Богдан Сушинский - Восточный вал
— Хотя Зебольд и пытался выискать в вырезанной тобой голове Христа какие-то изъяны, — сказал он, устало усаживаясь на нары рядом с Отшельником, — однако лично мне работа понравилась. Понимаю, шесть дней действительно маловато, но туда, куда мы с тобой завтра отправимся, будет много распятий и много времени. Если ты, солдат, решишь, что у каждого распятого тобой Христа должен быть свой неповторимый лик и столь же неповторимое туловище, — никто возражать не станет. У тебя появится возможность создать целую галерею «распятий», сотворив таким образом второй Лувр, только уже Подземный.
Пораженный его предложением и, вообще, его спокойствием, Орест как-то не обратил тогда внимания на слово «подземный», как, впрочем, и на прозвучавшее название всемирного хранилища искусства. Смысл этих слов по-настоящему начал открываться ему только сейчас, когда Орест оказался в подземельях «Регенвурмлагеря». Но тогда в висках его пульсировала только одна мысль: «Неужели не казнят? И на этот раз — не казнят?!».
— А ведь начальник полиции обвиняет его в убийстве двух своих полицейских, — неожиданно напомнил Штуберу Вечный Фельдфебель. — А как быть с погубленными им германскими солдатами?
— С германскими солдатами вопрос уже закрыт: они погибли во время карательной экспедиции. А что касается полицейских… Если бы эти разгильдяи выжили, их бы судили за ненадлежащее несение службы, но поскольку им посчастливилось погибнуть, то похоронили их, как героев, павших в борьбе с партизанами во имя Великой Германии. Чего еще может желать человек, который пошел служить полицаем, поддерживая оккупационный режим? После возвращения сюда коммунистов их бы все равно расстреляли. Кстати, как и тебя, Отшельник. Ты никак не сможешь объяснить русской контрразведке, почему фашисты так долго не казнили тебя и почему в гестапо и СД тебе все прощали. Тем более что до войны ты уже успел посидеть в советском концлагере.
— Посидел. И доказать действительно будет трудно, — согласился Отшельник.
— А умирать от рук своих, но уже с клеймом предателя, которое в Советском Союзе никогда не сумеете смыть ни ты, ни твои потомки, — значительно труднее, чем от рук врагов. Это уж ты поверь мне, солдат. Поэтому дальше твой жизненный расклад таков: в наказание за все содеянное тебе, солдат, все же придется посидеть пару месяцев в лагере, но уже не здесь, а в Германии. Если там замечаний по поводу твоего поведения не будет, я попытаюсь вырвать тебя и пристроить на одну из секретных германских баз в качестве скульптора, мастера по «распятиям». Предварительный разговор с командованием этого лагеря у меня уже состоялся.
— Ладно, в Германию, так в Германию. Все равно я уже причислил себя к погибшим.
— К погибшим? — ухватился за это сообщение Штубер. — Что ты имеешь в виду?
— Только то, что однажды утром я сказал себе: «Все, тебя уже казнили, ты погиб. С этого часа живи так, словно тебе представилась возможность начать ее заново».
Гауптштурмфюрер разочарованно пожал плечами, он ожидал услышать что-нибудь более оригинальное.
— Но если ты и в самом деле твердо решишь во что бы то ни стало выжить в этой войне и сохранить свой талант уже для послевоенной европейской цивилизации, то согласишься сменить лагерь на диверсионные курсы, которые опекает сам Отто Скорцени. Силы у тебя немеряно, и если бы ты прошел специальную подготовку на этих «курсах особого назначения», то был бы идеально готов к выживанию в любой стране и в любых условиях.
— Но я не собираюсь становиться диверсантом, а тем более — германским.
— Это ты сейчас так говоришь, а в диверсионной школе тебя быстро ввели бы во вкус. Тебе на роду написано быть диверсантом.
— Однако это профессия только на время войны.
— Но после войны, учитывая твои заслуги перед рейхом, и братство по оружию, обещаю оставить тебя здесь, на Западе, чтобы ты мог заниматься рисованием и скульптурой. Возможно, даже помогу открыть свою собственную мастерскую, для начала прямо в моем родовом имении, в замке Штуберов. Если, конечно, нам удастся уцелеть в этой войне.
