Максим Шаттам - Обещания тьмы
– Отлично. Все сходится, кроме самого главного! Чего боялся Кеттер? Снимать порнофильмы не запрещено законом.
– Только не в том случае, если в фильмах происходит изнасилование. Трипонелли это нравилось, и в Интернете у них полно клиентов, я просто уверена.
– Кеттер боится, что видеозаписи этих изнасилований найдут и суд признает его виновным в самоубийстве Огденс и Уивер? Версия принята.
– Теперь я смогу получить разрешение на обыск в квартире Кеттера.
– Подожди минуту. Он сжег дом Ганро. Тогда кто же звонил нам той ночью?
– Он. Кроме него, этого никто не мог сделать.
– Это глупо! Мы бы никогда не приехали туда, если бы не его звонок!
– Кто сказал, что преступники – гении? Что, если он хотел бросить нам вызов, показать, что теперь у нас ничего нет, что все улики сгорели?
– Что ж, это вполне правдоподобно. Учитывая тупость этих парней, признаю, что это возможно. Что ты надеешься у него найти?
– Диски. Вдруг у него что-то завалялось. Конфискуем его телефон и проверим, не созванивался ли он с Трипонелли. Может быть, удастся найти доказательство, что он был у Ганро вечером в день его смерти.
– Постарайся убедить судью. Эта страна одержима уважением к частной жизни, и так будет до тех пор, пока не произойдет какая-нибудь катастрофа! Я позвоню местным копам, увидимся у Кеттера.
– До скорого.
– Аннабель?
– Что?
– Отличная работа.
57
Джек Тайер ждал в машине. Впереди в другой машине сидели двое полицейских.
Солнце быстро село, на Манхэттене вспыхнул свет в окнах домов, в витринах, в уличных фонарях. В капоте «форда» отражались рождественские гирлянды. Прохожих становилось все больше. Рабочий день окончился, все спешили домой. Матери с детьми. Парочки. Множество одиноких силуэтов.
Таких, как я…
В этом году Джек дал себе обещание не праздновать Новый год с родственниками. Дядюшки, тетушки, племянники, собиравшиеся в доме родителей, – он этого не вынесет. Ему нужно отдохнуть от сочувственных взглядов (ведь он одинок) и от слов «тебе не понять» (ведь у него нет детей). Хотя бы раз в жизни он этого избежит.
Пусть весь мир веселится, а он найдет утешение в хорошей книге и хорошем фильме. Ему давно хотелось пересмотреть «Ищейку» Манкевича, вот и будет чем заняться.
Я решился на это потому, что Аннабель тоже сбежит от родственников в рождественскую ночь? Возможно…
При мысли о ней у него сжалось сердце.
Необходимость лгать ей убивала его. Он очень на себя сердился.
У меня нет выбора! Это ради ее же блага!
Джек задумался: а что такое благо? То, что он действовал за спиной напарницы, – это было благо? Что ему делать дальше? Ничего ей не говорить? Жить с этой тайной?
Он не сомневался в том, что сможет сохранить тайну. Человек скрытный, живущий рассудком, он мог хранить в глубине своего сердца любое знание, навеки запертое за двойными дверьми, под замком порядочности. Но честно ли он поступает?
Может быть, именно порядочность заставляет его так действовать? Нет ли тут еще какой-нибудь тайной, более эгоистичной причины? Все на свете руководствуются выгодой и личным интересом! В этом-то он себя и упрекал…
Неужели я такой же слабак, как все остальные? Ничем не лучше других? Такой… обыкновенный.
В конце улицы появилась Аннабель, и его сердце бешено забилось. Он вылез из машины и пошел ей навстречу. Рядом с ним шагали двое полицейских.
Подойдя ближе, он увидел, что она в ярости.
– Что случилось? – спросил он.
– Ордера не будет. Судья отказал, сославшись на четвертую поправку. Недостаточно доказательств, только «предположения и гипотезы». Вот так.
Джек повернулся к полицейским:
– Мне очень жаль, господа. Ложная тревога…
Оставшись наедине с Аннабель, Джек положил ей руку на плечо:
– Вижу, в тебе кипит злость. Ты же знаешь, это нехорошо. Нужно сохранять хладнокровие, только так можно найти решение. Может быть, мы слишком поторопились, поэтому все и прошло не так, как ты хотела.
– Кеттер погубил трех женщин! И ему удастся выкрутиться?
– А если он сказал нам правду?
Аннабель достала пустой бланк ордера.
– Вот это мы сейчас и увидим, – сказала она и направилась к дому.
Она постучала в дверь квартиры.
– Кто там? – взревел Леонард Кеттер из другого конца квартиры.
