Павел Дмитриев - От! От! От винта!
Однако мнение консультанта уже никого толком не интересовало.
* * *Новые русские цари нас предали! Подлый удар в спину коммунизму! СССР бросил Китай на съедение мировому империализму! — кричали заголовки всех газет КНР. Официальное коммюнике ничуть не отставало, наоборот, настойчиво втолковывало всем желающим: «Советский социал-империализм является империалистической державой, следующей по пятам США и являющейся потому более агрессивной и авантюристической… Из двух сверхдержав СССР — самый свирепый, наиболее безрассудный, наиболее предательский и наиболее опасный источник мировой войны». Было от чего. Почти неделю авиация США планомерно превращала в труху военную инфраструктуру Поднебесной, и противопоставить этому Мао Цзедун не мог практически ничего.
А начиналось все так хорошо… Ранним весенним утром ядерные взрывы аккуратно вскрыли оборону мятежников с севернее и южнее Нанкина, и уже к вечеру двумя сходящимися ударами южная столица была фактически отрезана от Шанхая. Только более чем активное вмешательство флота и авиации Чан Кайши на стороне Чэнь Писяня и его главнокомандующего Тао Юна позволило удержать под относительным контролем реку и создать какое-то подобие второго рубежа обороны на окраинах самого богатого города страны. Однако в любом случае, пусть и ценой немалой крови, НОАК медленно, но верно выдавливала противника к морю.
На третий день в боях за контроль над аэропортом Хунцяо армия КНР, казалось, окончательно сломала сопротивление мятежников, гарнизон Нанкина вел переговоры о сдаче, и тут… Проклятые империалисты объявили ультиматум, суть которого сводилась к простому выбору — или прекращение огня и возвращение на исходные позиции, или открытая война с США. Не обошлось и без прозрачного намека: в случае повторного применения ядерного оружия — соразмерный ответ не заставит себя долго ждать.
Не было ни малейших сомнений — это предательство. СССР поставил свои корыстные интересы выше победы коммунизма во всем мире. Ведь Москве было достаточно лишь в очередной раз подтвердить свою твердую позицию, и проклятые американцы никогда бы не решились на прямой конфликт. Однако северный сосед повернулся спиной, и хоть не громко, но вполне определенно осудил использование ядерного оружия в гражданской войне. Заблаговременно приехавший в Советский Союз маршал Чэнь И,[341] премьер-министр, по совместительству — министр иностранных дел КНР, член Постоянного комитета Политбюро ЦК КПК, и доверенное лицо Мао Цзедуна, ничего не смог сделать. Генеральный секретарь Микоян его попросту не принял, передав — «при товарище Энлае КПК как-то обходилась без ядерного оружия».
Так или иначе, но ни вылететь в Москву, ни принять ультиматум Великий Кормчий не решился. И для НОАК начался настоящий ад. Часть US Navy вошла в устье Янцзы, разом переломив ситуацию с артиллерийской поддержкой. Истребители и штурмовики, казалось, заслонили полнеба. Наиболее критичные направления прикрыла морская пехота и срочно переброшенные с Окинавы рейнджеры. Даже для сотен Б-52 нашлась достойная цель — презрев возможность радиационного заражения чужой территории, они буквально не оставили камня на камне от атомной промышленности КНР. Несколько дней ситуация колебалась в неустойчивом равновесии, но ни самоубийственные атаки подводных лодок, ни попытки перехвата стратобомберов МИГами без ракетного вооружения не смогли переломить ситуацию. Даже «Жэньминь жибао» вынуждено признала «недостаточно серьезными» потери, понесенные американской авиацией и флотом.
Спустя неделю объединенная армия Республики Китай и КП Шанхая вернулась на свои прежние позиции — на сколько это было возможно после атомных взрывов. Настало время выполнить негласные договоренности с СССР, закрепить статус-кво на бумаге, однако… Оказалось, что садиться за стол переговоров просто не с кем. Мао Цзедун умер, и это оказалось последней ошибкой в жизни Великого Кормчего. Был ли это сердечный приступ, как гласила официальная пропаганда, или, что куда более вероятно, ему помог кто-то из разочарованных соратников — навсегда осталось тайной. Тело вождя, вопреки коммунистическому канону, спешно кремировали, а прах развеяли над Янцзы.
