Юрий Корчевский - Воевода
Через окно ничего не выбросишь, это ясно. Но туалет-то типа сортир! Неприятно и противно, но придется искать.
Я вышел в коридор, где меня терпеливо дожидался дьяк.
— Когда выгребные ямы чистили?
Дьяк растерялся — таких вопросов слышать ему еще не доводилось.
— Э-э-э… Сказать не могу. Тут, в приказе человек есть — так это его епархия: бумагой запастись, чернилами да перьями, а коли ямы выгребные полны — золотарей вызвать.
— Зови.
Золотарями на Руси называли ассенизаторов. Ездили они на телегах, в которых была здоровая бочка с крышкой. В телеге лежал длинный шест, к одному концу которого было закреплено ведро. Им и вычерпывали яму и выливали содержимое в бочку. Вещь сколь необходимая, столь и дурно пахнущая.
Дьяк привел — я бы назвал его завхозом, а тут — управляющий.
— Милейший, когда ямы выгребные чистили в последний раз?
— Так недавно — недели две назад.
— Зови золотарей — снова будем чистить.
«Завхоз» посмотрел на дьяка, тот кивнул —
исполняй, мол. Управляющий недоуменно пожал плечами и ушел.
— Не уверен полностью, но думаю, нам стоит посмотреть на очистку.
— Может быть — без меня? — попробовал увильнуть дьяк.
— Нет уж! Думаю — ценности найдем сегодня. Из приказа вечером никого не выпускай.
— Пойду распоряжусь.
Прав я или ошибся? Вот конфуз-то будет, коли не найдем ничего. Если обнаружим пропажу — никто и не узнает, где и как сыскали. А если «пустышка», мне от этого — в прямом и переносном смысле — дерьма не отмыться.
Прибежал управляющий.
— Золотарь приехал. Начинать?
— Погоди, за дьяком схожу.
Я зашел в комнату дьяка и почти выволок его под ручку в проезд.
Золотарь привычно снял дощатую крышку с выгребной ямы. В нос ударил зловонный запах. Дьяк брезгливо отшатнулся, и видно было, что его замутило.
— Господа хорошие, вы бы отошли — вымажу невзначай, — бросил золотарь.
— Потерпим, начинай, — поторопил я золотаря.
Золотарь приступил к своей работе. Одно ведро поднято и опрокинуто в бочку, второе… Когда я уже потерял счет ведрам, а дьяк начал терять терпение, золотарь вдруг сказал:
— Зацепилось чего-то, тяжело.
— Тащи!
Золотарь поднял ведро, поверх которого торчало нечто бесформенное.
— Несите воды, да побольше! А ты постой пока, — это я золотарю.
«Завхоз» исчез, и вскоре появился с двумя парнями, каждый из которых нес по два ведра воды.
— Лейте! — я показал рукой на ведро с находкой.
Одно ведро выплеснуто, другое…
Стал виден бок кожаного мешка.
— Ну-ка, ребятки, вытащите это…
Дьяку тоже стало интересно, и он подошел поближе.
Парни перевернули ведро, и из него на землю тяжело вывалился кожаный мешок.
— Обмойте его как следует водой и — в приказ! — распорядился дьяк.
Мешок обмыли, взяли за горловину и понесли в приказ. Дьяк шел следом, брезгливо зажимая нос и поглядывая по сторонам.
Как только мы вошли в здание приказа — свернули в боковую комнатушку.
— Несите холстины чистые! — распорядился дьяк.
Когда холстины были доставлены, завязку у мешка взрезали ножом, мешок перевернули. Присутствующие ахнули. На холстины посыпались ценности — перстни, ожерелья… Все было слегка в грязи и попахивало. Но дьяк от радости аж подпрыгнул.
— Нашлись! Языки всем за зубами держать! — он обвел присутствующих взглядом, ничего хорошего болтунам не обещающим. — Воды сюда! Отмывайте! За труды из писарей столоначальниками сделаю, возвышу!
Парни исчезли. Дьяк повернулся ко мне.
— Как догадался?
— Потом скажу. Сейчас отмыть надо да злодея задержать.
Парни на радостях тащили полные ведра воды, расплескивая ее по коридору.
Ценности отмыли, и дьяк сам пересмотрел и пересчитал дары.
— Принеси ларец! — бросил он подьячему.
Ценности были сверены по описи и уложены в ларец. Дьяк не поленился — сам спустился в подвал и запер ларец в хранилище. Вернулся довольный, глаза сияли. Хлопнул меня по плечу:
— Молодец, боярин! Я уж было духом пал, да видно — Господь ко мне Кучецкого послал. Он и вспомнил про тебя. Нет, каков умелец! Я бы сроду в нужник не полез, не подумал бы даже! Откуда будешь?
— Вологодский я, Георгий Михайлов.
Дьяк удивился:
— С такой головой — и в какой-то Вологде прозябаешь? Боярин, иди ко мне в приказ. Сразу должность хорошую дам и жалованье положу.
