Анатолий Матвиенко - Эпоха героев и перегретого пара
Как быть прусскому солдату, стойкому и отважному, но за спиной у которого нет железного великана или иного средства, чтобы на равных бороться с врагом? В руках ружьё, быть может удастся продать жизнь подороже перед тем, как умереть среди безбрежного звона… Но вряд ли об этом кто смог рассказать. Вдохновлённая русская гренадёрская пехота взяла на штыки первую линию прусской обороны. Трепыхающиеся получили ещё по удару в шею и в лицо.
Когда-нибудь потом, в церкви на исповеди или в пьяной тоске вспомнит русский солдат, что зря добивал раненого немца — тот ничего уж поделать не смог бы, так умер или в плен бы попал. Но у гренадёров, ворвавшихся на вражью позицию, своя правда. Главное, чтобы никто не мог ударить в спину или выстрелить вслед.
Паскевич подъехал к месту бойни, когда там уже оказались полевые орудия, методично перемалывающие в труху следующие прусские линии, подтягивались застрявшие и отставшие бронеходы, а гренадёры выносили к саням раненых товарищей. Отсюда просматривались варшавские пригороды. Воодушевлённые русской атакой, в наступление бросились польские уланы. В кои-то веки ляхи и русские вместе воюют против общего врага. Долог, прочен ли этот странный союз?
— Ваше высокопревосходительство!
Фельдмаршал обернулся на взволнованный голос офицера. Четверо гренадёров вынесли на шинели сильно обгоревшее тело. Генеральские эполеты, почерневшие от огня, съёжившаяся некогда пышная борода, лица не разобрать… На рукаве — нашивка инженерного корпуса.
— Эх, Мирон! — Паскевич снял треугольную шляпу. — Зачем же ты не берёгся?
Корить нужно не тагильского самородка, а себя самого. Быть может, его смерть любую победу над пруссаками делает пирровой.
— Как это стряслось? — командующий повернулся к унтеру, старшему из доставивших тело.
Смущённый обращением столь высокого чина, тот растерялся сперва, потом чётко доложил:
— Снаряд корпус пробил, ваше высокопревосходительство.
— Что ж сразу на помощь не пришли? Генерала на погибель бросили!
Гренадёр захлопал глазами, не зная как оправдаться. Собрался с духом — говорить с князем тяжелее, чем на прусские окопы бежать.
— Тамока сгорели они все, ваше высокопревосходительство. Так что мы вперёд тогда, на немца, где нужнее. В «Мономахе» огонь, взрывы внутри. Как погасло-прогорело, вытащили… Виноваты мы, ваше высокопревосходительство!
Донельзя расстроенный кончиной Черепанова, фельдмаршал опомнился и повернулся к офицеру бронегренадёрного полка, изготовившегося взять под стражу унтера.
— Отставить!
Нельзя на других перевешивать свой грех.
В последующие дни армия Паскевича окружила юго-восточную часть прусских войск, державших Варшаву в кольце, остальные откатились на запад собраться с силами и получить подкрепление. Северная армия вторглась на земли бывшей Речи Посполитой, захваченные германцами при её разделе и именуемые ими Западной Пруссией. Тем самым Кёнигсберг с окрестностями оказался отрезан от королевства, соединённый лишь морем.
Больше до весны крупных сражений не было. Фельдмаршал часть конницы и инфантерии бросил на Краков, австрийцы оставили его без боя. Истерзанная междоусобицей империя с трудом справлялась с внутренними проблемами, где уж тут до борьбы с русскими. Мирный договор, по которому польские земли присоединились к России, закончил «войну, которой не было» и предрешил политическую кончину Меттерниха. Остаток зимы и начало весны ушёл на дипломатические манёвры: Демидовы требовали уступить Западную Пруссию целиком и большой кусок Восточной, Фридрих Вильгельм IV со скрипом готов был отказаться от бывших польских воеводств, но и слышать не хотел о том, чтобы уступить хотя бы пядь из восточных земель.
Балтика в ту зиму не замёрзла полностью. Белый покров накрыл только прибрежные воды, где с морской водой смешалась пресная речная. С прекращением движения по суше германский торговый люд зафрахтовал сколько мог каботажных судов. Русского флота на Балтике не боялись с петровских времён: дальше Маркизовой лужи корабли под Андреевским флагом носа не казали и при Александре, а Пестель, уведя столицу из Питера да поручив морские дела Кюхельбекеру, окончательно задвинул их на задний двор. В демидовской России куда больше турецкой опасности внимание уделялось.
Но времена нынче другие.
