — привстал было князь.
— Сидите, сидите. И главное — хорошенько учите роль!
Ожогин выбежал на улицу, оставив князя сидеть с выпученными глазами. Чардынин ждал его в авто.
— Ну что?
— Князь готов. А теперь — плавать и пить наконец твой чай.
Его словно распирал веселящий газ. Даже ладони покалывало. Все действительно получалось само собой. Как легко удалось обработать князя! Что за галиматью он нес ему про шпаги и шрамы? Ожогин потер руки и засмеялся.