На курсы диверсантов Отшельник так и не пошел. В лагере военнопленных, в бараке для штрафников, куда Ореста перевели из подвалов гестапо, ему порой казалось, что после этого разговора Штубер попросту забыл о его существовании, а то и сам сгинул где-то в трясине войны. Но ошибался. И вот теперь он, вместе со Штубером, здесь, в «Регенвурмлагере»…
4
Интерес, неожиданно проявленный фюрером к сотворению подземной «СС-Франконии», как-то сразу приободрил Гиммлера. Ощутив свою востребованность, рейхсфюрер победно осмотрел присутствующих:
— «Регенвурмлагерь» спроектирован и строится с таким расчетом, что он способен будет выдержать длительную наземную блокаду. Это целый подземный город, с собственными источниками электроэнергии, фильтрами химической защиты в казармах и бараках, с источниками воды и складами продовольствия.
Гитлер слушал его, словно околдованный. Скорцени, осознавший свое непосредственное отношение к «Лагерю дождевого червя», сразу же понял, что происходит: издерганный неудачами на фронтах, загнанный в лабиринт военно-политической безысходности, фюрер вдруг нашел ту спасительную жемчугородную раковину, в которую можно было хоть на какое-то время заползти, утешая себя иллюзией ее прочности и собственной отрешенности.
«Не хватало только, чтобы он ухватился за это подземелье, как за последнюю надежду Германии, его последнее пристанище, — проскрипел зубами первый диверсант рейха. — Сколько поистине неотложных государственных дел окажутся похороненными под руинами этого увлечения, пусть даже вызывающе неординарного и заманчивого. А Гиммлер явно ведет вождя к этому».
— Сосредоточенные в «Регенвурмлагере» части, преимущественно СС, — расставлял тем временем сети рейхсфюрер, — в состоянии будут наносить значительный урон русским, даже оказавшись на занятой ими территории. Система подземных коммуникаций и тщательно замаскированных выходов позволит нам незаметно перебрасывать диверсионные подразделения из одной местности в другую и нападать в самых неожиданных местах.
— Наконец-то хоть на одном участке мы готовимся к обороне так, как следует готовиться, заботясь о тысячелетнем рейхе, — оживился Гитлер.
— Да, это так.
— Соответствуют ли темпы подземных работ тем… новым, — с трудом нашел он нужное слово, — условиям, в которых мы можем оказаться?
— Мне пока что трудно судить об этом, мой фюрер, — начал юлить рейхсфюрер СС, вместо того чтобы сразу же заверить, а значит, успокоить фюрера. — Прежде всего, следует увеличить контингент рабочих, в основном военнопленных, а также значительно усилить имеющийся там гарнизон СС.
— Так увеличивайте, Гиммлер, увеличивайте! Разве у нас мало лагерей или в рейхе уже не осталось пленных и остарбайтеров? Так наберите рабочих, укрепите гарнизон. Когда речь идет о судьбе рейха, мы и должны действовать так, как следует действовать, заботясь о судьбе рейха.
— Вы правы, мой фюрер, — подобострастно признал Гиммлер.
«Теперь понятно, откуда проистекает неистощимый родник философской мудрости Шауба», — ухмыльнулся про себя Борман.
Положение с «Регенвурмлагерем» рейхслейтера Бормана совершенно не интересовало. Если уж говорить о последнем бастионе рейха, то он предпочитал видеть его в австрийских Альпах, а не в подземелье, в котором русские очень быстро закроют гарнизон, как в медвежьей яме. А вот что его действительно смущало, то что разговор с фюрером о возможных контактах с русскими довести до конца так и не удалось.
Правда, кое-какая оговорка у Бормана теперь появилась. В случае, если кто-либо — Шелленберг, Мюллер или Скорцени — выйдет на его «русский след», он всегда может сослаться на то, что фюрер был предупрежден, и что он, Борман, всего лишь пытался выяснить настроения Кремля, в попытке хоть как-то выиграть время.
— Скорцени, — вырвал его из тревожного глубокомыслия голос фюрера, — вы лично должны ознакомиться с этим лагерем.
— Я сделаю это, мой фюрер.
— Знакомство это следует начать уже в ближайшее время. Когда настанет ваш час, в «Регенвурмлагере» должен находиться особый диверсионный отряд СС, способный совершить нечто большее, нежели обычные подразделения этих войск.
— Я немедленно отправлюсь туда, мой фюрер, — заверил его обер-диверсант рейха, окончательно отвлекая внимание от Бормана.
— Вы, и специальный отряд ваших коммандос, выпускников «Фридентальских курсов», должны настолько хорошо освоиться в «Регенвурмлагере», чтобы эта база СС стала еще одним секретным оружием рейха. И чтобы сражение ее гарнизона стало одной из величайших легенд германского воинского духа.
И Скорцени вновь убедился в том, что подземный лагерь СС стал для Гитлера спасительным миражом; и что, как всегда, когда фюрер непомерно увлекается какой-либо, порой совершенно незначительной, идеей, он начинает слишком преувеличивать, почти идеализировать ее значение.