– Полиция! Откройте, Леонард!
Щелкнул замок, и показалась голова Кеттера. Он был небрит.
– Черт! Вы когда-нибудь оставите меня в покое?
– Именно за этим мы и пришли. Подпишите эту бумагу, и вы о нас больше не услышите, – сказала Аннабель, протягивая ему листок.
– Что это? – спросил он, читая первые строчки. – Хотите, чтобы я позволил вам устроить у меня обыск? А больше вы ничего не хотите?
Выглядел он усталым и разбитым, глаза у него были красными.
– После этого мы оставим вас в покое.
– Убирайтесь ко всем чертям! – сказал Кеттер, выбросив бумагу в коридор.
– Не усложняйте себе жизнь, – вмешался Джек. – До сих пор мы были с вами вежливы. Но если откажетесь сотрудничать, мы всю вашу жизнь перетряхнем под микроскопом.
– Я уже сказал вам все, что знал. Я не имею никакого отношения к смерти другой женщины, и…
Джек подошел к нему вплотную:
– Это ваш последний шанс.
– Вы читали вашу бумажку? – возмутился Кеттер. – Там написано, что на меня не было оказано никакого давления! А то, что вы говорите, похоже на угрозу!
– Идите к черту, Кеттер, – вздохнул Джек и повернулся, чтобы уйти. – Теперь полиция Нью-Йорка будет следовать за вами по пятам.
– Если бы у вас действительно было бы что-нибудь против меня, вы бы не просили разрешения войти!
Аннабель ткнула в Кеттера указательным пальцем:
– Я знаю, что произошло с вашими «девочками»: вы ими манипулировали, безжалостно пользовались ими, из-за вас они покончили с собой!
Кеттер покачал головой:
– Вы с ума сошли! Убирайтесь, или я вызову адвоката!
– Вы не сможете прятаться всю жизнь.
Кеттер хотел закрыть дверь, но Аннабель бросилась на него.
– Аннабель! – воскликнул Джек, оттаскивая ее прочь.
Она молотила кулаками в дверь:
– Вы за это заплатите, Кеттер! За Мелани, Сондру и Шарлотту, вы за все ответите!
И она исчезла в полутемном коридоре.
58
Вход в чистилище уже полтора века находился в Бруклине, в доме номер пятьсот на Двадцать пятой улице.
Три двадцатиметровые готические башни были соединены каменными пролетами, с кружевной каменной резьбой и множеством колоколен. Внизу две огромные двери, по обе стороны от них – стены с узкими окнами, островерхие крыши. Дальше, за ними, были видны лес и длинный холм, где блуждают тысячи душ в поисках воспоминаний или того, что поможет справиться с одиночеством.
Из-за туч, затянувших небо, украдкой выглянула луна.
Кладбище Гринвуд лежало как камень в оправе, отгороженное от города деревьями и густыми кустами. Промежуток между двумя мирами.
Внизу, между деревьями, Брэди различил залив, а дальше, над темной водой, огни Нью-Джерси, трепещущие и недоступные. Переправа через Стикс, подумал он, роясь в кармане брюк в поисках мелочи. Он положил монету на капот своей машины.
– Плата за переправу, – сказал он вслух.
До встречи оставалось еще полчаса, и он обошел башни, надеясь найти спуск. Вокруг ни одной живой души. Это успокоило Брэди: больше всего он боялся, что его остановит охранник. Через двести метров стена стала ниже, и он забрался на нее.
Брэди заранее узнал: часовня находилась совсем рядом. Пробираясь между памятниками, он пересек широкое заснеженное пространство и вышел на широкую дорогу, которая петляла между огромными голыми деревьями. Их стволы были такими мощными, что Брэди невольно задумался. Может быть, из трупов получается отличное удобрение? Он представил, как корни проходят сквозь сгнившую плоть.
Мысль о смерти напомнила ему о Пьере. Его друг лежал в больнице Сен-Винсент в очень тяжелом состоянии. Рак до него добрался-таки. Потрясение после вторжения Племени сломило последнее сопротивление.
Сначала жена, теперь друзья. Они и до него добрались!
Разве его не предупреждали с самого начала? Кермит велел ему держаться от них подальше, если он не хочет закончить, как Руби.
Слишком поздно.
Выйдя из больницы, он поехал в Бедфорд-Стайвесант в Бруклине и нашел место, где можно было взять оружие под залог. Теперь у него был пистолет. У Брэди было достаточно пуль, чтобы уничтожить все зло на планете.
Зазвонил мобильный. Это была Аннабель, и он ответил.
– Я только что получила твое сообщение, – сказала она. – Мне очень жаль. Как Пьер?