Глава девятая, начинающаяся и заканчивающаяся как морская
Паровой фрегат «Святитель», приписанный к Либаве, провёл самую необычную зиму, когда-либо выпадавшую кораблю Российского Императорского флота. Уворачиваясь от бесчисленных льдин, а мелкие разбивая обитым железом форштевнем, он бороздил побережье Восточной Пруссии с единственной задачей: сделать Балтийское море крайне неуютным для германских судов, а также иных, имеющих дерзость торговать с осаждённым Кёнигсбергом. Все торговцы со сколько-нибудь ценным грузом получали призовую команду.
Раз в две-три недели фрегат отходил к Либаве, когда кончались снаряды, уголь и продовольственные припасы, а также матросы, ушедшие на трофеях. Начиналась сущая каторга. Мешки с углём переправлялись на борт в плоскодонных лодках, как и бочонки, снарядные ящики, короба со съестным. Когда закачивалась погрузка, моряки, вылезая из угольных бункеров, кашляли чёрной ядовитой слизью, и так не менее трёх-четырёх суток. Впрочем, и в летнюю пору угольные дни не лучше. О жидком топливе, что питало котлы бронеходов в Варшавском бою, на флоте и мечтать не смеют.
В марте начали вскрываться реки, впадающие в Балтику, наполнив её льдинами и затруднив без того непростую ледовую обстановку. Морское сообщение прервалось, хотя с рейдами «Святителя» и без того оскудело.
Беда нагрянула с другой стороны. Перед самой весенней распутицей прусская армия под командованием генерала Хельмута фон Мольтке ударила вдоль балтийского побережья. Гепанцдампфвагены, бронированные паровики, более похожие на русские машины времён Турецкой войны, обрушились на укрепления, люди в которых были также не готовы к отпору против бронетехники, как и противники русских в предыдущих боях. Дальнобойные пушки с нарезными стволами, имевшие непревзойдённую точность выстрела на огромных дистанциях, оказались бессильны. Гранаты выкашивали пехоту и конницу, следовавшие за панцерами, но ничего не могли поделать с корпусами машин, которые беспрепятственно выдвинулись на близкое расстояние, кроме разве что трёх с разбитой ходовой частью. Прусские канониры в упор расстреляли артиллеристов, после чего вагены переехали через трупы, открыв кавалерии простор для прорыва вглубь.
Разгром был ужасен. Когда прусские драгуны налетели на расположение российских бронеходов, там не успели развести пары, а лишённые движения машины остались беззащитными. Полковник Мацкевич, заменивший убитого с Черепановым командира, отдал отчаянный приказ подорвать технику и сам погиб. Пруссакам достались лишь развороченные корпуса, однако для пытливого взгляда и в изуродованных железных останках нашлось много интересного.
Паскевич был отозван с западного направления и приехал в Москву, благо на поезде из Варшавы это недолго, где застал всяческое смятение и кучу ненужной суеты. Дума заседала ежедневно, не отказываясь и еженощно, ежели бы у толпы партикулярных господ появился шанс отыскать верный рецепт спасения от поражения. В делах военных они все сведущи, когда нужно смешать генералов с конским навозом, и удивительно беспомощны касаемо полезных советов. Выказанные на заседаниях соображения, печатаемые в газетах, напоминали барахтанье утопающего в трясине, чьё каждое телодвиженье не выручает, а способствует проваливанию вглубь.
Светлейший князь Анатолий Николаевич, чей титул регента при молодом императоре в эти дни был особенно труден в ношении, встретил Паскевича в Кремле как единственную надежду трона и державы.
— Не ждите никакого чуда, милостивый государь, разве что и в Пруссии революция вспыхнет. Но чудеса не случаются по воле человеческой и два раза подряд, — разумеется, фельдмаршал не ведал про чудотворные происки Строганова в австрийском тылу. — Нужно армию снова собрать, бронеходы из-под Варшавы к Кёнигсбергу переправить. А главное — снаряды. Я военному Министру не раз говорил — рано или поздно с панцервагенами столкнёмся, тогда средство против их брони должно у каждой пушки иметься. Да ежели бы двенадцатифунтовая гладкоствольная чугунным ядром ударила, и то толку больше было бы, нежели с гранат и фугасов.
Демидов, облачённый в зелёный мундир с белыми лосинами по вновь вернувшейся дворцовой моде прежних времён, от нерадостных слов будто оплыл, свесив рыхлые щёки.
— Александр Иванович Чернышёв с должности Военного министра изгнан с позором. Однако же новый пушечный заряд по щучьему велению не появится!
