Максим Шаттам - Обещания тьмы
Обзор книги Максим Шаттам - Обещания тьмы
Максим Шаттам
Обещания тьмы
Посвящается людям-кротам
Есть вещи, которых человек предпочитает о себе не знать, если не хочет разбить все зеркала на свете…
Стайн ГарденЧасть первая
Колодец открывается
«…я не имею никакого отношения к этим излияниям чувств. Это могла быть любая другая, даже не шлюха, а резиновая кукла…»
Нелли Аркан, Шлюха1
Смерть будет внезапной.
Насильственной.
Именно так Брэди О’Доннел представлял свои последние минуты. Он с детства твердо знал, что умрет рано и смерть его будет мучительной. Обычно такие мысли со временем проходят, но не в его случае.
Он думал об этом постоянно. Например, когда фильм заканчивался и на экране появлялись титры. Белые буквы на черном фоне.
Брэди был из тех впечатлительных киноманов, на которых фильмы оказывают большое влияние. Его душа становилась податливой, он выходил из кинотеатра возбужденным или подавленным.
В тот день он снова смотрел «Касабланку». Прекрасная пара, любовь без будущего. Прощание у трапа самолета, достойное войти в коллекцию лучших финальных сцен.
У него снова возникло странное ощущение, напоминавшее ему о том, в чем он давно был уверен: Я умру молодым, и моя смерть будет насильственной.
Откуда эти мысли?
Меланхоличное настроение, которым пронизан финал фильма, странно действовало на него. Такое случалось часто, и не с ним одним. Достаточно сходить на «Джеймса Бонда» и посмотреть, как мужчины выпячивают грудь, выходя из зала. Или как после фильмов с Мег Райан у женщин искрятся глаза, а на губах играет особенная улыбка, в которой поровну надежды и смирения. А фильмы Вуди Аллена поднимают настроение и дают пищу для веселых дружеских споров.
За последнее время в жизни Брэди многое изменилось. Времени ходить в кино больше не было, да и заполонившие все огромные кинотеатры вытеснили уютные маленькие залы, которые он так любил.
Ему пришлось переоборудовать свою берлогу.
Брэди превратил в домашний кинотеатр часть своей просторной бруклинской квартиры, занимавшей весь последний этаж, – просторный лофт с высокими окнами в стрельчатых рамах. Поднявшись туда на грузовом лифте и отодвинув тяжелую решетку, Брэди сразу попадал в огромный холодный кабинет, где каждый шаг отдавался эхом и без свитера было не обойтись даже летом.
Однако Брэди тут нравилось. Идеальный штаб независимого репортера. Посреди кабинета стоял письменный стол: длинная столешница, заваленная картами, бумагами и книгами; кульман; уголок для проявки фотографий; компьютер, сканеры, принтеры и другие жужжащие и гудящие устройства; бесконечные полки, заваленные хламом. В углу место для отдыха, где он провел множество ночей: кресла, диван, а за ними маленькая кухня. И конечно, электрогитара. В мастерской была прекрасная акустика. В глубине лофта, в стене, заклеенной афишами к фильмам, была черная дверь, которая вела в комнату без окон, обитую темной тканью и заставленную потертыми, запачканными стульями. Брэди забрал их из своего любимого кинотеатра, когда тот закрылся. На дальней стене висел большой белый экран, по углам – несколько звуковых колонок. Брэди не был поклонником цифрового кино, безупречного, но холодного, ему не хватало магии целлулоида, но дома приходилось обходиться без нее.
В тот четверг, в полдень, он выключил проектор, вышел и закрыл за собой дверь. В студии было так холодно, что он мгновенно очнулся от грез, навеянных фильмом. Положил диски на кучу справочников и старых видеокассет и подошел к окну.
В батареях булькала горячая вода. Зима в этом году наступила рано. Снега еще не было, но ждать оставалось недолго. 2000 год. Декабрь. Несмотря на пророчества проповедников с Таймс-сквер, Нью-Йорк пережил смену столетий. Границы времен года, однако, сместились, заставляя сомневаться в том, что мир преодолел самый трудный отрезок пути без потерь.
Лицо Брэди отразилось в темном стекле.