Не успели окончиться траурные мероприятия, как Политбюро КПК в срочном порядке созвало пленум ЦК. Огромные иероглифы «сплотимся перед врагом» на фасаде Дома Народных Собраний и заполнившая площадь Тяньаньмэнь толпа готовых сражаться хунвейбинов не помогли сохранить контроль над ситуацией. Третий человек партии и глава внешней разведки Шэхуэйбу, Кан Шен[342] прямо в президиуме грязно разругался с официальным преемником Мао Цзедуна, министром обороны Линь Бяо. Последний, спасаясь от расправы неожиданно хорошо организованных «разведчиков», сумел на самолете бежать в Гуанчжоу.[343] Вместе с ним столицу покинули Цзян Цин, последняя жена Великого Кормчего, и ее дочь Ли На. Следом потянулись верные армейские подразделения.
И это стало лишь началом. Смерть Великого Кормчего спустила какую-то незримую пружину, казалось, на просторы Поднебесной вернулась «эра милитаристов».[344] Лоскутное одеяло провинций, не успевшее за полтора десятилетия слиться в единую страну, начало с треском рваться по швам.
Первым, опасаясь требующего подчинения и ресурсов Линь Бяо, на сторону Гоминьдана переметнулось руководство острова Хайнань. Там справедливо полагали, что флот США будет лучшей защитой смертельно надоевших потрясений. Детонатором следующего удара стали вложенные в Тибет индийские и американские деньги, в условиях безвластия они живо обернулись кровавым восстанием в Лхасе. Далай-лама покинул убежище в Индии и спустился с гор вместе с партизанами. После недельной резни, в ходе которой был убит почти миллион человек, Тибетское восстание[345] пятьдесят девятого года начало казаться детским утренником.
Не отставали и другие. Неожиданно для всех в Сиане, самом сердце древней «серединной империи», к власти пришел Революционный комитет Гоминьдана,[346] который возглавил еще не забытый в народе маршал Чжан Сюэлян,[347] персональный враг Чан Кайши, неожиданно отпущенный последним из-под двадцатилетнего домашнего ареста в Тайбее. В Ухане, крупнейшем городе густонаселенной провинции Хубей, на прежнюю должность вернулся снятый в 1967 году за расправу с хунвейбинами начальник военного округа Чэнь Цзайдао.[348] Обид он не забыл, и лояльные Пекину партийные активисты, кто не успел сбежать, быстро оказались в расстрельном подвале.
В Маньчжурии не обошлось без экстремистов, пытавшихся напомнить о четырех веках, в течении которых все ханьцы были вынуждены заплетать волосы в знак покорности перед маньчжурами,[349] но… Слишком давно Сунь Ятсен отрезал свою косу, да и вообще, для размышлений о военном походе на юг и возврате времен империи Цин[350] нужно было напрочь оторваться от действительности.
Однако националистическая в сущности идея независимой Маньчжурии была более чем популярна как в народе, так и среди партийных функционеров среднего уровня. Поэтому реалисты раздумывали не слишком долго, их ни грамма не пугали сложности «пути в социализм» соседней Монголии. Допущенные там «перегибы» казались сущей мелочью по сравнению с авантюрами Великого Кормчего. Лидером «нового курса» стал первый секретарь ЦК КПК ключевой провинции Ляонин Хуан Хоцин. Бывший студент Коммунистического университета трудящихся Востока не забыл старых друзей и лекции товарища Сталина. Тайные переговоры в Благовещенске подтвердили самые смелые надежды, Москва, уставшая от взбрыков Мао Цзедуна, была совсем не против образования еще одного независимого государства вблизи своих границ. Более того, в обмен на аренду злосчастной, и никому кроме СССР не нужной КВЖД,[351] в Кремле легко пообещали спешно организованной коммунистической партии Маньчжурии продовольствие, оружие, боеприпасы, и даже помощь военных советников.
С границами новой страны тоже проблем не возникло, ведь в недавней истории у манчьжуров было свое государство Манчьжоу-Го,[352] и при всей его «марионеточности» оно даже успело получить кое-какое мировое признание, в том числе — от СССР. Осталось только поместить на красное полотнище флага желтый пятилепестковый цветок старого герба, и стряхнуть пыль с бумаг.
Кан Шен отреагировал на возникновение нового государства удивительно спокойно. Первый запал прошел, и опытный интриган прекрасно понимал — без помощи СССР разбить готовящуюся к очередному «Северному походу»[353] армию Линь Бяо невозможно. Тем более официальная позиция Москвы оставляла простор для маневра — поддержка Манчьжурской Народной Республики объяснялась «спасеним хотя бы прогрессивной части коммунистического движения в Азии», к которому, безусловно, могут примкнуть все «здоровые силы компартии Китая». В конце концов, писала «Правда», СССР состоит из пятнадцати национальных республик, и это нисколько не мешает гражданам жить и трудиться на благо всей страны.
