Андрей Саргаев - Е.И.В. Красная Гвардия (СИ)
— Какой армии?
Что же тебя так перекосило, бедолагу? Ну не три миллиона, а двести пятьдесят тысяч, но тебе же совсем не обязательно об этом знать. Хотя я не так уж и ошибаюсь — в ведомостях военного министерства указывались только прошедшие переформирование дивизии европейской части страны, без учёта ожидающих своей очереди полков за Уралом и в Сибири. Там их не так много, конечно, но… А казаков ещё посчитать?
— Зачем вам такая численность? — продолжал настаивать Наполеон.
— Разве солдат когда-нибудь бывает слишком много?
Откуда у меня привычка отвечать вопросом на вопрос?
— Но три миллиона?
— Вы правы, Ваше Величество, людей не хватает, и приходится брать на службу медведей.
Смотрит с недоверием. А что я такого сказал? Тем более смотреть нужно не на меня, а на площадь, где как раз под восторженный рёв публики появилось воинство генерала Бибикова. Интересно, чем опоили генеральского коня, чтобы он не замечал опасного соседства?
— Этого не может быть! — лицо Бонапарта выражало крайнее изумление. — Так не бывает!
Ну, не знаю… может быть у них в Европах не бывает, а у нас целый батальон медведей с мелкокалиберными пушками на плече вполне себе в порядке вещей. Идут ровными рядами, получив команду изобразить мужика с дубиной, охраняющего от мальчишек гороховое поле. Поравнявшись с трибуной, топтыгины дружно поворачивают морды и громко рявкают нечто приветственное.
— Помашите рукой, Ваше Величество, им будет приятно!
Наполеон послушно машет, получив в ответ ещё более мощный рык, а я тайком наступаю на ногу Бенкендорфу:
— Только попробуй заржать — разжалую.
За остальных не беспокоюсь — стоят с каменными мордами, будто всю жизнь только и делали, что принимали медвежьи парады. Ну и предварительные тренировки, конечно, сделали своё дело. Но всё равно молодцы!
— Летят! Летят!
Восторгу публики нет предела — это мы решили показать новый род войск. Военно-Воздушные Силы! Звучит, а? Два десятка шаров, увлекаемых мощными упряжками, неторопливо плывут над площадью, а корзины с экипажами окутаны дымом холостых выстрелов. Поначалу предполагалось десантирование, но от него отказались, дабы не заронить в голову союзника правильные мысли. Пусть рассматривает это как разновидность пехоты. Или царскую блажь, что более соответствует действительности.
— Сколько человек может одновременно поместиться в корзину?
— Шестеро при полном вооружении.
— Мало, — вздыхает с сожалением и мгновенно теряет всякий интерес к нашей авиации. — Есть менее самоубийственные способы преодоления Канала.
Кто о чём, а вшивый о бане…
— Зато сотня таких пузырей, гружённых порохом, разнесёт половину Вены ко всем чертям собачьим! — последние слова Александр Фёдорович Беляков произнёс по-русски, но общий смысл высказывания Наполеон уловил.
— Вы собираетесь воевать с Австрией, Ваше Высочество?
Министра представили императору как моего родного брата, и тот упорно именовал его Высочеством, игнорируя официально доставшийся от признавшегося в отцовстве Сергея Николаевича Трубецкого княжеский титул.
— Мне никогда не нравились Габсбурги, Ваше Величество, — Александр Фёдорович ненадолго задумался, и выдал заранее отрепетированную фразу. — И моим первым указом будет объявление их вне закона. Не подскажете, в Париже нельзя недорого купить приличную гильотину?
— А-а-а… — начал было французский император, и замолчал, переваривая услышанное. И не произнёс ни единого слова до конца парада, пребывая в глубокой задумчивости.
Ещё чуть позже. Дом генерал-губернатора на Гончарной улице.— И ты думаешь, будто он поверит вашей клоунаде? — Мария Фёдоровна поправляла причёску перед зеркалом, и чередовала вопросы выбора фасона и цвета шпилек с вопросами большой политики.
— Почему бы не поверить, дорогая? Если у него есть дурная привычка рассаживать родственников на каждый подвернувшийся под руку трон, то такая же может быть у других.
— А что это даёт нам?
— Ещё не знаю.
— Не поняла, — императрица с изумлением повернулась ко мне, оторвавшись от разглядывания себя в зеркале. — Ты затеваешь непонятные игры с неизвестным заранее результатом?
— Ну и что? Если хочешь рассмешить судьбу — расскажи ей о своих планах на будущее.