— Прости боярин — в Вологде семья, поместье. А государю я и так служу — воеводою.
— Воеводою!? — еще более изумился дьяк. — И в дерьмо не испугался, не побрезговал полезть. Федор-то ничего про воеводство не сказывал.
— Не в чине дело — в пользе государю.
— Правильно сказал! О, а про лихоимца мы и забыли-то. Надо гниду найти и раздавить! — сжал он кулак. — Нельзя в приказе изменщика подлого держать!
— Согласен. Распорядись — пусть люди твои по одному из приказа выходят. Я тебе и укажу шпыня.
— Э, погоди — я охрану позову. Его же схватить надо.
— Ну, схватишь — потом что?
Дьяк осекся. В тюрьму да в суд нельзя — дело огласку получит. При всех убить без суда — невозможно: по «Правде» виновный должен быть казнен.
Выход подсказал управляющий.
— Веревку с петлей в нужнике повесить — пусть сам и сведет счеты с жизнью.
— А не схочет если?
— Тогда на суде присягну, что он у меня калиту украл. За то кнутом бьют и ноздри рвут. И уж в приказе ему тогда не служить.
— Иди, ищи веревку.
Люди из Посольского приказа пошли на выход. Я и не думал, что здесь занято так много служивого люда. Конечно, выглядят они не в пример Разбойному приказу. Все одеты чисто, бороды подстрижены, лица приятные. А в Разбойном у половины не лица, а хари — почти как у их подопечных.
Лица сменялись перед моими глазами, и вдруг я увидел его — так же четко, как в видении.
— Он! — ткнул я пальцем.
— Не может быть! — ахнул дьяк. — Это же секретарь мой! Семью языками владеет, мой первый помощник!
— Истинно говорю, а там сам решай!
Дьяк сокрушенно покачал головой. Управляющий показал глазами, и стражники заломили мужику руки.
— Ну-ка ко мне его, — дьяк показал стражникам головой в сторону кабинета.
Секретарь сник. Зашли в кабинет. Дьяк гневно глядел на Онуфрия. Тот затравленно озирался.
— За что, отец родной?!
— Неуж не знаешь?
— Духом не ведаю.
— А ларец?
— Что «ларец»? — Но глазенки забегали.
— Иди в нужник. Коли виновен, поймешь, что делать надо.
Мужик неожиданно упал на колени.
— Помилуй, отец родной! Бес попутал.
— Какой я тебе отец! Ты меня предал, поживиться хотел. Думал ли ты обо мне, когда худое замышлял? А о чести приказа помнил?
Стражники за руки подняли вора на ноги.
— Ведите!
Стражники повели лихоимца к нужнику. Мы с дьяком прошли в его комнату.
— Расскажи, боярин, любопытство снедает. Почему ты смог найти, а я — нет?
— У тебя голова не так работает.
Я выдал ему наскоро продуманную версию, в которой, естественно, не было порошка и видений — одна логика.
— И это ты сам все? Посидел, подумал и все понял? — изумился дьяк.
— Как видишь — да.
Дьяк поглядел на меня с уважением.
— В первый раз такого вижу. Пошли в нужник.
Вор понял все правильно. Он висел на веревке с посиневшим лицом и высунутым языком.
Дьяк сплюнул, вышел в коридор и демонстративно развел руками.
— Беда-то у нас какая — секретарь мой, Онуфрий, руки на себя наложил. Пойдите, снимите тело и отвезите домой.
Мы прошли в кабинет, дьяк достал стеклянный штоф с вином, и мы выпили за удачное завершение дела.
Вдруг дверь распахнулась и энергично вошел Кучецкой.
— Я, похоже, вовремя! Наливайте!
Мы все дружно выпили.
— Мыслю — за удачу пьете?
— За нее. Ценный у тебя побратим, Федор. И редчайшего ума, скажу тебе! — показал вверх пальцем хмелеющий от удачи и вина дьяк.
— Других не держим! — выдохнул польщенный государев стряпчий.
ГЛАВА IX
В Англии, я слышал, псы такие есть, по следу идут. Раб сбежит или еще что, так их хозяева по следу пускают. И что ты думаешь? Находят!
Кучецкой, дьяк и я сидели в Посольском приказе и пили вино. Закуски, как водится, не было, а поскольку выпито уже было много, в голове шумело и координация движений была нарушена.
Кучецкой продолжил:
— Вот не обижайся — ты лучше ихнего пса. Пес — он что? Скотина безмозглая, носом берет. А чтобы вот так найти, как ты — и ценности, и вора, большой ум нужен. То не всякому дано. Уважаю!
Он потянулся ко мне:
— Дай пожму твою руку!
Федор перегнулся через стол и с чувством пожал мне руку.
Дьяк икнул. Держался он бодро, только лицо покраснело. Он поднялся из-за стола, подошел ко мне, обнял и поцеловал в щеку слюнявыми губами. В щеку — это потому, что я увернуться успел.