Небоскребы Манхэттена напоминали силуэты из театра теней. Глаза Брэди казались черными дырами, метеоритными кратерами. В них не отражалось никаких эмоций, кипение страстей происходило глубоко внутри, словно в подземном храме, о существовании которого никто наверху не подозревает. Тонкие губы, щетина, острые скулы, длинные темные волосы… Внешность Брэди не соответствовала стандартам гламурных журналов, но в нем чувствовалась уверенность в себе, волнующая и притягательная. Он относился к тому типу людей, которые держатся прямо и ходят твердо, заставляя толпу расступиться.
После сорока он стал замечать, что стоит ему открыть рот, как вокруг наступает тишина. Его друзья говорили:
– Ты производишь впечатление человека, который абсолютно уверен в себе. Которого трудно чем-то удивить. Такое ощущение, будто ты ничего не боишься.
Ощущение…
Это отчасти соответствовало истине: с годами он научился держаться уверенно. Его подлинные чувства были спрятаны глубоко внутри, на лице, изборожденном морщинами, ничего не отражалось. О том, что творилось у него в душе, было известно ему одному.
Он терпеть не мог поддельных чувств. Таких, как в кино, только гораздо проще, которые люди изображают, манипулируя друг другом. Брэди был сдержан в проявлении эмоций. Он был не из тех, кто восклицает «Боже мой!», услышав об убийстве ребенка. Его сердце не начинало биться быстрее, когда полицейский останавливал его на улице, чтобы проверить документы. Все вокруг было для него лишь сгустками информации, которую мозг обрабатывал, не пропуская через фильтры чувств.
Еще в студенческие годы он начал относиться к людям как к остановившемуся в развитии биологическому виду. Хорошие манеры, политкорректность, фальшивые отношения, пацифизм, верность, брак, религию – все это он отмел раз и навсегда.
Он был очень талантлив. Большинство его не понимало, меньшинство боготворило. Говорил он только то, что думал, и молчал, если не считал нужным говорить. Если девушка ему нравилась, он немедленно добивался от нее, чего хотел, даже если встречался в тот момент с кем-то еще. Брэди утверждал, что глагол «любить» существует только во множественном числе. Он был убежденным атеистом и флегматиком, и шел вперед, пока не достигал цели. Он считал, что агрессивность – это клапан, через который общество сбрасывает напряжение. Человечество не может существовать без некоторой дозы насилия. Именно оно помогает выяснить, кому на какой ступени стоять. Ручное, одомашненное насилие, которое питается мелочами, вроде унижения подчиненного.
Брэди всегда находился в эпицентре страстей и с интересом наблюдал за человеческой комедией. Он полюбил театральные курсы и качал обаяние и способность убеждать так же, как другие качают мышцы. Он смеялся над дилетантами и стремился достигнуть уровня талантливых людей, которых изредка встречал. Поначалу он всегда проигрывал в поединке с тем, кто умел играть чувствами. Так случилось с его первой большой любовью, женщиной, о которой никогда нельзя было сказать, искренна она или нет. Это покорило Брэди, и на несколько месяцев он стал ее верным рабом. Потом ей надоело притворяться, и, увидев, какова она на самом деле, он бросил ее.
Со временем он сильно изменился, стал мягче. Повзрослев, Брэди все легче было слиться с толпой. Свято чтя главную заповедь выживания в Нью-Йорке, он насквозь пропитался лицемерием, присущим его профессии. Однако он все еще чувствовал разницу между фарсом – повседневной жизнью по абсурдным правилам – и комедией, которую человек из нее извлекал. Он любил встречаться с людьми, которые ловко прятали свою истинную натуру под маскарадным костюмом: с сердцеедами, провокаторами и манипуляторами. Чтобы выжить среди них, приходилось постоянно быть начеку. Такие люди развлекали его и делали жизнь ярче и острее.
– Чертов психоанализ, – пробормотал Брэди, глядя на свое отражение.
Он вернулся к столу и взял заляпанные засохшей кровью водительские права с фотографией красивой молодой женщины.
Коричневая корка отвалилась, упала на подлокотник кресла.
Он снова подумал о том, что ему пришлось сделать из-за нее. Чтобы понять, кто он такой. Чтобы убежать от случившегося.
Что стало с его совестью?
На этот вопрос ответа не было.
Может, все-таки обратиться в полицию?
Брэди глубоко вздохнул.
Она мертва.
Он закрыл глаза, пытаясь убежать от реальности и углубиться в самого себя, проникнуть туда, куда не достигали лучи спасительного света. Погрузиться во тьму.
2
Три дня назад