— Бред.
— Как и любая политика.
— Так нельзя.
— Ну почему же?
Мария Фёдоровна пожала плечами:
— Как знаешь. Но ты не боишься, что Бонапарт заключит союз с австрийцами?
— Даже надеюсь на это.
— Зачем?
— Если твои любимые германские карлики наконец-то решаться объявить Вене войну, как обещали в добром десятке писем, то мы получим замечательную европейскую драку на ближайшую пару-тройку лет. И отсрочку для нас, соответственно.
— Тянешь время?
— И его тоже.
На торжественном приёме, состоявшем из ужина, концерта и танцев, Наполеон несколько раз пытался начать разговор о делах. Я дипломатично увиливал, и, в конце концов, французскому императору пришлось отбросить всяческие уловки и спросить прямо в лоб:
— Что обозначают слова Вашего брата, Ваше Императорское Величество?
— О гильотине и Габсбургах? — недовольно морщусь, всем видом показывая, насколько меня тяготит поднятая тема. — Князь был пьян, потому не стоит принимать его высказывания слишком близко к сердцу.
— И всё же…
— На самом деле я обещал ему шведскую корону. Но пусть это останется между нами, Ваше Величество.
— Можете полагаться на меня.
Поверил? Сомневаюсь. А что он ещё хотел услышать? И, кстати, что сам хотел сказать? Сделать пару намёков? А давайте-ка возьмём корсиканское величество под локоток и доверительно наклонимся к уху. Ну, почти наклонимся, принимая во внимание мой рост.
— Мне хотелось бы принести официальные извинения за недоразумение с Вашим конвоем, Ваше Величество.
— Расстрел безоружных людей можно назвать недоразумением?
— Или подавлением бунта, если так будет угодно. Но, согласитесь, в Европе не слишком хорошо подумают о человеке, приведшем бунтовщиков на территорию союзного государства. И ещё… у нас в стране очень нервно относятся к солдатам иностранных армий. Клинически, так сказать…
И что я тут распинаюсь? Из-за него Багратион погиб, а приходится извиняться. Запомним, и когда-нибудь предъявим счёт к оплате. А проценты пусть копятся.
— Не будем больше об этом, — Наполеон чувствует настроение и идёт на попятную. Ссориться сейчас ему невыгодно.
А когда станет выгодно? Завтра? Послезавтра? Или через пять минут?
— Да. Ваше Императорское Величество, между двумя великими державами не должно быть никаких недомолвок. Не будем радовать наших врагов ссорами из-за пустяков.
Видно, что Бонапарт свой конвой пустяком не считает, но при упоминании общих врагов заметно оживился:
— Лондон, как и Карфаген, должен быть разрушен?
— Приятно видеть единомышленника.
Идиллию нарушила Мария Фёдоровна, вознамерившаяся непременно станцевать с французским императором:
— Ах, Ваше Величество, просто преступно лишать дам Вашего общества!
Избавленный таким образом от Наполеона, я бочком-бочком выскользнул из залы и направился в курительную комнату, где был перехвачен Кутузовым.
— Какие впечатления, государь?
— Знаешь, Миша, он не дурак.
— Догадываюсь.
— А потому ссориться с нами из-за Австрии не будет.
— А мы с ним?
— Из-за Австрии? Это даже не смешно.
— Тогда что ты вообще от него хочешь?
— Денег.
— Жадный?
— Хозяйственный. А война слишком дорогое удовольствие.
— Тебя послушать, так мы вообще не должны воевать.
— В идеале — да. Но разве идеал когда-нибудь достижим?
— Философствуешь. Так мне к чему готовиться?
— К войне, разумеется.
— А сам говоришь…
— И что? Она не зависит он моей говорильни — она будет, Миша.
Эпилог
Париж. Тюильри. Три месяца спустя.
— Ваше Величество! — Талейран ворвался в кабинет императора в крайне взволнованном состоянии. — Сир, германские княжества объявили Австрии войну!
— Все? — удивился Наполеон.
— Почти, — министр, сбитый с толку вопросом, перестал кричать.
— Зачем они это сделали?
— Не знаю, сир.
— А кто знает?
— Возможно, они сами?
— Вы так уверены?
— Нет, Ваше Величество.
— Вот и я ни в чём не уверен. Разве что только в одном — за всем этим стоит русский император Павел.
— А зачем ему туда влезать?
— Ты думаешь, будто он задавал себе этот вопрос? Весь мир сошёл с ума, Талейран! Весь мир, вы слышите? И мы — главные дураки во вселенском безумии!
— Но…
